На Красной Глинке, где высокий берег Волги, милицейский уазик притормозил на светофоре, с улицы Жигули свернул на Батайскую, за стадионом взял левее и снова дал газу.
– Макарыч, смотри-ка – Продуктовый! – весело сказал крепкий, не самый рослый майор в форме за рулем. – Давненько я не был в здешних местах. «Сельпо» для этого сарая, мне кажется, больше подходило.
Старый капитан на правом сидении чуть пригнул голову, посмотрел в дверцу с опущенным стеклом.
– А, Гришка Ломакин. Совсем перестал следить за магазином. Пока мать была жива, подновлял, красил, бил себя в грудь – хозяин! – усмехнулся участковый. – Трёшка ему светила за кражу мотоцикла - шалопай. Откупилась Аграфена Львовна – забрал владелец Ижака заявление. Да, бойкая была женщина... На "Продуктовый" нареканий нет.
Желтый с синим капотом уазик свернул на площадку и остановился у крыльца одноэтажного магазина. Шиферная крыша старого дома изрядно почернела, голубые крашеные доски на углах прогнили. Обитая металлом дверь как-то ещё справлялась с напором времени. Ржавая перекладина, словно расстёгнутая бляха на поясе, висела вниз, свидетельствуя о работе магазина в утренний час.
– Что взять, Юрий Петрович? – обратился седой участковый к молодому, старшему по должности и званию. – Любаня, продавщица тут, – женщина с пониманием. Может, что поспрошать надо?
– Макарыч, прекрати, я сам! – поморщился гладко выбритый, коротко стриженый офицер. – Соскучился по живой работе. Одна сессия осталась. Вот, где они у меня сидят – московские профессора-академики! – постучал майор ребром ладони себе по шее.
– Наши тут шутят над продавщицей, называют – Королева Филип Моррис, - усмехнулся капитан, - и приговаривают - в красной упаковке!
– Что? Дымит крепко?
– Да нет, Любаня не курит. Сами увидите, - загадочно улыбнулся участковый.
– Ну, ладно! - с удивлением ответил майор.
Он по-молодецки выпрыгнул с водительского места на асфальт, толкнул за собой дверцу, та лязгнула и закрылась не до конца.
Её тяжёлая подруга в магазине поддалась с усилием, как тугой поршень, вверху неожиданно прозвенел китайский колокольчик. Майор вошёл внутрь, потянув носом запах копчёной скумбрии, перебивший все остальные ароматы Продуктового.
– Здравствуйте, здравствуйте! – с улыбкой поприветствовал он моложавую даму за прилавком. – Аппетитно тут у вас, ничего не скажешь! – двинул вперёд рыжеватый офицер, окинув взглядом стеклянную п-образную витрину торгового зала. – Мне бы двухлитровочку – Буратино там, или Дюшес.
– И зачем это Вам, товарищ майор, поджелудочную гробить? – сказала бойкая ярко рыжая дама в белом халате. – Возьмите банку, три литра в стекле! – указала она игривым жестом левой руки на полку-стеллаж внизу за собой. – Берёзовый сок! Шиповник! Гранатовый тоже пить можно. Всё натуральное. Мне выгоды нет, но я плохого никому не советую. И дешевле и польза будет. А это в пластике на верху – одна химия.
– Двухлитровый баллон, – улыбнулся офицер, – в дороге удобен. Закрутил – не прольётся, и в уазике у нас, как раз, меж двух сидений встаёт.
– Хм! Как это Вы сейчас удачно выразились, товарищ майор! – многозначительно процитировала покупателя огненная дама с румяными щеками. – У Вас… Как раз… Меж двух сидений и встаёт.
– До чего же весёлая Вы женщина, Любовь Михална! – засмеялся майор в голос, взглянув на нагрудный карман халата продавщицы, где было вышито; «Королева Л.М.*»
– А как это так сразу Вы, товарищ майор, догадались по инициалам? А может, я – Людмила Марковна?
– Ну, если это – «Вокзал для двоих», – обвёл офицер рукой, – то, может, и я – Басилашвили. А если Вы, уважаемая, достанете для меня с верха во-он ту бутылочку Дюшеса, то – Юрий Петрович, вот и телефончик, внизу - личный, на всякий пожарный, - майор положил на прилавок визитку: Герб, ФИО, номер.
