Ловлю себя на мысли, да и товарищи мои намекают, что в воспоминаниях своих, постоянно, перескакиваю от события к событию, не придерживаясь временнОй последовательности в изложении. Но, ещё раз, проанализировав ход своих воспоминаний, убеждаюсь в правильности этой тактики. Ну, во-первых, в самой профессии пилота, заложена полная непредсказуемость хода событий. Идя на работу, ты, чаще всего, даже представить себе не можешь, какое задание на полёт предстоит выполнять тебе, сегодня. Да и события сегодняшней жизни часто являются толчком к каким-либо твоим воспоминаниям.
Несколько дней тому назад, в «Новостях», прозвучала обеспокоенность дипломатов в отношениях между Киевом и Варшавой, это вызвало воспоминания о работе наших, Полтавских авиаторов в Польше. В то время, страны СЭВ были связаны договорами о взаимопомощи. Поляки пытались «впарить» нам свой самолёт - М-15 (WSK - Mielec M-15 Belphegor), для сельхозработ, который, из-за неудачной конструкции, потерпел катастрофу и погиб наш товарищ. Наши пилоты отказались на нём летать и его сняли с производства, зато наши Ан-2 – успешно выпускали в Польше, а нас, пилотов сельхозавиации, согласно заключённому договору между Аэрофлотом и Польским правительством, решили направить в Польшу, для помощи сельскому хозяйству братской страны.
Сразу же хочу подчеркнуть, так как моя мама родом из Кракова, то все её родственники, которые остались живыми после второй мировой войны, проживают в Польше, и мы поддерживаем с ними тесные, родственные связи. Поэтому, я сразу, изъявил своё желание – полететь на авиахимработы в Польшу, но в то, советское время (это было в 1988-м году), такие «желания» не приветствовались, на что мне и намекало наше начальство. Но, всё ж таки, рапорт мой приняли и отправили на рассмотрение соответствующими органами. И ответ пришёл положительный, меня включили в списки вылетающих на работу в Польше.
Дело в том, что девятнадцать лет раньше, в 1969-м году, когда только приоткрыли «железный занавес», мы с мамой оформляли поездку к родственникам, в Польшу. Маме выдали визу за три месяца, а вот я ждал эту визу девять месяцев. Я, в то время, летал в Аральске, в районе Байконура. Поэтому, наши доблестные органы, проверяли меня ооочень тщательно, и, всё-таки, разрешили поездку, правда, взяв с меня «подписку о лояльности». И даже пришлось дать, письменно, обязательство – по возвращению отчитаться, письменно, «что видел и слышал там, за границей». Видимо, так меня завербовали в разведчики. Позже я выяснил, что в Аральске не было ни одного человека, у которого не попросили дать характеристику обо мне. Как оказалось, все были положительные. Вот это, видимо, и позволило попасть в экспедицию, в Польшу.
Подготовка к вылету прошла стандартно, без осложнений, и, после собеседований в высоких партийных и «других» органах, вылетели на Львов. Вот там уж, с нами, проводили более обширную и тщательную подготовку. Пожилой дядечка из министерства ГА, несколько часов мурыжил нас, рассказывая нам, как нужно вести себя за границей, соблюдать « облике морали», как сидеть за столом, во время еды, в какой руке держать нож и вилку. В общем, справедливо вызывая у нас неприязнь к себе, считая нас абсолютными невеждами, необразованными неандертальцами. Даже заставил записать в, специально выданные блокноты, требования: – ни в коем случае не садиться за руль автомобилей предоставляемых для обслуживания экипажей, не соглашаться на компенсацию деньгами взамен питания, не покупать валюту (это считалось тяжким преступлением), не посещать молодёжных вечеринок и, конечно же, не пить с друзьями из СЭВ, даже за дружбу между братскими народами.
И вот, с радостью, узнаём – завтра вылет по маршруту Львов – Варшава. Зная, что я довольно сносно владею польским, командование определило в мой экипаж штурмана, с условием дублировать команды польских диспетчеров остальным экипажам нашей группы. Весь перелёт до Варшавы прошёл спокойно. После посадки, нас встретили, представители нашего МИД-а и Аэрофлота. Затем, после беглого осмотра самолётов польскими таможенниками, нас, организованно, отвели в кафе, возле аэропорта и покормили. Здесь мы, впервые, столкнулись с отсутствием хлеба за обеденным столом, попозже я объясню, почему это практикуется у поляков.
