Глава 68
Глаза Ивана Валерьевича становятся узкими настолько, что сам он теперь напоминает лицо азиатской внешности, хотя прежде был вполне себе европеоид: белая кожа, огромная лысина, глубокие глазницы, крупный выпуклый лоб. Своим обликом Вежновец напоминает мне Владимира Ильича Ленина в молодости. Разве что без усов, к тому же вождь мирового пролетариата был гораздо симпатичнее.
– Эллина Родионовна, – говорит он ледяным голосом. – Вы что же, вздумали меня шантажировать?
– Я пекусь не о своей личной выгоде, коллега, – отвечаю ему в той же манере. – В моём отделении лежит десятилетний мальчик, которому жить осталось совсем мало. Без операции он умрёт. И знаете, если делать выбор между вашей репутацией и его жизнью, то я выбираю ребёнка. И поверьте, мне не доставляет ни малейшего удовольствия заниматься подобными вещами. Но другого выхода не вижу.
– У вас нет доказательств, – сухо продолжает Вежновец. Вот же какой равнодушный чёрт! Я про малыша распинаюсь, а ему собственное реноме важнее!
– У меня есть всё, что необходимо, чтобы вынести вопрос о вашем вопиющем поступке на дисциплинирую комиссию. И уж поверьте, как без пяти минут заместитель главного врача клиники по кардиологии я добьюсь для вас сурового наказания.
– Заместителя… что вы сказали? – тонкие брови Ивана Валерьевича взлетают вверх. Лицо из строгого и даже злого приобретает растерянно-глуповатое выражение. Как у того же Ленина, я помню одну из его предсмертных фотографий, которую много лет скрывали от народа: там вождь выглядит, мягко говоря, непрезентабельно.
– У вас проблемы со слухом? – отвечаю язвительно. – Я сказала, что послезавтра вступаю в означенную должность!
Вежновец некоторое время ошарашенно молчит. Видимо, переваривает. Потом его рот начинает растягиваться в улыбку. Рывками, неуверенно, вымученно.
– Эллина Родионовна, так что же вы… раньше-то не сказали? – физиономия хирурга приобретает страдальчески-подобострастное выражение.
– Вы же в отпуске, – говорю ему. – Как же до вас достучаться?
– Так что же мы на пороге! Проходите, присаживайтесь! В вашем-то положении долго стоять вредно.
Смешно и неприятно слушать, как Вежновец начинает заискивать, наконец обратив внимание и на мою беременность.
– Нет времени рассиживаться. Так вы поедете или нет?
– Безусловно! – только переоденусь, – лопочет хирург.
– Буду ждать в машине, – говорю ему и ухожу.
Противно даже находиться на его территории. Так и хочется первым приказом, подписанным в новой должности, уволить Вежновца. Но делать этого, конечно, я не стану. Как человек он полное… Но как профессионал – про таких говорят «Боженька в маковку поцеловал». Я знаю немало примеров, когда Иван Валерьевич по кусочкам собирал человеческие сердца, заставляя их снова биться.
Буквально недавно к нам перевезли из военного госпиталя бойца, раненного на спецоперации, – мне об этом по телефону Данила Береговой рассказывал. Парень, 24 года, множественные осколочные ранения. Три кусочка металла буквально пронзили ему сердце. В госпитале взялись было делать, но поняли: не смогут. Позвонили Вежновцу. Без санкции сверху отказался. Тогда пришлось выпрашивать его у Гранина. Тот согласился, и Иван Валерьевич провёл операцию блестяще. Боец пошёл на поправку, а ведь ещё недавно его считали уже покойником.
Через несколько минут Вежновец буквально выбегает из калитки, садится в машину, мы едем в клинику. По дороге звоню, чтобы готовили операционную, а сама мысленно говорю: «Господи, сделай так, чтобы мальчик протянул ещё немного!»
***
– Я проверю декомпрессию желудочка после включения импланта, – говорит Иван Валерьевич спустя четыре часа. Операция близится к концу.
