Глава 49
На следующее утро настроение за завтраком у меня подавленное, и как бы я ни старалась указать родителям на положительные стороны, это не удаётся. Наконец, около полудня уезжаю. Ещё нужно собрать вещи, а также пойти на мероприятие, которое проводит клиника.
– Пока, мам, – кладу сумку на заднее сиденье и поворачиваюсь к маме.
– Пожалуйста, береги себя, Эллинушка! – пробиваются первые слезы.
Я уезжаю всего на полгода… А она ведёт себя так, будто собираюсь в Австралию навсегда.
– Мама, пожалуйста, не плачь, – увариваю её.
– Моя девочка… – бросается она ко мне, – я просто боюсь, что ты не вернёшься.
Она всхлипывает.
– Мама, я вернусь, – вытираю её слезы, и она смотрит на меня своими большими карими глазами.
Я улыбаюсь, отсюда и прозвище. Признаюсь, когда выгляжу так же, имею некоторое сходство с Бэмби.
– Отпусти нашу малышку, мать. Она к нам вернётся, – уверенно говорит папа.
– Пока, папа! – обнимаю его, и он тихонько вздыхает.
– Вернёшься, да? – умоляюще смотрит он на меня.
– Да, – уверенно киваю и поворачиваюсь к Диме.
– Я горжусь тобой, – говорит брат, прижимает меня к своей груди и целует в висок. – Езжай, я позабочусь о родителях. Пожалуйста, помни, то, что ты собираешься сделать, – это не игра, – он пронзительно смотрит на меня.
– Я знаю. Люблю тебя, – целую его в щёку и сажусь в машину.
Делаю глубокий вдох, завожу двигатель и машу рукой родителям и Диме. Два часа езды до Питера пролетают незаметно, и, стоя перед гардеробом, я, честно говоря, немного недоумеваю. Уже в Москве нам пригрозили, что во время командировки мы проведём в операционной больше времени, чем хотелось бы, поэтому расхаживать в разных нарядах не придётся… Ладно, в этом-то и дело. В какой-то момент просто решаю запихнуть всю свою летнюю одежду в чемодан и пойти в душ. Через час мне надо быть в больнице, но даже если я опоздаю, они могут начать без меня.
Влезаю в новые джинсы и толстый джемпер, на улице -7 °С, и я замерзаю, поскольку всегда была мерзлячкой. Тот факт, что во вторник утром мы должны прибыть в Сидней при температуре +30 °С, немного успокаивает, но я, наверное, всё равно буду тосковать по здешней зиме. Интересно, в Австралии хотя бы однажды видели снег?
Наношу лёгкий макияж и укладываю волосы в свободную причёску. Пробираюсь сквозь питерские пробки и уже стою в конференц-зале клиники, все меня обнимают. Даже те, кого я не знаю. Говорят слова напутствия, желают удачи. Это очень приятно, хотя и непривычно.
Гранин избегает меня, но я тоже не горю желанием с ним общаться. Он произносит небольшую речь, а потом прощается с каждым командировочным. Пожимает руки, улыбается. Когда доходит до меня, ищет зрительный контакт, но я не могу его встретить. Тогда, у всех на виду, главврач притягивает меня к себе и обнимает. Чувствую биение его сердца и на мгновение закрываю глаза.
– Пожалуйста, не надо, Элли, не уезжай, – дышит он мне в ухо.
Молча отстраняюсь, смотрю на него и слегка качаю головой.
– Что ж… – кисло произносит Никита и уходит.
Я наслаждаюсь своим последним вечером на родной ленинградской земле, а Данила и Маша изо всех сил стараются не подавать виду, что всерьёз беспокоятся о том, что я могу не вернуться. Истории, которые рассказывает Роман Шварц, их не очень-то вдохновляют. Затем наступает время прощаться, и я даю подруге свой ключ, чтобы она присматривала за моей квартирой.
– Боже, Элли, вернись ко мне! – она берёт у меня ключ и улыбается сквозь слезы. – Я позабочусь о твоих цветах.
– У меня нет никаких цветов, – улыбаюсь я. – Буду скучать по тебе, – целую её в щеку, и она кивает.