Затем, снова штурманская подготовка, заправка и вылет по маршруту Варшава – Ольштын. Там находился штаб, руководство, ремонтная база для малой авиации, которая выполняла в Польше спецзадания и авиахимработы, обслуживая сельское хозяйство страны. Приняли нас очень тепло, по- дружески, чувствовалась родственность лётных душ. Одной из отличий в организации работы польских и советских экипажей была в том, что польский экипаж формировался из командира самолёта, которого все называли – «пан капитан», и авиатехника, который обслуживал свой самолёт. А вот советский экипаж состоял из командира самолёта, второго пилота, авиатехника и авиамеханика. При этом в состав экспедиции включены были командиры звеньев, командир эскадрильи, командир лётного отряда, инженер-рэсосник, инженер по ремонту двигателей, штурман отряда, отрядный инспектор по безопасности и, конечно же, замполит отряда. И вся эта орава ложилась тяжким финансовым бременем, согласно договора, на принимающую сторону. Вот отсюда и возникнут кое-какие проблемы и у нашего экипажа.
Постепенно, наши экипажи, забирая на борт, штурманами – проводниками, местных лётчиков, вылетали в места базирования и предстоящей авиахимработы. По заключённому договору, польские экипажи должны были уйти в отпуск, а наши – выполнять их работу, в это время. Это тоже не вызывало восторга у наших собратьев по профессии. Но, меня, начала беспокоить судьба моего экипажа. Мы уже третьи сутки ночевали в гостинице и не получали никаких указаний по поводу места и объёма работы. Хорошо понимая польский, я старался почаще бывать в штабе, возле секретаря, даже угощал её сигаретами (это очень ценилось у поляков). И это дало положительный результат, по секрету, она сообщила мне, что директор PGR-а (по-нашему – совхоза) категорически отказывается менять «польского капитана» на советского, да ещё из Украины. Мои товарищи из экипажа пригорюнились. Но на четвёртые сутки, меня, после обеда, вызвали в штаб, где познакомили с польским капитаном, которого мы должны были сменить. Звали его Адам, и он неплохо владел русским языком, я же решил не афишировать свои знания в польском. Командир, который его представлял, сказал, что он один из лучших польских пилотов, имеет огромный опыт работы на Ближнем Востоке, в Африке. Он вызывал у меня симпатию, чувствовалась в нём воспитанность, культура поведения. И уже за час до захода солнца, мы вылетели в посёлок Орлово, где должны были базироваться. Как рассказал Адам, этот замок и огромное поместье, до войны, принадлежали очень богатому шляхтичу, и имеют большую историческую ценность. Адам, тактично, промолчал о проблемах с нашим базированием, а я, хитро, промолчал, что в курсе проблемы. Он только предупредил, что нам необходимо взять с собой представителя Министерства авиации Польши. Естественно, я не возражал, ведь я знал, что как-то придётся разруливать эту ситуацию. Адам разместился на месте второго пилота и знакомил меня с маршрутом и теми отделениями PGR-а (совхоза), где нам предстоит работать. Само Орлово, довольно большой посёлок, со множеством хозяйственных, капитальных построек. А посреди посёлка огромное озеро, которое так и называется – Велке (Великое). Но когда зашли на посадку на грунтовом аэродроме, почувствовал напряжение, взлётная полоса, через каждые пятьдесят метров уходит вниз и вверх метра на два – три, ну просто стиральная доска. Ну, что ж, придётся привыкать, это не смертельно.
После посадки и заруливания, вышли из самолёта и осмотрелись. Аэродром очень хорошо оборудован, чувствуется строгая рука хозяина, рядом привязан польский Ан-2, от которого сразу же подошёл к нам поляк – авиатехник. Адам нас познакомил, его имя – Стефан, но он сразу заметил, зовите по-русски – Степан. Представитель министерства извинился и попросил нас подождать, не разгружаться и, пока, не привязывать самолёт на стоянке. Я, конечно, засмеялся, создалось абсолютно нелепое положение. Через пару минут, солнце спрячется за горизонт, вылетать, естественно, нельзя. И, что дальше? Адам, в это время, сходил в домик сторожа и переговорил, по телефону, с директором, который пообещал приехать на аэродром. Чуть позже, я сообразил, почему вылет из Ольштына был организован на вечер, чтобы деваться некуда было, а к утру попробовать всё утрясти.
