Но «заморочиться», как спели бы Отпетые мошенники, я хотела на одной.
Бабушек, бабулечек, бабусь, всех скопом и своих собственных в отдельности, я любила с самого детства. В общем-то, они платили мне взаимностью всегда. В разной степени чувствоотдачи, конечно, но притяжение было довольно зримым. В раннем детстве дворовые знакомые и абсолютно посторонние бабульки, от всей широты их добрых душ, регулярно набивали карманы платьишек и штанишек «холёсенькой, миленькой, ути-пути, какие щёчки», моих-моих, вы правильно поняли, конфетами, конфискуемыми моей строгой мамой, по причине диатеза, проступавшего как раз на «ути-пути щёчках» и, пардон, на филее. Когда я подросла, бабуси «преследовали» меня повсюду: на улицах, на остановках общественного транспорта, в магазинах, по поводу: «Как пройти?», «Чо дают?», или просто побалакать «за жисть». Я всегда отвечала и балакала. С меня ж не убудет. А бабулям в радость. С тех пор мало что изменилось. И, если в радиусе пары метров появляется женщина с большим количеством лучиков-морщин, то это ко мне. Бабушка моей подруги Аньки не была исключением. Не покривлю душой, сказав, что баба Зоя была феноменом моего детства.
Анька искренне чуралась своей бабушки, ибо старушка была особенной на всю голову и в поступках. Я же воспринимала бабу Зою милой чудачкой. Она не пекла пирожков и блинов, чтобы побаловать своих внучков. Не сплетничала с товарками на приподъездной лавке. Не рыскала по району, «обыскивая» магазины на предмет дефицита. Она была… иной. Моё знакомство с бабусей было весьма пикантным. Анькина мама, тётя Галя, как-то послала её к бабушке…нет-нет, отнюдь не с пирожками. С полной сумкой скорлупы от куриных яиц. Анькина семья проживала в собственном доме частного сектора и держала несушек.
- Ань, а зачем твоей бабушке скорлупа? – недоумевала глупая я.
- Не спрашивай, Танька, - сквозь зубы процедила подруга.
- Ну не ест же она её, - расхохоталась я.
- В точку! – рявкнула подруга, которой хотелось в кино, а никак не к бабке в гости, - Именно ест! И меня кормит!
- Зачем? – мой рот раззявился от удивления сам собой.
- Кальций! – задрав к небу указательный палец, продребезжала не своим голосом Анька, видимо, пародируя старшую родственницу, - Сушит, перетирает в пыль и ест. И мне суёт в рот по две столовые ложки, каждый раз, когда я у неё появляюсь.
- Так не ешь, - посоветовала я, сдерживая рвотный позыв.
Анька посмотрела на меня таким взглядом, что слов о том, что бабушка отказов не принимает, не понадобилось. До дома бабули мы добрались быстро. В подъезде пахло кислой капустой, выпечкой и кошками. У кого-то на верхних этажах горланил на всю мощь телевизор, просвещая соседей на предмет форм деятельности обезьян. Анька штурмовала ступени, сведя брови к переносице, видимо, заранее зная, кто устроил теле-беспредел на весь дом. И она оказалась права. Дверь в бабушкину квартиру проще было вышибить, чем достучаться или дозвониться. Промучив звонок и полотно двери минут пятнадцать, Анька дёрнула резинку с ключом с шеи и, звякнув ещё разок, напоследок, вставила ключ в замочную скважину.
- А раньше нельзя было? – поразилась я.
- Бабушка не любит внезапных вторжений, - прошипела Анька и толкнула дверь.
На пороге комнаты мы обе впали в ступор, на себе прочувствовав значение понятия «остолбенеть». Бабулька, метра полтора росточком, в чём народилась на свет, наблюдая за передвижением по экрану огромной обезьяны, сосредоточенно водила по тощему телу какой-то палкой, блаженно улыбаясь.
- Ба-буш-ка! – прокричала в её сторону Анька, в тот самый миг, когда в телевизоре произошёл сбой, звук пропал, а по экрану разбежалась рябь.
- Аааа! – издала гортанно бабуля и в прыжке развернулась к нам передом, а к телевизору задом, выставив перед собой палку, словно готовая зафихтовать нас до смерти, - Анька, тьфу на тебя, ты не могла позвонить? – она резво подскочила к нам и, перекинув палку в левую руку, протянула в мою сторону правую, ничуть не смущаясь собственной наготы, - Баба Зоя, - пропела она с улыбкой.
- Та-та-таня, - промямлила я, пожимая её ручку, похожую на курью лапку.
- От заикания хорошо помогает тёртая куриная шурлупка, - вещала меж тем бабуля, жонглируя палкой, - Я с тобой поделюсь, детка! – улыбнулась она, сунув мне в руки палку, чтобы, наконец, прикрыть «срам» байковым халатом болотно-зелёного цвета.
- У меня на яйца аллергия, - соврала я, пуча «честные» глаза.
- Жаль, - промолвила баба Зоя и вырвала у меня из рук «инструмент», - Эбонитовая палочка, - пояснила она, - Для омоложения организма.
Баба Зоя готова была пощебетать с нами ещё, на тему «здорового» питания и лечения организма уриной, но Анька, сдав бабушке сумку с «шурлупками», потащила меня к выходу, практически за шкирку, едва дав мявкнуть напоследок «до свидания».
