Как только выехали на трассу, Лебедев сразу же набрал номер Зины. Аллочка густо покраснела и начала грызть ногти. Генка отвернулся к окну, и уши его по-мальчишески загорелись кумачовым огнем.
- Все в порядке, Зина. Я же говорил, что все будет в порядке, - на губах Вячеслава блуждала улыбка. - Что? Да нет. К целителю местному они ходили, засранцы. Что? К це-ли-те-лю! Не знаю, зачем. У Алки сама спроси, - он протянул трубку зардевшейся Алле.
- Ну чего ты, Алик? Поговори с мамой! – ехидно сказал он.
Алка мотнула лысой головой.
- Поговори с мамой, девочка! Она чуть с ума не сошла, - ехидство исчезло, а в голосе Лебедева появилась теплота.
Алла несмело взяла трубку.
- Мамочка…
***
Зина летала по небу. Она никогда такой счастливой не была: разве только что в день рождения Алки. Вспомнился алый морозный день. Алые грудки снегирей, щипавших алые ягоды рябины. Она хотела ринуться навстречу дочери, но отец с превеликим трудом убедил ее не делать этого.
- Зиночка, лучше пеки какие-нибудь коврижки. Нет, не коврижки. Намажь черный хлеб свиной тушенкой и завари чифир! Алка у нас теперь только так питается. И да, я парня везу. Надо подумать, как его пока определить: у тебя или у меня. Занятный паренек, я тебе скажу.
Зина счастливо рассмеялась: вот дурочка мелкая. Мелкая взрослая дуреха. Подумать только – чифир!
***
Она стояла, не шелохнувшись у окна. И скорее сердцем почуяла, нежели услышала, как подъезжают к их огромной высотке машины. В лифте загорелись лампочки: десять, девять, восемь…
Дочка выпрыгнула из машины и застыла на месте, переминаясь с ноги на ногу, не решаясь сделать первый шаг. Зина не сразу узнала свою девочку – грязные, истрепанные джинсы, мешковатая куртка, нелепая кепка на… Что? Лысой голове? Господи ты, боже мой!
- Аллочка! Доченька!
Вдруг Алла припустила с места и бросилась к матери. Кепка слетела с ее головы. Зина схватила девочку за плечи. Она целовала Аллу в стриженую макушку, в припухшие глаза, в плечи, в щеки, в нос. Целовала ее руки и просила прощения.
Аллочка заливалась слезами и отвечала поцелуями на поцелуи. И она целовала измученную мать в глаза, в щеки, в лоб, целовала руки и плечи, и тоже просила прощения. Лебедев и Генка стояли чуть поодаль. Генка обреченно опустил плечи.
- Ну-ну, прекрати. С этого дня все у тебя наладится, - вдруг пробормотал Лебедев, - я отлично знавал твоего деда. Крутой мужик был. Такую головомойку мне один раз устроил, ого-го!
- За что? – спросил Генка.
- Было бы за что, так вообще бы убил, - улыбнулся Лебедев.
***
Нельзя сказать, что Паша ничего такого не чувствовал. Он понимал, что расплата за левые дела не случилась только потому, что была отложена. Он спешил, надеясь получить неприкосновенность депутата, а с ней – и власть. Тогда этот старый лис вряд ли дотянулся бы до него. Но… случилось страшное.
Паша полеживал с утра на ужасно модном водяном матрасе. Верка принесла кофе в постель.
- Спасибо, зайчонок! – сердечно поблагодарил любовницу Павел.
Та отвернулась от него, куксясь. Паша протянул к ней руку, обхватил пальцами хорошенькое Веркино личико: так и есть – над левым глазом расцветал синяк. Павла охватила досада: надо бы завязывать с рукоприкладством. А вдруг эта жопастая корова вздумает где-нибудь взболтнуть про эти фингалы? Ведь она, дура, мгновенно попортит ему репутацию!
Надо избавляться от телки. А как? Откупишься деньгами – запросит еще больше. Убить ее, что ли? Тоже – проблематично. Чай, не девяностые на дворе… Жениться? А, в принципе, не самый плохой вариант. Купить ей особняк за городом. Нанять охрану, завалить ее шмотками – пусть себе радуется. Леди… Дура, блин.
