Аннушка. Часть 17.
Через день, отлежавшись и отмывшись Макар ушел, оставив Гришку, Шабалиных и Семена дожидаться прихода частей Красной Армии. Первый пытался возражать, но тот остановил его тут же:
-После того, как тут белые шастали не могу оставить их одних, всё –таки двое лежачих, а ты какая- никая подмога, ежели чего в лесу переждёте, да посматривай вокруг, не дремли, мало ли худых людей на свете. Головой за них отвечаешь! Понял!
-Как не понять Макар, не дурнее барана, я тут все тропы знаю, потихоньку разведаю, мож еды какой-то добуду –отощали тут все, я смотрю.
-Башкой своей не рискуй, зазря и как только село свободным станет, тут же в него возвращайтесь! -наказал старший товарищ, поворачиваясь к отцу Анны.
Тот, на прощание, изладил для них доморощенную обутку, чтобы защитить ноги от колючей травы, шипов и камней.
-Сколько подюжит, а там уж как придется-сказал он, как будто извиняясь и протягивая своё творение Макару и Гришке.
-Благодарствуйте, Егор Васильевич, спаситель вы наш-с чувством поблагодарил его Гриша.
-Да чего уж там, смутился тот, - главное жизнь свою сохрани, а мы уж тут как -нибудь сами. Попрощался с братом-то? –спросил он, обращаясь к Макару. Тот мотнул головой в ответ и поспешил в балаган. Поговорить с Анной ему не удалось, при Семене сантименты разводить не станешь, а вставать девушка не могла, нога не позволяла.
-Ухожу я, -с трудом выдавил он из себя, стараясь не смотреть в её сторону.
-Жаль, что с тобой не могу уйти, братка-сказал заросшей бородой Семен, пожимая слабой рукой его руку,-уж я бы им показал!
-Лежи, ужо, вояка-усмехнулся старший брат и пересилив себя повернулся к Анне.
-Счастливо оставаться, Анна Егоровна-пробормотал он, наклоняя лохматую голову в уважительном поклоне.
-И вам не хворать, -тихо откликнулась девушка, мучаясь от боли в ноге. Хоть и пила она настой от боли, но ногу выкручивало, рвало, как будто кто-то с большими зубами ежеминутно вгрызался в неё.
-Возьмите-ка памятку -протянула она Макару махонький, беленький платочек с вышивкой по углам, пусть охраняет вас по дороге, бережет от пули и штыка.
-У сердца носить его буду-пообещал мужчина и развернувшись вышел из балагана.
-Раньше памятки любимым дарили, -задумчиво сказал Семен, глядя на неё.
-Глупости всё это-сердито ответила Анна, не смотря на него, -до любви ли теперь, когда кругом такое творится?
-Любовь всё побеждает –добавил он и сильно закашлялся, студёные осенние ночи делали своё дело.
Неугомонному Гришке не сиделось на месте, да и скудноватый рацион наводил на думы. Для начала пробежался он по окрестностям, поймав в силки несколько диких перепелок и зайца, позже, как стемнело отправился в Елошное. Пробравшись огородами прошерстил несколько чужих амбаров, принеся на стан немного муки, меда, сушенной рыбы, десяток яиц.
-Всё ж повеселее будет-сказал он, лузгая семечки.
-Поберегся бы ты, Гришка-сказал Егор Васильевич, рассматривая принесенное им богатство.
-Что там, Елошное, живо ещё? Много домов порушено? -спросил он.
-Хватает-неохотно ответил парень, -виселица у храма, бабку Притыкинскую повесили.
-Господи, спаси и сохрани, да что ж это делается? -схватилась рукой за сердце Люба, услышавшая его слова, -старуха-то чем им помешала?
-А Матвей-то, сын, у неё кто? То-то же оно! Если бы Макар вас здесь не спрятал, висеть бы Анне рядом с ней!
Все замолчали, каждый думая о своём, не зная, что проживут на стане они целый месяц и лишь когда первые «белые мухи» упадут на землю, смогут вернуться в разграбленное село, чтобы начать жизнь сызнова, подстраиваясь под быстро меняющий мир вокруг.
Пришла зима, суровая, голодная, а о Макаре никаких известий не было. Семен, потихоньку начал выходить на крыльцо и по мере своих возможностей помогать Анне. Тихо и незаметно ушёл Егор Васильевич, не переживший простуду, подхваченную на болотах, Люба перебралась к дочери, так как в большом доме стало ей тяжело и тоскливо без хозяина.
Окна заколотили, скотину, ту, что удалось сохранить, перегнали в дом Повилики. Жили дружно, помогая друг другу с тревогой наблюдая за тем, что творилось в Елошном. Крестьянская душа ныла, видя, как реквизированное большевиками зерно, которое негде было хранить быстро бушерело и подводами вывозилось за село в ямы на выброс.
-Это что, -докладывал Гришка, заскочивший в гости после того, как вернулся из Кургана, -в городе с едой плохо совсем, спекулянты и мешочники цены взвинтили, не подступишься!