Минут через пять, к аэродрому подлетела красная легковушка, из неё выскочил худощавый, невысокий, очень энергичный мужчина, и, с ходу к Адаму (по-польски, но я ведь всё понимал). Как он возмущался, как он не хотел принимать экипаж «зе звёндзку радзецкого» (из Советского Союза), такого наговорил, что мне, уж очень тоскливо стало. Адам, вместе с представителем Министерства авиации, отвели его в сторону и пытались его успокоить, а я подошёл к самолёту, к своему экипажу (они абсолютно не понимали, что происходит) и, вкратце, объяснил, что, по всей вероятности, завтра вылетим в другое хозяйство, нас здесь не хотят. Споры длились, у поляков, почти час. Когда к нам подошёл Адам, он доложил, что это приезжал пан директор, он рад принять дорогих гостей и сейчас поехал, с министерским товарищем, организовать нам ночёвку, мы с ребятами только переглянулись. Затем, Адам предупредил, что столовая уже закрыта, но у него имеются бутерброды и кофе. Я поблагодарил и успокоил его, у нас еда всегда с собой.
У нас, в Полтаве, при вылете, в любую экспедицию, выдавали, от командования, спецпайки – НЗ (неприкосновенный запас, на случай вынужденной посадки), причём, это были очень хорошие продуктовые наборы. Кроме этого, мы с собой привезли несколько бутылок «горілки з перцем» и, конечно же, украинского сала. Нас разместили в комнате, рядом с польским экипажем. После душа, я пригласил Адама и Степана за, уже накрытый стол. Он имел шикарный вид – не считая водки и коньяка, на столе были и сало, и сырокопчёные деликатесы, и рыбные консервы, даже маринованные, домашние огурчики имелись. Когда мы все уселись, я толкнул небольшую речь на польском языке. Нужно было видеть лица Адама и Степана. Я просто объяснил им, что мама моя родом из Кракова, что мои кузены и кузенки живут в Польше, а я свободно владею польским языком. Адам расстроился, стал весь красный, начал извиняться за сцену встречи нас, на аэродроме. Я попросил всё забыть и выпить за лётную дружбу, за авиацию, а все споры пусть разруливает командование. В этот вечер, мы долго не ложились, но спать разошлись закадычными друзьями. Встав утром, пошёл в душ, умываться. В это время пришёл к Адаму пан Олек – директор совхоза, а я, проходя мимо них, сказал по-польски:
- Дзень добжи паньству!
И уже уходя, услышал, как Адам рассказывает, что «радзецкий пан капитан, ест поляк и вшистко розуме по польску». Затем меня, через час, пригласили в кабинет директора. Он, сразу же, попросил прощения за вчерашнюю, некрасивую встречу и заверил, что сделает всё возможное, чтобы мы чувствовали себя, как дома. И, действительно, мы, в дальнейшем стали очень близкими друзьями, мою жену пригласили ко мне в Орлово, и, в будущем, они не раз приезжали, к нам в Полтаву, а мы в Орлово.
Но об этом, и, о нашей работе в Орлово – в следующей главе.
Гл. 11
Весь этот день мы занимались разгрузкой самолёта, регулировкой аппаратуры (я убедительно просил техников, очень серьёзно отнестись к этому вопросу). Я предчувствовал, что работу нашего экипажа будут очень скрупулёзно контролировать, сравнивать с качеством работы польского лётчика – пана Адама. К тому же, я прекрасно понимал, здесь, в Европе, не примут, да и не поймут нашей технологии по обработке сельхозугодий, с тотальной припиской обработанных гектаров и варварским уничтожением – закапыванием или сливом ядохимикатов и удобрений в землю.
И ещё над экипажем не висел «дамоклов меч» налёта лётных часов, по которому нам начислялась зарплата. По договору, нам устанавливался месячный оклад, независимо от налёта, который раза в четыре был выше того заработка, в Союзе, при налёте месячной саннормы – 54000 злотых (это около четырёх тысяч рублей). А ведь это гарантия высокого качества авиационных химработ и высокого и качественного урожая в итоге. Ну и проживание за счёт заказчика, а на питание Аэрофлот выделил финансы, целевым переводом средств на банковские счета хозяйств, где работали наши экипажи. Интересно, что экипажам не сказали о сумме, выделенной на питание, хотели сохранить это в секрете.