- Ну ладно, ладно, милая. Не обижайся. Я тебя люблю! Прости, прости, - Паша потрепал Верку по упругому заду и знаком показал: отойди, не загораживай телевизор.
Верка хотела сделать позу униженной и оскорбленной, но шестым своим забитым бабским чувством поняла: не стоит. Паша уставился в экран – начинались новости. Чревато в эту минуту мозолить ему глаза. Она тихонько присела на краешек постели, обратив взор влажных очей в телевизор.
В глубине квартиры по-птичьи затенькал звонок. Вера, не дожидаясь властного окрика, пошла открывать.
- Она посмотрела в домофон. Молодой доставщик улыбался в камеру. В руках он держал огромный букет бурых роз. Вера сразу же простила Павла. Она очень любила такие розы и открыла. Но улыбка мгновенно слетела с лица парня. Он отступил в сторонку, пропустив стремительных мужчин в камуфляже.
Вера испуганно запахнула халатик на пышной груди и вжалась в стенку. Послышались звуки возни, сдавленные маты и стоны. Через пару минут Павла, согнувшегося в поясе, с руками, застегнутыми за спиной наручниками, выводили из роскошной квартиры.
Девушка сползла по стеночке и сдавленно зарыдала. Она так хотела выйти замуж за Павлика. Не судьба. Теперь придется возвращаться в Краснодар, к маме, и опять торговать арбузами на рынке.
По телевизору шли сенсационные новости о том, что кандидат в депутаты Львов Павел Андреевич подозревается в мошеннических действиях, а также в ряде тяжких преступлений. В период с 1993 по 1998 год Львов, воспользовавшись служебным положением, будучи заместителем владельца «ООО Пальмира», участвовал в незаконном отъеме собственности у граждан, путем запугивания и шантажа. Так же Павел Андреевич подозревается в насильственных, вплоть до убийства, действиях в отношении граждан. Дело передано в прокуратору по городу Москве и Московской области. Принято решение об аресте подозреваемого.
- Мы будем следить за ходом событий! – протараторила симпатичная дикторша.
А потом началась реклама новейшего айфона.
***
Ни Алла, ни Гена, ни Лебедев со товарищи ничего так и не сказали Зине. Все договорились еще в лесу – мать надо поберечь. Прикинулись дураками и скрыли от Зины истинную правду. Хватило ей напряжения. Все боялись, что она не сможет перенести потрясения. Особенно, Лебедев. Вот ведь судьба: Аллочка могла тоже пережить насилие. Или не пережить. Девчонка совсем, ребенок!
У него снова дрожали руки и сжимались челюсти. Хотелось бить, крушить и резать, хотелось рвать подлые глотки за ребенка, да и вообще за каждого ребенка, женщину, несправедливо обиженного старика, залить кровью тот мелкий городишко, рассадник зажравшейся мрази, клоповье гнездо! Но… Кое-что его держало. Удерживало – проще сказать. Он сам не мог понять, как это случилось. Он – старый, хитрый лис. Он – удав, мастер и владыка - попал под каток. И прокатил его, как молодого, кто? Да тот самый жалкий алкоголик, отшельник недоделанный, Миша! Смех и грех! Однако, вовсе не смешно.
Василек, этот урод, валялся в уазике, ссался под себя и мычал. Лидия рассказывала, как эта мразь закапывала живьем людей. Закапывала, угодливо поглядывая на хозяев жизни. Беззащитных ребят, мечтающих тяжким трудом на черных делянках заработать на хлеб, чтобы прокормить своих детей! А он – закапывал. Как фашист. Как полицай во время войны, за ханку, за жалкие двадцать баксов, за одобрение и похвалу. За пару сережек и девичье колечко. За дешевенькие янтарные бусы…
- Надо бы его самого заставить копать, - сказал Виталька, один из пацанов Лебедева, да ссучился, козлина.
Лебедев не изменился в лице. Он смотрел, как его парни бойко орудуют лопатами, найденными в буханке. Он смотрел, пока на его плечо не легла чья-то рука. Миша.
- Не погань мне место! – глухо сказал он. - Не бери грех ни на мою душу, ни на свою. Мало везде бесов, так ты сюда их гонишь?
- А ты не пей, и бесы пропадут, - отрезал Лебедев и отвернулся, досадуя на прилипчивого алкаша.
