Глава 48
– Близость была замечательной?! – Гранин удивлённо поднимает брови. – Это всё, что ты можешь мне сказать?
– Да, в постели у нас всё было отлично. Я уже говорила тебе об этом, – смотрю на него в замешательстве.
Он притягивает меня к себе и прижимается губами к моим губам. Сначала хочу сопротивляться, но потом позволяю ему продолжить. Внизу живота сразу же разливается жаркое ощущение, и я ненавижу своё тело за такую реакцию.
– Ты сводишь меня с ума, Элли, – Гранин бормочет мне на ухо и усаживает на стол, стоящий посреди комнаты.
– Никита, пожалуйста… – делаю последнюю попытку прекратить это.
– Нет, милая… – он смотрит на меня и жадно целует.
Я прижимаюсь к нему, а он проникновенно смотрит на меня.
Не хочу думать... Не сейчас.
В его порывистых движениях чувствуется гнев, который он явно испытывает ко мне, и я прижимаюсь к сильному властному мужчине.
…Когда останавливаемся, смотрим друг другу в глаза, и я тяжело дышу.
Он отстраняется и поправляет свой костюм.
– Почему же нет? – расстроенно произносит вслух так, словно мы продолжаем прерванный разговор о причинах моего отказа встречаться.
Я тоже поправляю одежду, прикладываю руку к его щеке и смотрю на него:
– Из-за всех тех мимолётных людей, которые встречаются на нашем пути, – мягко говорю, намекая на ту блондинку в ночном клубе, и целую его в последний раз.
Когда возвращаюсь на своё место, Дима вопросительно смотрит на меня, но я отмахиваюсь от него.
– У тебя припухшие губы, – говорит он, и я ощупываю их. На коже всё ещё горят поцелуи Никиты, и я тяжело сглатываю.
Когда, наконец, мероприятие закончилось, мы встали, и я побежала к машине.
– Почему ты не сказала нам, что работаешь с Граниным, – обеспокоенно смотрит на меня отец.
– Позже, пап, ладно? – умоляюще смотрю на него.
– Элли! – раздаётся голос Никиты с парковки, и я снова оказываюсь под пристальным вниманием.
Закрываю глаза в муках и оборачиваюсь.
– Ещё кое-что… – он подходит ко мне, берет моё лицо в руки и нежно целует.
На глазах у всех, и я задыхаюсь, когда он отпускает меня.
– Я должен был сделать это 13 лет назад, и мне жаль, что я этого не сделал, – он говорит мягко, и вся дрожу.
– Прощай, Никита, – тихо говорю и сажусь в машину.
Родители смотрят на меня вопросительно, но я отмахиваюсь от них.
Не хочу говорить с ними об этом сейчас…
Когда через полчаса мы сидим в гостиной, а мама ставит на стол чай, я понимаю, что терпение отца на исходе.
– Что происходит между тобой и этим Граниным? – пронзительно смотрит он на меня.
– Ничего, папа, правда, – защищаюсь я.
– Но он тебя поцеловал, – мамины глаза расширились.
– Да, но только для того, чтобы помешать мне принять решение… – я смотрю на Диму, и он поднимает бровь. – Мама, папа, – я смотрю на них обоих по очереди, – в понедельник я уезжаю в Австралию на полгода.
– Это довольно далеко, – в шоке говорит папа.
– Я знаю, но у меня есть возможность принять участие в учебном проекте среди лучших хирургов мира, – объясняю ему.
– Это опять связано с тем мальчиком Граниным, – мама бросает на меня недовольный взгляд.
– Нет, мама, – говорю уверенно, зная, что обманываю себя. – Он здесь ни при чем. Я хочу этого и знаю, что могу сделать. Может быть, просто была недостаточно амбициозна.
Беру маму за руку.
– Это совсем другое дело.
На её лбу образовались глубокие морщины беспокойства.
– Многих врачей, участвующих в этом проекте, до сих пор переманивают больницы по всему миру, но, пожалуйста, мама… Не волнуйся об этом. Всё начинается в понедельник, и я не хочу продолжать волноваться из-за того, что ты волнуешься. Пожалуйста, порадуйся за меня, – умоляю её.
– Значит, завтра тебе уже нужно уезжать? – спокойно констатирует отец.
– Да, – киваю, а он смотрит на меня, качая головой.
– Если я узнаю, что это как-то связано с этим Граниным, он попадёт под трактор, – отец бросает на меня грозный взгляд, и я улыбаюсь.
– Папа, пожалуйста, – отпускаю мамину руку и обнимаю его. – Это моё решение. Мне 28 лет, я могу делать осознанный выбор.
Объясняю родителям, чему научилась за три недели пребывания в Москве.
– Я действительно хорошо обученный врач, но слишком много внимания уделяла интенсивной терапии. Я талантлива, когда дело касается операционной, и хочу использовать эту возможность, чтобы извлечь из неё максимум пользы, – смотрю на маму, умоляя о понимании.
На самом деле, я всё больше и больше верю в то, что Гранин здесь ни при чем. Конечно, он был спусковым механизмом, но я могла бы спрыгнуть с этот состава ещё сотню раз. Но не хочу убегать. Я хочу поехать туда по своей воле и сделать всё возможное для себя.
Мы разговариваем весь вечер и поздно ложимся спать. Смотрю в потолок своей старой детской комнаты и не могу найти покоя. Слишком много воспоминаний связано с этим местом и со всеми людьми, которые здесь живут.
Раздаётся стук, и входит Дима.
– Я так и думал, что ты не сможешь заснуть, – он ложится рядом со мной, и я кладу голову ему на грудь.
– Ты действительно хочешь туда поехать, да? – тихо спрашивает он.
– Да, Дим. Я хочу быть лучшей, как всегда, – отвечаю так же тихо.
– Ты и есть Элли, самая лучшая, – он целует меня в лоб. – Я понимаю, что ты должна сделать это для себя. Это уже давно не имеет никакого отношения к Гранину, и обещаю тебе, что не позволю папе переехать его трактором.
Брат крепко притягивает меня к себе.
– Пожалуйста, вернись домой, какие бы хорошие предложения ни поступали. Пожалуйста.
– Да, отвечаю я.
– Твои племянница или племянник, которые родятся в июне следующего года, очень хотят познакомиться с тётей, – шепчет он, и я поднимаюсь.
– Это замечательно, Димка! – целую его в щеку.
– Спасибо, сестрёнка, – он снова сжимает меня в объятиях. – Мои малыши просили передать тебе это, – он втискивает мне в руку небольшой лист бумаги, украшенный разноцветными каракулями, а на обратной стороне нарисовано большое сердце.
– Чтобы напоминать тебе в жаркой Австралии о нас здесь, в холодной России, – он кладёт свою руку на мою.
– Я буду часто думать о тебе и звонить, как только смогу, – отвечаю и кладу листок на прикроватную тумбочку.
Засыпаю в его объятиях, и это успокаивающее чувство – быть в руках родного человека.