Когда подошло время обеда, на аэродром приехал директор, пан Олек, поинтересовался, как идёт подготовка к полётам, нет ли каких проблем? Мы его заверили, что к завтрашнему утру будем готовы начать обработку полей, а он представил, приехавшего с ним главного агронома пана Ричарда, с которым в дальнейшем нам предстояло общаться и решать все производственные вопросы. В это время к аэродрому подкатил наш, советский УАЗ-ик, как сказал директор – для транспортного обслуживания экипажа. Пан Олек представил водителя – это оказался инженер хозяйства, нам льстило, что при нашем экипаже задействовано всё руководство, но на следующий день, всё разъяснится, и мы окунёмся, частично, в привычную жизнь несоблюдения (нарушения) правил, законов и инструкций, хоть они и написаны, как говорят, кровью прошлых поколений лётчиков.
А сейчас мы загрузились в УАЗ-ик и нас привезли в столовую, здесь питались все работники и служащие PGR-а. Наше первое появление в столовой вызвало ажиотаж, внимание со стороны всех посетителей. Так как в столовой было самообслуживание, то мы сноровисто перенесли всё то, что нам поставили на раздаче молоденькие, симпатичные поварихи. Но я, опытным глазом, определил, что в наши тарелки повара наложили порции в два раза большие, чем другим едокам. Это было приятно, но при этом нигде не было хлеба. Хлопцы, сразу ко мне – ты хорошо общаешься с ними по-польски, подскажи, что поварихи забыли положить хлеб. Подошёл к окну раздачи и попросил хлеба, девушка сделала удивлённые глаза и выдала четыре небольших кусочка хлеба. Нас ведь сидело за столом четверо. Пацаны только рот от удивления раскрыли, перед каждым из нас стояла полная тарелка супа, огромная порция пюре, большой кусок мяса, чашка кофе и по маленькому кусочку хлеба. Пришлось опять идти к поварихам, решил ничего не объяснять, взял большую, глубокую тарелку и попросил нарезать булку хлеба. Вот теперь мы начали обедать. Нет, это только нужно было видеть – все посетители столовой, все пять поварих, разинув рты, внимательно наблюдали, как эти «радзецкие голодающие дикари» молниеносно расправились с таааким обедом и не лопнули.
В Орлово всё было очень компактно и удобно. Вокруг дворца бывшего высокородного шляхтича, рядом, располагалась столовая, а в помещении бывшей прислуги и управляющего находились комнаты для лётных экипажей. В самом дворце, на первом этаже располагалась контора PGR, а на втором этаже личные апартаменты директора, пана Олека. Тут же, во дворе, находилась крытая стоянка для авто экипажа и погрузчика для самолёта, очень всё продумано. Когда мы после обеда пришли в свои комнаты, то были весьма удивлены, В холодильнике мы обнаружили огромные куски копчёной ветчины, несколько палок сырокопчёной колбасы, сыр, различные йогурты. А остальные полки были забиты, в то время это было для нас новинка, пепси- колой, кока-колой и соками, о которых мы и понятия не имели. В тот вечер мы долго обсуждали события сегодняшнего дня. Кстати, я объяснил ребятам ситуацию с хлебом, я ведь уже несколько раз бывал в Польше, у родственников, поляки уж очень строго следят за своей диетой, они скрупулёзно подсчитывают калории, которые потребляют с пищей и, никакими силами их не заставишь, есть хлеб с супом или картошкой (это они считали нарушением психики). Небольшой кусочек хлеба позволительно чуть-чуть смазать маслом к кофе. Это также относится и к сахару.
По выработанной годами привычке лётчика – химика, утром проснулся на рассвете, экипаж мирно похрапывал (они все молодые, горазды поспать), тихо умылся и вышел во двор поместья. Хорошо. Тишина, только птицы уже вовсю щебечут, вот-вот солнце появится, нигде ни души. Как я понял позже, рабочий день здесь, как на заводе – от звонка до звонка. Может это и правильно, человек не работает на износ, как мы в Союзе. Пошёл посмотреть хозяйственные постройки, коровник, конюшню. Встретил пожилого конюха, он обрадовался, что может говорить со мной на польском языке, провёл интересную экскурсию для меня, познакомил с призовыми лошадьми. Какая красотища, это просто чудо. Он отметил, что ни одна лошадь не дёрнулась, не всхрапнула, сказал – это редко бывает, признали меня. Получил заряд хорошего настроения на весь день. А в дальнейшем, часто заходил, любовался этой красотой.