Но Михаил вдруг с такой силой развернул Вячеслава лицом к себе, что Лебедев опешил даже. Мишины глаза уставились в глаза Лебедева. Острые, как заточенные, зрачки вперились в Вячеслава. Он смотрел в них и цепенел: что-то нечеловеческое было в этих зрачках. Не людское.
- Не трогай, я сказал. Никого больше не трогай. Мне здесь кровь не нужна, - голос Михаила, казалось, колоколом звучал в голове Вячеслава. И тебе кровь не нужна. Ты кровь льешь на головы своих родных.
Морок прошел. Михаил вновь превратился в обычного чудаковатого мужичка.
- Себе оставлю. Что с него толку-то? Дурачок теперь. Будем с ним новую землянку строить. Грибы собирать. Я ведь старею, Славик. Скоро болеть буду. Пригляд нужен. Охотники редко приезжают, хоть Васька при мне будет, - он вдруг хмыкнул, - вроде кота.
- Так ведь пролил я кровь-то, Миша, - глухо сказал отшельнику Лебедев, - Гальку эту, сутенершу и Кирюху сжег вместе с домом.
Миша подмигнул ему.
- Не боись. Они живы остались. Пожарные, ребята бравые, вытащили. Сразу после вас подкатили. Правда, после того, как подлечат, их в тюрягу упекут. ХАрошая такая тюряга… Знатная… Без тебя подохнут.
Что за человек такой? А, может, и правда, чудотворец? Кто его знает. Только впервые Лебедев понял по-настоящему: на любую гайку свой винт найдется. Видать, и на него, на Лебедева, нашелся такой винт…
Он налил себе еще коньяку и опять посмотрел в окно на лежавшую перед ним царицу-Москву. Он ее покорил. Москву – покорил. А собственную дочь – нет. Она так и не вернулась в большой бизнес, оставив все Лебедеву.
- Не могу, папа. Не хочу больше. Она высасывает из меня жизнь!
Это Зина о Москве, о Москве, любимом городе Лебедева. Как же так? Как же она смогла отказаться от великой и могучей столицы, баловня судьбы, коварной красавицы и заплетухи, так похожей характером на покойную Ирину, такую же уверенную в себе, дерзкую и сильную?
Нет, ему никогда не забыть Ирку. Разве можно забыть королеву? Разве можно ей изменить? Никогда. Но ведь он стареет. Руки дрожат. Ведь совсем скоро Лебедев может превратиться в дряхлого старика, страдающего альцгеймером? Кому он передаст империю, в чьи руки? Неужели так все и похерится, обрушится, промотается? Кто, кроме Зины, сможет все это удержать, черт побери совсем!
Однако, надежда умирает последней. Паренек, тот самый Гена, внук боевого генерала, горячая кровь и честное сердце… Хороший парень. И родословная отличная. В следующем году будет поступать в университет. И с Алкой у них что-то такое… Нет, все пристойно. Но они прилипли друг к другу, словно сиамские близнецы. Теперь Генка водит Аллу по театрам и кафе. Теперь он ее опекает и бережет. Вот если бы… Да никаких сомнений быть не может. Рано или поздно они поженятся. Ну, покидает обоих в молодости, а потом все равно они поймут, что созданы друг для друга. Аллочка окончит школу, поступит в ВУЗ, приобретет профессию. Пару раз влюбится – не исключено. Но замуж выйдет за Генку. И тогда… И тогда…
Старый паук, хитрый и прозорливый Вячеслав Анатольевич Лебедев снова плел новую паутину. Уж таким его Господь создал, что поделать…
***
Неизвестно, что помогло, волшебная вода из озера или дорогостоящее лечение в Германии, которое оплатила компания «Пальмира» в качестве компенсации за моральный и материальный ущерб, но Вероника, мать Генки, пошла на поправку. Она научилась снова достаточно бойко говорить и ходить. Правда, пришлось потрудиться. Она путала неодушевленные предметы с одушевленными: кота называла мячиком, а велосипед – верблюдом. Но доктора заверили Зину, курировавшую лечение женщины, что это временные сложности. Все наладится. Главное – Вероника теперь не овощ, и вполне способна ухаживать за собой.