– Ультразвук через пищевод должен показать движение перегородки, – добавляю я.
– Неплохо, – подмечает коллега.
Не нуждаюсь в его одобрении, но… всё равно чуточку приятно это слышать от кардиохирурга с таким опытом.
– Так… воздух из насоса удалён. Уменьшите скорость до двух литров в минуту, – произносит Вежновец, продолжая возиться с сердцем мальчика. – Включаю имплант. Скорость двадцать оборотов в минуту. Момент истины.
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на монитор и вижу: действует! Спешу об этом сообщить бригаде.
– Удивлены, Эллина Родионовна? – интересуется Иван Валерьевич.
– Прибор работает очень громко. Как мальчик будет спать?
– Привыкнет. Даже замечать не будет, – отвечает хирург.
– Аппарат хорошо наполняется.
***
На следующее утро я снова в палате у постели мальчика.
– Как ты себя чувствуешь, Игоша? – спрашиваю его. Он ещё сонный, но уже не такой бледный, как перед операцией, когда выглядел, словно живая мумия.
– Болит вот тут… – он взглядом показывает на тело.
– Чтобы починить твоё сердце, мы сделали разрез на груди. Потому некоторое время поболит немного. Ты уж потерпи, пожалуйста.
– Спасибо, – говорит он и улыбается.
– Как наш маленький пациент? – входит Елена Севастьянова. На операции её не было, поскольку она пока не хирург.
– Хорошо, – рассказываю ей. – Давление поднялось, функция почек улучшается.
Наше спокойное уединение прерывает Вежновец. Ну надо же! Вернулся, чтобы проверить, как больной после операции.
– Доброе утро, – говорит вежливо и бодро. Расспрашивает Игнатия о самочувствии, изучает записи в карточке, сделанные медсестрой и мной. Убеждается, что всё в порядке, а потом просит меня выйти с ним на пару минут.
С трудом поднимаюсь, – спину ломит страшно! – и оказываюсь в коридоре.
– Эллина Родионовна, – вкрадчиво говорит Вежновец. – Надеюсь, наше вчерашнее недоразумение полностью исчерпано?
Сначала хочу ответить серьёзно, но потом мне приходит на ум выражение из далёкого детства:
– Посмотрим на ваше поведение, Иван Валерьевич. Не забывайте, что впереди у Игнатия пересадка сердца. Очень надеюсь на ваше сотрудничество.
– Безусловно! – восклицает он, быстро прощается и уходит.
Не успеваю вернуться в палату к Игнатию, чтобы провести с мальчиком ещё немного времени. Мне надо бы домой, отдохнуть, но увы. Для завотделением скидки на беременность не предусмотрены. Тем более во время дежурства.
– Эллина Родионовна! – слышу, как зовут, и спешу, насколько силы позволяют, в четвертую палату. Краем глаза видела, как туда завезли кого-то, кто сильно брыкается и выкрикивает непонятные слова. «Кажется, у нас псих», – думаю недовольно, инстинктивно предполагая держаться от него подальше. Но так получается, что первый удар на себя принимает Данила.
– У меня чешется! Сделайте что-нибудь! – кричит девушка лет 20-ти, когда её перекладывают с каталки «Скорой» на больничную койку.
– Галоперидол? – спрашивает Полина, помогающая Береговому.
Вопрос остаётся пока без ответа – больная слишком буйно себя ведёт.
– Вы принимаете какие-то лекарства? – спрашивает её Данила.
– Я не могу терпеть! – кричит она, продолжая яростно расчёсывать свою голову.
– Вы были у дерматолога? – интересуется Береговой, а дальше происходит что-то неприятное: девушка спрыгивает с койки. Врач пытается её схватить, но та крутится вокруг своей оси, брыкаясь. Данила не удерживается и летит со всего маху на пол. Пациентка, тоже не устояв, валится на него.
– Уберите её! – просит Данила сдавленным голосом.
Мне приходится срочно вызвать охрану.