Мы говорили всё это сотни раз, и теперь достаточно.
Данила просто молча пожимает мне руку, и я благодарно киваю ему. Вокруг становится тише, наш самолёт улетает через четыре часа.
Роман отводит меня в сторону и зовёт за собой. Поднимаемся на крышу.
– Тебе стоит разобраться здесь, прежде чем лететь, – он внимательно смотрит на меня.
– Мне кажется, я уже всё здесь уладила, – отвечаю.
– Нет, Элли, между тобой и Граниным что-то есть, но ты об этом не говорила, – он сухо возражает, и я смотрю на него расширенными глазами. Ему-то откуда это известно? Хотя… то, как Гранин обнял меня сегодня, многим сказало кое о чём.
– Это запутанная история, – пожимаю плечами. – Всё, что нужно было сказать, уже сказано.
– Я просто хочу, чтобы ты не оставляла нерешённых дел. Это помешает твоей работе в командировке, – говорит Роман. Он выжидательно смотрит на меня, киваю в ответ. Наверное, он прав.
– Давай, – он легонько подталкивает меня, и я отправляюсь на поиски Гранина.
Я нахожу его… вместе с какой-то медсестрой из рентгена… в его кабинете. Она сидит на его столе в расстёгнутом халате и широко раздвинутыми ногами, он стоит перед ней и страстно её целует.
In flagrante delicto. Кажется, так это называется. Если по-русски, то застать с поличным.
– Простите, я не хотела помешать, – ещё держу в руке дверную ручку и в шоке смотрю на них обоих.
– Элли! Подожди! – зовёт меня Никита, поспешно застёгивая брюки.
Вызывающе качаю головой и замечаю, что у меня наворачиваются слезы. Спешно ухожу оттуда, и главврач не успевает. Возвращаюсь к коллегам. Роман подходит ко мне, и я с грустью смотрю на него.
– Я должна была оставить всё как есть, – говорю и намекаю, что случилось кое-что особенно отвратительное. Он понимает. Обнимает меня в знак поддержки.
– Чёрт возьми, Элли, прекрати!
Гранин стоит всего в нескольких метрах позади нас. Подходит и, невзирая на присутствие остальных, берет меня за руку, я оборачиваюсь.
– Почему? – тихо спрашиваю, мой голос дрожит.
В этом «почему» кроется всё.
Почему ты так поступаешь со мной?
Почему ты так поступаешь?
Смотрю на него с невыразимым разочарованием.
– Зачем? – спрашиваю снова, и это уже не шёпот.
– Я буду ждать тебя внизу, – Роман отходит и идёт к лифту.
Гранин смотрит на меня с тревогой.
– Что значит «зачем»? – спрашивает он в замешательстве.
– Зачем ты это делаешь? – показываю в сторону его кабинета.
– Потому что мы ничего друг другу не должны, – он коротко качает головой. – Это были твои слова.
– Знаю… – я тяжело сглотнула. – Если бы ты знал меня хотя бы наполовину так хорошо, как думаешь, то видел бы насквозь.
Я поворачиваюсь.
– Ты меня любишь? – он догоняет меня и преграждает путь.
Смотрю на него, его глаза изучают каждое движение на моем лице. Закрываю глаза и слегка киваю.
– Да, Никита Гранин, люблю. Я всегда любила тебя, – снова открываю глаза и смотрю в его недоверчивое лицо. – Прощай, – тихо говорю и прохожу мимо.
Когда спускаюсь вниз, Роман встречает меня. Садимся в такси, чтобы ехать в аэропорт.
– Всё улажено? – осторожно спрашивает он.
Пожимаю плечами, и первая слеза бежит по щеке:
– Я сказала то, что должна была, – смотрю на коллегу, и он вытирает мою слезу.
– Ни один мужчина не стоит твоих слез, – говорит Роман, мудро улыбаясь.
– Ах, Рома, Рома… – качаю головой. – Поверь, я никогда не хотела пролить из-за него ещё хоть одну слезу… Что ж, миссия провалилась.
Вытираю слезы, которые ещё долго текут по моему лицу.