Генка радовался, что с мамой будет все хорошо и мысленно благодарил отшельника. Уж он-то знал правду. Денег, выплаченных компанией, хватило на симпатичный домик в пригороде, где проживала Марьюшка. Теперь она, на зависть соседкам проживала с Вероникой в хороших условиях. Генка уже успел познакомить своих родных женщин с Аллочкой. Он привел ее в новый дом, набрал в легкие воздуха и бахнул:
- Здрасте! Алла! Моя… невеста!
Конечно, ее приняли. Конечно, полюбили! «Алика» сложно было не полюбить!
Налопавшись Марьюшкиных пирогов, они бродили по ближайшей рощице и болтали ни о чем и обо всем. А потом замолчали. А потом Алла спросила:
- С чего вдруг на тебя накатило?
- Не знаю. Наверное, потому, что я тебя люблю…
- Наверное, любишь? Интересно, - вспыхнула Алла, - странная у тебя любовь. Сначала голову побрил, потом в лесу решил оставить. Чуть сутенерам не подарил… А потом – «наверное, люблю»
Они тогда крупно поссорились. Кое-как распрощались с женщинами и уехали. Две недели не общались. Совсем. Пока Алка не позвонила и не попросила съездить с нею в Переделкино к бабушке Клаве.
- Надо помочь.
- Прям, надо? – ворчал Генка, набивая себе цену.
- Огурцы сами себя не засолят! – пробурчала Алла. - Как ты меня бесишь, идиот!
Да… Из Алки вырастала вздорная женщина, и Генке с ней будет очень и очень нелегко. А кому легко? Никому…
***
Алла остановила автомобиль у магазина. Вместо затрапезного кирпичного павильончика перед ней стояло крепкое и довольно симпатичное здание. Конечно, тут целый коммунизм построен. Народ в этот поселок, оснащенный рабочими местами и довольно комфортными условиями для проживания, так и прет. Вот как надо руководить: из захудалой фермы известный на всю страну предприниматель вырастил целый агрохолдинг, приносящий стабильную прибыль.
Как же, как же, знавали мы таких… Зина нацепила на нос очки. Отчего-то не хотелось признаваться, зачем она сюда приехала. Но… Что она могла с собой поделать? Ни-че-го. Ноги сами несли ее по асфальтированным ухоженным дорожкам. Она узнавала и не узнавала деревню. Из заброшенного села вырос целый городок. Правда, напрочь лишенный высотных зданий и безликих коробок, которыми «радовали» городских жителей советские власти.
Здесь аккуратными квадратами были поставлены беленькие коттеджи, оборудованные всем необходимым. Зеленели плодовые деревья, и поселок выглядел игрушечным городком на фоне бесконечных кормовых нив. Да, этот человек умел толково работать. Именно он превратил зачуханное, заброшенное, ограбленное хозяйство в рай на земле. Именно он сделал обыкновенные молочные продукты области брендом, визиткой, гордостью страны. Если все бы так… Если бы…
Но все так не хотят. Все лезут в шоу-бизнес и политику. И считают это нормальным. А Валентин – нет. Мужик. И как ей, заблудшей «бизнес-тетеньке» появиться на глаза?
Зина перевела дух. Стареет она, что ли? Дыхалки не хватает. Вроде дорожка ровная, и воздух свежий. И вдалеке белеют светлые здания комплекса… И где-то там Валька…
Зачем ей это все? Зачем она прется к нему? Господи, просто смешно даже. Она представила, как Валька, сурово взглянув на нее, криво улыбнется, и отвернется, как тогда, много лет назад, отвернулся от нее и пошел своей дорогой.
«Попрыгунья стрекоза лето красное пропела
Оглянуться не успела, как зима катит в глаза»
Смешно. Да ну его. Гори оно огнем и синим пламенем. Придумала тоже эпичное возращение.
Зина резко развернулась и направилась к машине. Прочь. Прочь отсюда. Прочь. Купи себе дом в другой деревне. Можешь тоже агрофирму забацать. Ты сумеешь, сноровки тебе не занимать. А отсюда уезжай и не позорься, московская идиотка!
Она заскочила в магазин, чтобы купить воды себе в дорогу. Вот так. Купит, сядет в свой красный автомобиль и отправится в родной городишко, проведать приемных родителей. А потом – прямиком в Вологду. Там могилы деда и матери. И хватит с нее вояжей. Нужно помочь морально дочери. На следующей неделе у нее чертов ЕГЭ. Нечем было заняться государству – придумали тоже мороку на головы школьников и родителей! Зла не хватает! Отличница Алка дрожит заячьим хвостом! Блин! В Москву, в Москву!