- Анька, а что такое лечение уриной? – дернула я подругу за руку, едва мы выпали из бабушкиного подъезда.
- Меньше знаешь, лучше спишь, - выдала подруга, наотрез отказавшись обсуждать эту тему.
- Необычная у тебя бабуля, - осторожно прощупала я почву чуток в другом направлении.
- Махнёмся? – отчего-то разозлилась Анька, но тут же сникла, - Мне бы твою бабу Клаву… нормальную, - она помолчала, - Знаешь, Тань, бабка нас с Ванюшкой, братом моим, всего раз погулять брала, так и то на набережной забыла.
- Как это забыла? – совсем растерялась я от подружкиных откровений.
- А вот так! – развела в стороны руки Анька, - Мне тогда шесть было, а Ванюшке три. Выпросила она нас у мамы и повезла гулять. Погуляли. На остановку пришли. А, как автобус подъехал, бабка в него нырнула и, поминай, как звали. Мы с Ваней так и остались стоять, словно два гриба на полянке. Хорошо, мама, за день до этого, заставила меня телефон её рабочий выучить, да тётечка какая-то две копейки дала, позвонить. Ванька испугался тогда очень. А я с тех пор, как только могла, отбивалась от таких гуляний. Хотя, бабка особо и не настаивала.
Следующая моя встреча с бабой Зоей была не менее эпичной. Анькин папа, дядя Витя на тот момент был в отъезде. Тёте Гале приспичило по каким-то неотложным делам отбыть из домовладения, вместе с ребятишками. По сей причине, приглядеть за хозяйством пару часиков была срочно востребована баба Зоя. Хотя, по моему субъективному мнению, хозяйство приглядело бы само за собой куда лучше. Конечно, тётя Галя провела бабе Зое инструктаж по поводу: «никуда не лезть, сидеть на попе смирно и смотреть телевизор», но бабуся чихать хотела на все вводные, решив «поухаживать» за хозяйством «нерадивой» в этом вопросе дочки. По возвращении, тётя Галя едва не слегла в обморок от увиденного. А я, прихваченная Анькой по пути домой к ним в гости, впервые в жизни смогла чётко объяснить, что значит «стихийное бедствие». По имени Зоя.
Уже на подходе к их дому, мы услышали какофонию из собачьего лая – семья держала кавказских овчарок Забаву и Хазара, одаривших хозяев пару месяцев назад аж десятью забавными бутузами, мычания коровы и куриного разноголосья. На заборе восседал сосед, дядя Петрович (имени его никто не знал, все звали исключительно по отчеству) и откровенно ржал, комментируя происходящее во дворе:
- Полторашка! – кричал он, видимо намекая на рост невидимой нам пока бабы Зои, - Отползай! Отползай к стенке! Да отпихни ты его! Во дура-баба! – он покатывался со смеху, постукивая себя по бокам ручищами, как петух крыльями.
Когда тётя Галя, дрожащими руками, распахнула, наконец, калитку и ступила во двор, масштабы бедствия оказались плачевными. Из последующих показаний бабы Зои, куры были выпущены на выгул в огород, потому что в загоне у них были грустные глаза. «Весело» уничтоженные пернатыми хулиганками огородные культуры, из тех же показаний, были пустяком. Корова Майка, пребывавшая «на сносях», тоже гуляла «на воле», потому как рожать в тесноте сарая – это издевательство над животными. Соответственно, Майка «заминировала» двор до такой степени, будто до этого терпела неделю. «На сладкое», бабка залезла в вольер к щенкам, видимо, потетёшкаться с прелестными двухмесячными «малышами». Те восприняли «нашествие» буквально и, повалив оземь живую игрушку, все десятеро, пытались зализать её, очевидно до смерти. Выбраться из десятков объявших «жертву» лап, самостоятельно она не смогла, сказывались последствия «здорового питания» и небольшой росток. Хорошо хоть, что лёгонького бабулиного мозга не хватило на то, чтобы выпустить из вольеров Забаву с Хазаром. Естественно, я, будучи хорошей подругой и сроду не бросавшая в беде своих, до сумерек помогала в ликвидации бабушкиного «пригляда за хозяйством».
«Милые посиделки» с бабой Зоей я тоже помню, даже спустя десятилетия. Ну не выветриваются из головы поучения о совершенной негодности магазинных крЭмов для лица и тела, которые не идут ни в какое сравнение с той субстанцией, которую «глупые» люди спускают в канализацию. Или поучения о загробной жизни, в которую непременно нужно прихватить с собой прижизненные подарки родственников, новенькие, нетронутые, хранящиеся «до поры» на антресолях кохточки, комбинашки с кружавчиками, юбочки, сервизы и хрусталь. Надеялась ли баба Зоя на собственную гробницу на местном кладбище, она не кололась, но завещала вместить всё это добро в гроб, после её смерти.
Баба Зоя прожила долгую жизнь, насыщенную приключениями. Но ушла тихонько, во сне, с улыбкой, свернувшись калачиком и подложив под щёчку маленькую ладошку. Без прижизненного эпатажа и сюра.
Пс. Пока я строчила, на окошко, со стороны улицы, уселась сорока, пытаясь заглянуть в мой ноутбук.
- Баб Зой, я, по правде, и с за помин души, - сказала я сороке.
Та кивнула. И улетела.
Псс. Бабушки бывают разные… И писала я про разных. Да и сама я уже не единожды бабушка. Напомню о некоторых. В память.