Когда вернулся, экипаж уже проснулся, удивлялись куда запропастился. В это время подошёл агроном, пан Ричард и попросил после завтрака пройти пана капитана Юрия с ним к директору, на важное совещание. Он меня заинтриговал. После завтрака прошёл к кабинету директора, где уже ждали меня. Пока директор давал указания и по организации работы самолёта и по другим вопросам, сидел и анализировал, как чётко и продуманно организована работа этого PGR. Когда все разошлись по рабочим местам, в кабинет пригласили пожилого главного бухгалтера.
Пан директор, некоторое время сидел, что-то раздумывал, решался на какой-то серьёзный разговор. Наконец обратился ко мне:
- Пане капитан, я знаю, у Вас есть правила, свои законы, которые Вы обязаны выполнять, у нас не первый год работают самолёты. Мы всегда находили общий язык с пилотами. Есть несколько вопросов, которые нам очень тяжело выполнить. Во-первых, у нас нет свободных рабочих, я думаю, что Вы очень опытный лётчик и сможете обрабатывать поля без сигнальщиков. Затем, Вы имеете права на авто, я договорюсь с дорожной полицией, и в районе Орлово Вы будете самостоятельно ездить с экипажем, но у нас нет бензина, Вы уж заправляйтесь своим. И самый сложный вопрос – Вам расскажет пан бухгалтер.
Бухгалтер помялся, открыл свой блокнот:
- По договору, Аэрофлот перечислил нам деньги на оплату Вашего питания, но это большая сумма, у нас получаются очень большие излишки, и мы не знаем, как выйти из этого положения.
Так вот почему, холодильник, у нас, забит дорогущей закуской, осталось купить водочки.
Вот те бабка и Юрьев день, подумал, та же картина, что и в Союзе. Но выход надо найти:
- Да, опыт у меня большой, всё-таки пилот первого класса, обойдусь без сигнальщиков.
И правА имею, уже двадцать пять лет за рулём, сам буду за водителя. А вот с питанием не знаю, как решить, подскажите.
- Давайте в столовой мы будем кормить Вас, как своих рабочих, а в конце месяца мы выпишем Вам премию, чтобы погасить разницу, - отреагировал бухгалтер.
Это нас очень устраивало, правда, сразу вспомнился член из министерства, который инструктировал во Львове, но это было уже давно и так далеко, что, пожалуй, можно забыть.
- Хорошо, так и порешим, только эта договорённость пусть останется строго между нами. Об этом никому ни слова.
А уже после обеда, выполнили первые вылеты по подкормке озимых селитрой. После первого взлёта, предупредил второго:
- Я выполняю полёты, а ты внимательно смотри, ищи красный автомобиль председателя в лесопосадках, будет контролировать качество нашей работы.
И, действительно, на втором полёте засекли авто, спрятанное в кустах, в лесопосадке. Так началась наша обычная работа – взлёт – полёт – посадка. Но, честно признаюсь, удовольствие, от выполняемой работы, нааамного выше, чем в Союзе. Не нужно рисовать барограммы, придумывать, как расписать лишние гектары, куда деть тонны химикатов, тонны бензина. Да и сознание, что соблюдается нужная дозировка и будет реальная польза от твоей, такой тяжёлой, работы. Только испытавший всё это на себе пилот – химик может оценить эти ощущения.
Итак, первый день работы по спасению урожая братской, а для меня ещё и родственной страны приближался к завершению. Было объявлено мной: – заключительный полёт и на стоянку. В это время, прямо к самолёту, подлетел автомобиль директора. По тому, как он стремительно выскочил из авто и начал махать мне рукой, у меня и душа оборвалась чуть ниже колен. Заглушил двигатель и полез из самолёта, а все, кто был на аэродроме, бегом к нам. Как же, не пропустить бы такое зрелище, все были уверены, что радзецкий капитан сейчас получит прочухана, пана директора – боялись (больно строгий). Когда подошёл к нему, он протянул руку и крепко пожал мою, а затем, обращаясь ко всем:
- Вот с кого нужно брать пример, всем бы работать, как пан капитан. И, тихо, на ухо, мне:
- Лучше, чем пан Адам.
Как же приятно это было услышать. С того дня мы очень сдружились и, в дальнейшем, стали близкими друзьями. Они, всей семьёй, не раз приезжали в Полтаву, к нам в гости, а мы с младшим сыном, гостили в Орлово.