- Две бутылки минералки без газа, девушка, - Зина сняла очки.
Магазинчик чистенький. Никаких запахов тухлятины, никакого хамства и ненавидящих взглядов. Время Людок Чубкиных давно прошло. Миленькая девочка пробила товар и приняла деньги у Зины. Зина поблагодарила продавца и направилась к выходу. Она смотрела на плиточный путь и нечаянно натолкнулась на кого-то…
Подняла глаза и…
Валька… постаревший, поседевший, но все равно мужественный и сильный смотрел на нее в упор.
- Зина?
- Я.
- Ты как здесь? Ты зачем? – Валентин растерялся, засуетился. - Да выйдем же на улицу!
Он обнял ее за плечи, пытаясь взглянуть в Зинины глаза.
- Да что ты отворачиваешься постоянно? Как ты? Где? Как Аллочка? Клавдия? Да поехали ко мне, что мы тут, как дураки…
***
А дом у него остался прежним. Правда, Валентин его покрасил в коричневый цвет, выделив оконные наличники белым. Все та же кухня, широкая лестница и просторные комнаты. Зина прикусила язык: про детскую спрашивать ей у Вали не хотелось.
- Ты надолго, или как? – спросил Валентин.
- Да я… Я не знаю, Валя, - Зина покраснела, как девица.
Он не стал ехидничать про «московский бизнес», про «тоску по вологодским березкам», про «стрекозу». Он просто откупорил бутылку вина и разлил по бокалам.
- За встречу, Зина, - сказал он.
Выпили. Помолчали. И Валентин снова, тактично, но настойчиво спросил:
- Зина, ты приехала насовсем? Честно скажи. Пожалуйста.
Зина оглядела светлые стены дома.
- Я не знаю, Валя. Просто… когда-то ты обещал меня дождаться. Да вот нужна ли я тебе сейчас…
- Нужна, Зинка. Нужна. Ты мне всегда нужно была, - оборвал ее Валентин.
ЭПИЛОГ
Алка удачно поступила в университет. Теперь она студентка. Успешно грызет гранит науки и треплет нервы Генке. Они сто раз расстались и сто раз сошлись. В последний раз взяли моду мириться исключительно на похоронах. Два идиота. Получается – три раза, у деда Левы, у бабушки Клавдии, и у отца, Вячеслава Анатольевича Лебедева. Не дожил он до их свадьбы. Зато в наследных документах четко определил преемников.
Хитрый жук. В случае женитьбы на Алле, Генка получает половину бизнеса – каково? Но он этого достоин. Ему и карты в руки, при этом стажировку прошел великолепно. Опыта наберется – Зина за Генку спокойна. А вредная росомаха Алка все равно пойдет под венец. Отец редко ошибался в людях. Пока она наслаждается свободой и куролесит с дружками-студентиками. Куролесь, куролесь, гадина. В итоге вся в соплях опять ткнется Генке в грудь. Когда он ее прибьет уже, а?
Зина стала Кустовой. Вынудил и затребовал свадьбу Валентин. Но на этом его давление и закончилось. Теперь можно запросто управлять бизнесом – техника достигла совершенства. Зина с Валей часто мотаются по делам бизнеса из одного края страны в другой, иногда позволяя взять себе тайм-аут, чтобы отдохнуть где-нибудь в Карелии, на Черном или на Средиземном море.
Иногда к ним присоединяется сумасшедшая парочка, аля "Алка плюс Генка". Нет, Гена – замечательный. А эта выдра выводит просто из себя. Она когда-нибудь напросится на оплеуху. Хотя Генку сложно разозлить. Он еще специально Аллочку подначивает, коверкая женское «Алла» на мужское «Алик». Бзик у них на почве этого «Алика».
Валя ржет над ними и тайно вздыхает о внуках. Дочка категорически против. Она щеголяет в янтарных бусах на шее и утверждает, что они предохраняют ее от нежелательной беременности. Зина не может смотреть спокойно на эти бусы. Она стесняется говорить, конечно… Но ей кажется, что бусы приносят одни несчастья.
