Вскоре, однако, наши вылазки в заброшенную усадьбу прекратились. Вмешалась мама, стала ругать деда.
- Что это Вы затеяли Николай Иванович? Ждёте пока на голову кирпич свалится или балка гнилая?
- Девочке интересно, - оправдывался дед, но как-то невнятно и виновато.
- Ха! Интересно, ведите ли! Она всего лишь ребёнок, но Вы то! Понимать надо! Опасно там. Что если пол провалится, а? Ноги поломаете. Того гляди и крыша рухнет. Там добрые люди, уж постарались. Растащили всё доски на дрова, а кирпич на сараи.
Мама у меня учитель. И не просто учитель, а ещё и директор школы. Она ходит на высоких звонких каблуках и умеет говорить очень строгим, внушительным голосом, какому не возразишь, даже если очень хочется.
Некоторое время мы с дедом ведём себя смирнёхонько, но запретный плод манит, и я уговариваю его «Зайти в графинин дом всего на пять минуточек»
А он так любит внучку, что не в силах отказать. И всё бы ничего, но вечером за ужином мой собственный хвастун-язык взял, да и выболтал нашу маленькую тайну.
- А мы с дедулей сегодня такой камушек нашли красивый!
- Где нашли?
- В графинином доме.
- Где? – мамины брови ползут вверх, а голос делается холоднее льда
Я втягиваю голову в плечи, но уже поздно. Пакет санкций принят безоговорочно.
- К деду больше не пойдёшь.
Мне хочется крикнуть, что дедушка – хороший и ни в чём не виноват, ибо как можно обвинять человека в любви, но слова застряли горьким комком в горле, а из глаз брызнули слёзы. Жаль дедулю, жаль себя, но ещё жальче маму – я пред нею виновата, ведь я её не люблю. А должна бы!
Наконец окончательно обиженная, справедливо изруганная и всласть зарёванная я лежу в своей кроватке и размышляю о том, что значит «любить» и можно ли любить потому, что должна?
О подоконник бьются крупные капли дождя и на кухне ссорятся мои родители, что само по себе не способствует миру в моей душе.
Конечно же, меня пустили к деду. Разлука была лишь мерой наказания, но срок закончился, и однажды весёлым солнечным утром я впорхнула в дедову келью – он жил с нами по соседству, этажом выше. Дед как раз собирался на работу.
- Возьми меня с собой, а, - стала приставать я и он, как всегда, не возражал.
Мы оседлали старенький мотоцикл: он, естественно за рулём, я – позади и
с гордым рокотом покатили в сторону фермы.
Ветер трепал мои волосы, летела встреч просёлочная дорога – эх, жизнь, ты просто сказочное путешествие!
Прибыв на место, дед занялся осмотром новорожденных телят, а мне позволено было бродить среди стойл с молодыми бычками. Это для всех прочих - бычки, для меня же – настоящие минотавры.
Я храбро трогала их лобастые морды, а они лизали мне руки шершавыми языками. Внезапно я ощутила приступ вселенской любви и уж не знаю как, да только руки мои сами потянулись к засовам.
- Скорей бегите на свободу! Там зелёная травка уже во всю пробивается! - уговаривала я минотавров. А они не шли. Смотрели на меня своими влажными глазами, шумно вздыхали и не трогались с места. Я была поражена. Стойла открыты, никто и ничто не удерживает животных, но они предпочитают оставаться на месте. Предпочитают тюрьму свободе?
Вдруг один минотавр сделал шаг вперёд и вот его туша перегородила проход между стойлами. Какой же он огромный и страшный оказывается и ничего ему не стоит растоптать меня – спасительницу и дарительницу свободы, как цыплёнка неразумного. Я попятилась назад, а из соседних стойл стали выходить его собратья. Раздалось дружное мычание, видимо означающее радость, однако быки не спешили к выходу, топтались на месте, а некоторые стали драться, тесня друг друга. Я вжалась в перегородку, только теперь до меня стало доходить, что я натворила. Да уж точно – по головке мня за это не погладят. Надо как-то всё исправить? Но как?
- Даша! – услышала я дедулин зов, почему-то хриплый, как будто дед внезапно заболел ангиной, - где ты?
- Я здесь, - прошептала я, но услышать меня никто, разумеется не сумел бы.
Послышались окрики, щелчки кнута, возмущённое мычание. В сантиметре от меня двигались мускулистые ноги минотавров.
Когда всё закончилось и дедулины дрожащие руки ощупали мою бесшабашную голову, я и не думала просить прощения. Дед молчал и этим молчанием сказано было больше, чем всем богатством русского языка.
И ещё запомнилось мне одно интересное ощущение, связанное с дедом. Было это по осени, когда убирают в совхозе зерно.
Грузовики свозят зерно на ток и вырастают огромные золотые горы.
В мешки зерно затаривали рабочие. При чём к делу подключалась и интеллигенция и вообще все, кто мог держать в руках лопату. Там на току работали и дед, и отец, а мы – ребятня носились по тем золотым горам, подскакивали, как на батутах и падали с визгом прямо в пшеничное море. От зерна и наших разгорячённых тел поднимался пар. Время перестало существовать. Моё «я» растворилось в этом осеннем воздухе, в зерне, в голосах людей.
И потом, когда сидела бок о бок со взрослыми на траве перед разостланной скатертью и кусала кусочек чёрного хлеба с огурцом наравне с другими, радостно замирало сердце от того лишь, что я – часть этих людей с загорелыми лицами. Как малая ветка – часть большого красивого дерева.
Начало - ТУТ
Спасибо за внимание, уважаемый читатель!