Должен признаться, находясь в чужой стране, в чужом окружении, с большим вниманием присматривался, прислушивался к разговорам, к взглядам окружающих. Тем более, что нас, вначале, встретили в штабе не весьма радостно. В то время, польское общество очень настороженно относилось ко всему советскому, к коммунистической идеологии.
Так уж сложилась моя судьба, в которой сплелись диаметрально противоположные взгляды и стремления к достижению цели, достижению мечты. В юности, когда хотелось познать весь мир, увлёкся и изучал, упорно, теорию Маркса – Энгельса, которая казалась, тогда самой справедливой, панацеей от всех бед, спасением для всего человечества. Чуть позже эту идею, весьма успешно, разрушил, своей жизнью и мерзкими поступками, коммунист – мой родной отец. Начал слушать «Свободу», «Голос Америки», «Немецкую волну». Теперь был убеждён – ни за что не попадусь на коммунистическую пропаганду. И тут возникла и стала претворяться в жизнь моя детская мечта, мечта о небе, о полётах, поступил в лётное училище Гражданской авиации. Молодой, амбитный – мечты о большой авиации, но это возможно только став коммунистом. Пришлось ломать своё мировоззрение, свои убеждения, стал классным пилотом, осуществил свою мечту. Но, при первой, же возможности, ещё при Советском Союзе, написал заявление о несогласии с политикой КПСС и Правительства Союза и отдал партбилет. Ох, сколько же было шума и уговоров, а я, просто очистил свою совесть.
Но возвращаясь к настроениям в польском обществе. Народ только освободился от коммунистического ярма, в стране набирала силу «Солидарность» и, вдруг, прибыли мы из Советского Союза, ну, конечно же, отношение к нам настороженное. Забегая наперёд, скажу, редко какая семья не пострадала от репрессий. Отцы, деды, прадеды имели опыт лесоповала или каторжных работ на Севере России, в этом им способствовали, как свои репрессивные органы, так и КГБ России, да и царская охранка постаралась в этом пакостном деле. Приходилось бороться с такими последствиями «дружеских» отношений.
Восьмого мая Европа праздновала победу над гитлеровцами, выходной, полётов нет. Мы вышли прогуляться по Орлово, в парке собрались и отдыхали работники PGR-а, молодёжь своей компанией, а люди постарше своей. Когда мы проходили мимо, несколько мужиков, которые работали с нами, возле самолёта, стали энергично звать нас выпить. Решили не отказываться, выпили и начались разговоры. В основном говорили поляки, а я переводил ребятам. Они, не стесняясь в выражениях, рассказывали какие мы, советские, подлые изверги, сколько горя принесли полякам. К этому времени, собралась уже довольно внушительная толпа, вот тут я уж не выдержал:
- Можно и мне слово сказать? Вот здесь нас четверо советских парней, покажите, чьего родственника МЫ расстреляли или сгноили на каторге? Или рассказать Вам, как моя мама жила в концлагере, когда сбежала из Польши, чтобы спастись в Союзе?
Толпа молчала, а потом - каждый хотел выпить с нами, просто за дружбу, за понимание между людьми.
А на следующий день, пан Олек, пригласил нас к себе домой, чтобы отметить 9-е мая, уже согласно нашей традиции. Видимо ему рассказали о случае в парке. Мои ребята отказались идти, пришлось мне самому отдуваться. Стол был шикарный, а затем сидели и беседовали. Как оказалось, поляки абсолютно ничего не знали о жизни в Союзе, а у нас уже шла перестройка, начиналась гласность, печатался Солженицын, в журналах публиковали шокирующие подробности о сталинском режиме. Для них это было, как откровения. Этот ликбез я провёл часов до трёх ночи. В последующие дни они не раз звали меня в гости. Однажды, пан директор с женой, предложили оформить вызов моей жене, на что я, с радостью согласился. Когда она приехала в Орлово, мы подружились семьями и совмещали, ударную работу, с интереснейшими экскурсиями. Объехали пол Польши, даже навестил своих родственников в Кракове.