– Ну, что же, Юрий Петрович! - игриво сказала симпатичная женщина, пододвигая ногой к витрине крашеную масляной охрой деревянную стремянку – три ступени, высматривая над головой цель. – Иной Любовь Михайловне и сама Марковна позавидует. Фух! Получите Ваш Дюшес! – дотянулась она рукой до верха и сошла с пьедестала с двухлитровой бутылкой в руке.
Офицер достал из внутреннего кармана коричневый лопатник и рассчитался.
– А что, Любовь Михална, давно здесь работаете? Киргиз - афганец, часто к вам в магазин заглядывает?
– Ах, вон Вы куда! – с обидой фыркнула рыженькая дама. – Совмещаете, значит? Приятное с полезным, да? А я уж было поверила живому интересу в глазах. Некрасиво, скажу я Вам, Юрий Петрович! Некрасиво обнадёживать открытых душой девушек! Я ведь тут не для каждого в короткой юбке на витрину лезу. Не обязана я Вам про Киргиза докладывать! Вы мне не отец родной и не участковый.
– Полно обижаться, Любовь Михална! Евгень Макарыч очень хотел с Вами поздороваться. Прямо сейчас в машине там сидит – могу позвать, если соскучились. Но мне же приятно с красивой женщиной тет-а-тет поговорить. Кто знает, как оно в жизни повернёт. Народу много, а хорошего человека не часто встретишь, чтобы и с душой, и с простотой, и с пониманием.
– Прибегал уже сегодня ваш Киргиз, чуть свет не заря, если не сказать почище! – отвернулась от майора Люба. – Три бутылки белой схватил, как ошалелый. С соседом что ли, спрашиваю его, мириться собрался? Нет, говорит, дружок приехал - опохмелить требуется. И помчался, чуть дверь не снес.
– А что у них с соседом?
– Да, нормально у них с Игорьком. Ну, бывает, заглянет со скуки, обнимет крепенько, ненароком. Спросит в шутку, почему тот в армии не служил? Ну, выпьют, крикнут, кто громче – Слава ВДВ! Валька жена шумит, ругается! А что ты с ним, с соседом таким, поделаешь? Он же – вон какой бугай! Ну, добрый, правда. Бабу жалко, конечно. Куда деваться, если мужик по молодости от армии закосил, а сосед десантник, или спецназовец – один чёрт!
– Замечательная Вы женщина, Любовь Михайловна! – улыбнулся майор. – С Вами хоть в разведку, хоть в кино на ночной сеанс, а? Выбирайте!
– Будет Вам, Юрий Петрович, смеяться – на ночной сеанс! Давайте, я всё-таки поменяю Вам лимонад на минералочку Борскую, а то ведь там чистый сахар, с диабета люди как мухи мрут!
– Недооцениваете Вы меня, Люба! – направился офицер к выходу. - Я живучий, не прощаюсь! Если разгребу конюшни до восьми, обязательно Вам позвоню! – он остановился в дверях и оглянулся. – Телефончик я, с Вашего позволения, у Макарыча возьму.
Крепкий мужской силуэт исчез в светлом проёме под "музыку ветра" китайского колокольчика.
Жёлтый уазик с синей полосой проскочил по Батайской улице до Верхнего проезда, с юзом затормозил на обочине. Офицеры Рыбаков и Леонтьев, перезарядив ПМы, выскочили из машины и побежали по проулку вдоль забора из некрашеного штакетника к бревенчатому дому с ржавой крышей.
– Макарыч, тут оставайся! Я – через огород! – скомандовал старший, переводя дыхание.
– Юрий Петрович, только вместе! Ну, куда Вы один-то?! Не положено! Я его знаю – он без огня на поражение отделение положит.
– Прекрати, Макарыч! Это мой боец! Я с ним и так договорюсь! – сказал вполголоса майор. – Ай! Ладно. Времени нет спорить, – махнул рукой Рыбаков и раздвинул в заборе болтавшиеся на верхних гвоздях штакетины. Крупный участковый с трудом протиснуля за ним.