-Ну, а мою просьбу ты выполнил? –тихо спросила его Анна, оглядываясь нет ли поблизости Васи. Мальчишка в другой комнате увлеченно рассматривал свистульку, подаренную гостем, а после и вовсе начал высвистывать мелодию, выплясывая перед Нюркой, которая весело смеялась, глядя на его странные движения. Люба, сидевшая рядом с ней, хлопала в ладоши, а Семен, отбивал на коленке ритм деревянными ложками.
-Весело тут у вас –усмехнулся гость и наклонившись к девушке тихо сказал: в доме нет никого, поговаривают, что арестованы Дозморовы, за пособничество чехам, а где содержатся никто не знает, может и нет уже в живых никого. А ты помалкивай, мало ли что, не ровен час, узнает кто, мало не покажется.
-Бедное дитя, он же засыпает с игрушкой тряпичной, взятой из дома, во сне маму зовёт. Теперь уже не спрашивает, когда домой вернется, но по глазам вижу, скучает очень.
-Так –то оно так, но сколько детей, красногвардейцев, расстрелянных белыми, не увидят своих отцов?
-Разве ж дитя может отвечать за своих родителей?
-Ты, Анна, разговоры эти прекращай! Сама знаешь, я комсомолец, мне твои речи поперек сердца! Да и у стен бывают уши! Пойду я, зайду на днях, попроведаю, как тут у вас, всё ж не один день на болотах вместе баланду хлебали. Гость нахлобучил на голову лохматую ушанку, сшитую из шкуры волка и вышел из дома.
Зима полноправной хозяйкой зашла в Елошное, завалила дороги снегом, укрыла сгоревшие дома от людских глаз белой пеленой, вдарила морозами, да вьюгами, сменявших друг друга.
Прикрыв нос варежкой, Анна и Вася спешили домой с общего сельского собрания, проводимого в церкви. Смеркалось, снежная поземка змеёй крутилась по дороге, создавая барханы из снега. Вася было всё нипочем, весело скача с ножки на ножку он шел впереди её, что-то напевая.
У закрывшегося каменного магазина в центре села стояли сани, стояла толпа людей, одетых кое –как, были там и женщины и даже дети. Уже не первый раз видела девушка подобное, перевозила новая власть через их село по Сибирскому тракту врагов своих в Казахстан.
Опустив голову, чтобы не видеть эту картину, она попыталась ускорить шаг, но плохо сросшаяся кость на ноге подвела, она споткнулась и чуть не упала, но смогла удержаться, вскрикнув от боли. Её крик заставил людей в толпе, до которых было метров сто, оглянуться и она вдруг увидела знакомое до боли лицо Лукерьи Демьяновны. Мгновение и женщины узнали друг друга. Васятка, убежавший вперед подбежал к ней и весело спросил:
-Аннушка, ты идешь или нет? Кушать очень хочется! Девушка посмотрела на его мать, столько муки, горя было в её глазах, ведь она увидела своего сына.
Первым порывом Лукерьи было желание броситься к нему, чтобы прижаться, почувствовать родной запах, расцеловать любимые щечки, но она сдержалась, зная, что поступок этот может повредить сыну. Слезы бежали по её впалым щекам, а она не могла насмотреться на него, стараясь запомнить каждую черточку любимого лица.
-Как же ты вырос, сынок-шептали её губы, -как похож ты на своего отца! Мужа своего она не видела с момента ареста, знала лишь, что по приговору суда был он расстрелян и похоронен в общей могиле, безымянной и неизвестной.
-Васенька, ты не жди меня, беги домой, да скажи бабушке, чтобы самовар вздула, замерзла я шибко- сказала Анна, присаживаясь перед ребенком на корточки и поправляя на нем шапку, -а я следом, тихонько пойду-продолжила она, разворачивая его тело в сторону от Лукерьи Демьяновны.
-Хорошо, Аннушка, поспешай, а то бабуля нас заждалась уже! –ответил ей мальчик и не оглядываясь поскакал в сторону дома, так и не увидев мать. Анна выпрямилась и дождавшись, когда маленькая фигурка скроется в сумерках решительно пошла к осужденным.
-А ну, стой! - крикнул ей хриплым, простуженным голосом солдат, охранявший людей.
-Стой, кому говорю! Стрелять буду! –сказал он, целясь в неё из винтовки.
-Да подожди ты стрелять –раздался голос Гришки, оказавшегося здесь же и обсуждавшим что-то с начальником караула, -местная это, лекарка, травами лечит, может и твоё горло вылечит. Девушка молча подошла к осужденным и встав напротив Лукерьи Демьяновны начала снимать с себя тулуп, валенки, теплый платок с головы.
-Тю, да она у тебя оглашенная –сказал солдат, показывая на неё пальцем.
Та же также молча подала тулуп и валенки Лукерье Демьяновне, дрожавшей от холода в тонкой осенней одежде и туфлях.
-Спасибо-одними губами сказала женщина и обе они знали, что речь идет не о одежде.
-Нет, ты и в прям дура набитая-ругался Гришка, сбрасывая себя тулуп и накидывая ей на плечи, -живо домой, пока не простыла, -приказал он, глядя как перебирает она ногами в шерстяных носках по ледяной дороге.