По договору, полтавские экипажи должны были выполнять авиахимработы четыре месяца. В Орлово было несколько отделений со своими полевыми аэродромами, с которых мы и выполняли работу, и при этом к качеству обработки ни одной претензии. Даже, однажды, пан директор привёз нам местную газету, в которой была опубликована статья, с весьма хвалебными отзывами о нашей борьбе за будущий урожай Польши. Поэтому, большой неожиданностью, для нас, прозвучало сообщение, что наш экипаж будет заменён. По всей вероятности, сработала обыкновенная зависть, жлобство. Другие экипажи, где рабочие взаимоотношения с польскими заказчиками не складывались – не меняли, а у нас только хвалебные отзывы. Как мне, уже дома, рассказали свидетели – командир лётного отряда (отношения у меня с ним нельзя было назвать дружественными) заявил, при всех:
- Не всё ж ему мёд ложкой – пусть и дерьма попробует.
Я-то к такому отношению, его ко мне, уже привык и не реагировал (это был его стиль поведения, он, почему-то невзлюбил меня с первых дней, после перевода из Казахстана), но вот пан директор, как с цепи сорвался, рвал и метал. Часами звонил в штаб, в своё министерство, это не помогало, и, тогда, он решил созвать пресс-конференцию. Были приглашены до десятка корреспондентов, даже были съёмки телевиденья. ПризнАюсь, как приятно слушать хвалебные речи о себе, о работе твоего экипажа. А после пресс-конференции и интервью, шикарный обед с шампанским. Но, как можно догадаться, это ничего не изменило и, через несколько дней, мы вынуждены были уехать из Польши. Зато сколькИх друзей нашли мы, как тепло нас встречали, и не раз, в Орлово. Да старые, пожелтевшие вырезки из газет греют душу тёплыми воспоминаниями. Часто вспоминаются те два месяца интенсивных, тяжёлых, но очень интересных полётов, да, были и ЧП, и сложности, но экипаж смог, с честью, справиться со всеми трудностями.
Можно было бы ещё о многом рассказать, вспоминая ту славную командировку, но, я думаю, вывод даже из этого короткого рассказа может быть один – нужно всегда помнить, что ты ЧЕЛОВЕК, а значит живи и поступай по-человечески.
Гл. 12
Возвращаясь в воспоминаниях о работе наших Полтавских экипажей в Польше, вдруг задумался о последствиях крушения коммунистической идеологии, развале Советского Союза, падении диктатуры генерала Ярузельского. Наше пребывание в Польше попало на период, когда после падения диктатуры Войцеха Ярузельского и становления демократического правления в стране, резко обострилась политическая борьба в высшем партийном руководстве Польши. Стало набирать силу оппозиционное профсоюзное движение “Солидарность”, на крупных металлургических заводах и судоверфях постоянно возникали забастовки. Рабочие требовали увеличения зарплат и улучшения условий труда.
И хотя по всей территории Польши находились Советские воинские части, аэродромы с военными вертолётами и самолётами, партийное руководство и правительство СССР не решилось ввести войска в страну. Большинство политических экспертов признают огромную роль в этом – генерала Ярузельского, который сумел, в нужный момент, убедить руководство Советского Союза, что сможет, с помощью своей армии навести порядок в стране. Но рабочий класс в Польше оказался намного дальновиднее и настойчивее, чем о нём думали его правители. Массовые выступления народа, постоянные забастовки вынудили Ярузельского подать в отставку, и была сформирована демократическая коалиция. А в Советском Союзе наступила эра Горбачёвской перестройки.
Михаил Сергеевич, на всех международных встречах, форумах заверял, что повторения Чехословакии, Венгрии уже не может быть. И поэтому в Польше обошлось без внешнего вмешательства. Но, как учит нас история, безболезненно такие революции не проходят. Вследствие массовых забастовок, многие ведущие отрасли промышленности страны оказались на грани банкротства. Правительство, под давлением требований рабочих, вынуждено было увеличивать зарплату и пенсии, и как следствие этого, злотый обесценился, резко подскочила инфляция. На руках у населения накапливалась, не обеспеченная товаром, денежная масса. Я помню эти бесконечные очереди, даже за туалетной бумагой, не говоря уж о любых промтоварах.
Возвратившись после командировки домой, я немедленно оформил вызов для пана Олека с женой, сел вместо водителя в его «Wartburg» и мы мотались по всем близлежащим городам (Харьков, Днепропетровск, Кременчуг, Светловодск, Сумы), покупалось всё, что можно – от драгоценностей до техники, лишь бы в машину влезло. И, конечно же, это оказалось очень заразительно, пришлось срочно оформлять вызовы главному агроному с женой, и нескольким друзьям из Орлово. Это было за три года до полного развала Союза. Я как-будто почувствовал, что нас ожидает такая же разруха и пустые полки в магазинах. И уже через три – четыре года, мы вынуждены были просить польских друзей, оформить нам вызовы и мы ездили в Польшу, чтобы покупать промтовары, одежду.