В саду под старой сливой, оценив обстановку, сотрудники рванули под сорок пять градусов на угол дома через грядки с зеленью. В доме басовито затявкал щенок, алабай или кавказец.
– Привет, Киргиз! – крикнул майор, стоя спиной к напарнику, осматривая стену дома с двумя окнами и крыльцом, параллельную проулку, Макарыч с пистолетом наизготовку наблюдал за окнами в огород. – Давненько я не был у тебя в гостях! Что? Не узнаёшь уже лейтенанта Рыбакова?
– А! Командир! Товарищ Рыба Коп! – послышался вальяжный бас из открытого окна. – Нет, чтобы вечерком, на шашлычок! И не лень в такую рань? Я ещё сплю.
– Киргиз! Я знаю, что Меля у тебя! Позарез мне с ним нужно переговорить! Афиногенов, которого он с Кареры** вытащил, полковника получил, очень его ищет! Короче! Его все ищут! Времени нет! Смотри в окно! Я свой табельный передаю Макарычу! И он сейчас уходит! – Рыбаков отстегнул магазин из рукоятки пистолета, демонстративно лязгнул затвором, повернулся к участковому и вполголоса приказал. – Давай, капитан! Всё будет нормально, поверь! Жди в машине! – и громко под окно крикнул. – Киргиз! Меля! Иду! Встречайте!
_________________________________
* Л.М. (L&M) - знаменитая марка сигарет фирмы Philip Morris (для тех, кто не курит).
** Карера - укрепрайон, двойная база исламистов на "Линии Дюранта" с выходами в провинцию Кунар (Афганистан) и район Баджар (Пакистан). Уничтожена 28-31 марта 1986 года силами Асадабадского и Джелалабадского отрядов специального назначения, при поддержке 335 отдельного боевого вертолетного полка.
---------------------------------------
Рыбаков, аккуратно ступая с пятки на носок, поднялся на крыльцо, плечом толкнул приоткрытую дверь в террасу, та без скрипа открылась наполовину. Он осторожно проскользнул внутрь, коснулся кулаком обитой вагонкой стены напротив, примерился рядом к металлической ручке, торчавшей из пухлой, обитой черным дерматином двери. Майор резко дернул её и отскочил в сторону. Изнутри раздался басовитый лай щенка и дружный хохот.
– Ай, Рыба Коп! Не разучился шмонать дувалы! Спасибо, дорогой, что гранату вперёд себя не кинул! Заходи! Заходи, командир! – смеялся здоровяк в тельняшке Киргизов, поднимаясь из-за стола.
Довольная физиономия незваного гостя, рыжего с прищуренными глазками, осторожно заглянула в проём, и весь Рыбаков двинулся вперед. Слева за дверью из соседней комнаты скрёб когтями и скулил щенок.
– Где тут мой самый бОрзый пулеметчик? - весело спросил майор на ходу, и они обнялись. - Дай угадаю - псину ты назвал - Гром! - весело продолжил он, взяв товарища за плечи, разглядывая знакомое обветренное лицо с широкими скулами и седеющей чёлкой.
– Нет, Петрович, - Шилка! - ответил расплывшийся о счастья бугай, в две массы командира, они оба рассмеялись и снова обнялись.
Худощавый парень в брезентовой ветровке с капюшоном сидел справа в углу за большим столом. Он встал, подождал, когда друзья из второй роты закончат братскую церемонию, и с тихой улыбкой подошёл поприветствовать офицера из их Мусульманского батальона, а заодно познакомиться.
– Вот, значит, ты какой – Меля с третьей роты! – добродушно похлопал его по плечу майор. – Ну, здравствуй! Афиногенов зимой у меня в отделе все телефоны оборвал. Найдите, говорит, моего спасителя - Володьку! Где-то там в Самаре у вас тарится. Я пробил по базе – Сызрань. Приехали к родителям по адресу, а они – сто лет не видели! Думал, здоровый чертяка, раз из Пакистана раненого на себе вытянул. А ты, вон, худой! Или поджарый, - улыбался Рыбаков, – прямо, как я в молодости.
– Володя! - представился парень с белым шрамом на левой брови. - Грома с Шилкой тоже помню! - посмотрел он майору в глаза. - Значит, в первую группу – вместо Злуницина? Который в Черных горах...