- Мамочка, а мне кажется, что бусы, наоборот, оберегают меня от несчастий, - осторожно возражает Аллочка.
- Оберегает тебя Гена. А это… Может, снимешь их, дочка? – так же осторожно просит Аллочку Зина.
Они стараются беречь друг друга, несмотря на вредность, Алла не наглеет перед матерью, сдерживает характер и не доводит споры до откровенных ссор. Она такая же чуткая по отношению к Веронике и старенькой Марьюшке. Где надо – паинька просто.
- Ну давай хотя бы я их… освящу в храме, Алла? – говорит Зина.
И Аллочка легко соглашается.
- Ну, мама, что с тобой поделать. Освящай. Но если тебя местный батюшка погонит из храма за такое мракобесие – я не виновата, - хохочет дочь, - Гена, ты где? Гена! – потеряла Гену своего. Теперь будет дуться, что покинул ее вероломный Гена.
***
В Петрозаводске стоял Крестовоздвиженский собор. Белый, с пятью синими маковками, он радовал и глаза, и душу. Зина решила пойти именно туда. Хотелось помолиться, попросить у Господа счастья детям, покоя умершим, которых Зине так не хватало. А для себя… Для себя она ничего не просила. Только благодарила. Чего еще надо? Жизнь была нелегкой, но ведь после сорока она только начинается, правда ведь? Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будут дети, пусть всегда будет любимый Валя… Да здоровья всем…
Она накинула скромный платок на голову, а злополучный янтарь положила в карман. Сначала посоветуется с батюшкой, а уж потом попросит освятить. Алла права – глупые суеверия. Но… Нехорошо что-то. С чего это дочка так к ним привязалась. Неужели ей начертано повторить судьбу матери – да Боже упаси. Зина не хотела ей такой судьбы.
Ранним утром около храма тихо. Лишь птицы щебечут, да нищие тихонечко сидят на паперти. Зина, плюнув на сплетни про попрошаек, не жалела милостыни: рука дающего не оскудеет. А уж там, как Бог рассудит. Она подала деньги ветхой бабульке, положила в чью-то коробочку пару сотен рублей. Увидев поношенную шляпу, удивилась немного, но тоже – не обошла.
- Спаси вас Господь, - вдруг услышала она тихий голос обладателя шляпы.
Зина вздрогнула. Она помнила тихий этот голос всю свою жизнь. Мужчина, владелец шляпы, сидел, низко склонив голову. То ли он стеснялся своего положения, то ли принципиально не хотел смотреть на Зину.
Что-то знакомое во всем его облике. Что-то неуловимо знакомое. Зина немного отошла поодаль, спустившись вниз по ступенькам, пригляделась и… обомлела.
Милостыню просил… Виктор! Он самый, сомнения отпали разом! Те же брови, те же скулы, тот же голос! Да он это, Господи… Как же так случилось? Почему он здесь, тот самый, независимый и обеспеченный, на шикарном автомобиле возивший ее, любивший ее когда-то… И исчезнувший из Зининой жизни внезапно.
«Он продал тебя» - говорил отец. - «Он обменял твою любовь на деньги».
- Виктор? – позвала мужчину Зина.
Он поднял на нее свои бархатные, со временем помутневшие глаза. Задержал взгляд, и снова уставился на землю.
Он не захотел узнавать Зину.
В церкви Зина неумело молилась за здравие и упокой. Ставила свечи. И долго стояла перед ликом Богородицы, прося прощения и за себя, и за своих близких, и за друзей, и за врагов. Потрескивали восковые свечки, относя просьбы людей куда-то высоко, к самому всевышнему. И Зина надеялась, что и ее молитвы ОН услышит. Перекрестившись на прощанье, она направилась вниз по лестнице.
Виктор все так же сидел, понурив поседевшую голову. Зина вдруг сунула руку в карман и достала янтарные бусы. Посмотрев на них в последний раз, положила украшение прямо в шляпу Виктора.
И ушла навсегда, ни разу не оглянувшись.
Он украдкой посмотрел ей вслед, гордой, высокой, удивительно красивой и молодой. Протянул руку к янтарю и прижал бусы к щеке. От них сделалось тепло и спокойно.
Виктор отчего-то заплакал. Он радовался, что Зина уже никогда не увидит его слез.
КОНЕЦ
Автор: Анна Лебедева