Но к чему я привёл все эти воспоминания? Просто я сейчас анализирую и сравниваю обстоятельства и последствия краха коммунистического правления в Польше и в Советском Союзе. При этом нужно помнить, что идеология коммунизма в Польше просуществовала около сорока лет, тогда как Советская власть насаждала идеи марксизма – ленинизма более семидесяти лет. Видимо, этот более высокий уровень самосознания народа, позволил Польше, за сравнительно короткий срок, преодолеть полный развал экономики, восстановить финансовую стабильность в стране. Возродилась промышленность, наладилась работа заводов и фабрик, возродилось сельское хозяйство, фермерство, стали процветать частные предприятия и производства по переработке сельхозпродукции. Я, в те годы, несколько раз гостил в Польше у родственников и друзей и общался с абсолютно разными людьми из разных слоёв польского общества.
После принятия плана Лешека Бальцеровича по восстановлению экономики, который назвали “шоковой терапией”, страна стала, хоть и с трудом, но выкарабкиваться из той ямы, в которую её загнало государственное, социалистическое планирование. Да, для простого народа, это были очень нелёгкие годы, были и митинги, и демонстрации. Я встречался и с местными помещиками, моими хорошими друзьями, и с руководством PGR-a, жил у своих родственников. Многие вспоминали Бальцеровича с проклёнами, хотя впоследствии эта экономическая политика оправдала себя полностью, и в Польше возродилась промышленность, и укрепился злотый.
Вспоминаю, как рабочие, в то время, боролись за свои права и рабочие места. Советский Союз, чтобы удержать Польшу в орбите своих интересов, направлял эшелоны с углём для помощи братскому народу (из-за забастовок польских шахтёров промышленность страны очутилась в кризисном положении), здесь всплывает разница в менталитете польского и советского рабочего класса. Польские шахтёры, чтобы сохранить рабочие места и свои шахты, вышли к границе и ложились на железнодорожные пути, чтобы не пустить эти “братские” эшелоны к себе в страну, даже приваривали вагонные колёса к рельсам. Тогда как в “вільній Україні”, чтобы спасти баснословные барыши олигарха Ахметова, Украина закуповывает за наши деньги (из бюджета) уголёк из Южной Африки, Америки, обеспечивая рабочие места этим странам и обрекая на нищету своих шахтёров.
Вот это и есть разница наших менталитетов! Какие сейчас дороги в Польше, построенные за деньги западных стран, какой суперкрасавец вокзал в Кракове, тоже за кредит, предоставленный Западом, но с тщательным контролем расходования каждого гроша. А ведь нам также выделялись льготные кредиты на строительство дорог, посёлков для беженцев, на развитие зелёной энергетики и ведь нашли наши “умники” прятать львиную долю этих денег в свои бездонные карманы. А чего стоит наша борьба со взяточничеством и возня с созданием антикоррупционного суда. После всего, что увидел в Польше и, зная всю подноготную жизни наших чиновников и министров, как-то не верится, что мы станем, в ближайшее время, цивилизованным и процветающим государством. А может я просто неисправимый пессимист? Может ещё найдётся среди миллионов украинцев свой Бальцерович, который сумеет оздоровить нашу больную экономику?
Каких только политиков не было у руля нашей прекрасной и несчастной Украины и, положа руку на сердце, могу, с уверенностью, сказать, что ни один из них не болел душой за простого украинца, за его счастливую долю. Всю пирамиду власти всегда беспокоило, как удержаться, подольше, у кормушки, как пошустрее и полноценнее наполнить собственные закрома. И за эти двадцать шесть лет ОНИ научились этому превосходно. Как стыдно и неловко слушать все эти победные и высокопарные отчёты о проделанной работе, о достигнутых успехах (особенно перед очередными выборами) и при этом ездить по нашим, в пух и прах, разбитым дорогам, видеть наши разорённые сёла, лечиться, лично, в "реформированных" поликлиниках и больницах. А больше всего страшит то, что на нашем политическом горизонте не на ком даже взглядом задержаться...
Продолжение: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/jizn-otdannaia-nebu-gl-13-14-15-653ccc78813da32b38f9abcf