– Да, четыре года в училище на соседних койках в Киеве, - убрал с лица улыбку Рыбаков, - никак я не ожидал такой замены.
– Давайте за стол, мужики! – обнял их обоих Киргизов. – Что это ты удумал, Петрович? Ко мне с утра, с волыной наизготовку? Да ещё с участковым! – подколол майора хозяин дома, придвинув стул для гостя.
– Так, стреляли, Андрюха! Вся Самара на ушах! Депутатский корпус завтракать не может – кусок с икрой в глотку не лезет. Робин Гуд объявился, говорят, людей Трояна из арбалета крошит! – усмехнулся Рыбаков, придвинувшись к столу. – Ставит им яблоко на голову, промахивается и в живот. Он тебе ещё не рассказал? – спросил майор у Киргизова, кивнув головой на соседа справа. - Или ты не особо интересовался?
– Ты же знаешь, Петрович, нет у меня привычки, в чужие дела нос совать. Со своими бы разобраться! – ответил тот.
– О-о! Я молчать не буду! - веселился Рыбаков. - Некто в капюшоне завалился в барскую многоэтажку на набережной, лицом нащёлкал там по всем камерам. Утром водитель, как обычно, квартиру своими ключами отпер, шеф, мол, часто в запое, на звонки не отвечал, а Юрка Череп на полу, язык набок - холодный. Наши первым делом пробили всех афганцев, с кем тот контачил. В городе сразу план–перехват, СОБР - в Сызрань на хату. Думаю, скоро Кошкин будет докладывать, что тебя там нет, – повернулся майор к Мельникову, – так что, мужики, есть пара минут - чайку попить с сушками! - Рыбаков взял из вазы две, обсыпанные маком, с хрустом поломал их в кулаке и стал есть с ладони. - А я прикинул, куда мог рвануть? К Ненашеву? – Исаклы далеко. К Резвову в Тольятти? – Куча постов – неразумно. Красная Глинка? – Вернее всего, вот и приехал. А Макарыч раньше, ещё до моей академии, в убойном служил. Заглянул к нему, узнать, может, звонил кто из начальников, задачи ставил? А он говорит, всё спокойно, вот только соседка на тебя, Андрюха, жалуется, заявление накатала.
– Кто? Валька? – возмутился Киргизов. – Вот ведьма, а! Нет, чтобы спасибо сказать?! Да, без меня Игорёк давно бы от неё убёг, куда глаза глядят. Сжила со свету человека! Не выпить, не на рыбалку! Дочь в Москву уехала – теперь вообще кранты! Сосед, было, нашёл отдушину – притащил с «птички» кота сибирского, Бублика, так эта Баба Яга его к ветеринару свела! Петрович, честное слово – больно смотреть! Тут за забором мужского ничего не осталось, даже блеют по весне оба как евнухи!
– Весело ты рассказываешь, Андрюха! – смеялся Рыбаков. – Как там твоя желтая «шаха»*, жива?
– А что ей будет? Движок сотку не прошёл, резина новая – гордо сказал Киргизов.
– Мысли у меня такие, мужики, – сказал Рыбаков, отхлебнув из кружки чая, – много ты, Володя, не набегаешь. Можно, конечно, в Тольятти к Резвову попробовать, или к ребятам в Сибирь. Но я вас нашёл, значит и они найдут. Троян город на уши поднял, братву и наших. СОБР получил приказ: задерживать жёстко - это уже показатель. Блатным после кончины смотрящего ты живой вообще не нужен. По результатам поездки в Сызрань, а результат понятен, в Самарских новостях должны объявить вознаграждение за поимку Робин Гуда! - толкнул майор Мельникова по-дружески кулаком в плечо. - Думаю, на двух машинах сможем ещё проскочить ко мне в отдел, пока "депутатские бойцы" не очухались. В СОБРе - полно бездомных, народ после Чечни хаты ждёт, но надежды мало. Те и другие будут землю рыть копытом. А мы тебя, Меля, честь по чести примем, на Киргиза кассу оформим за поимку головореза, на себя-то я не могу! Опять же - деньги на адвоката. Думай! Так что... Андрюха, - посмотрел на него оценивающе Рыбаков, - включи-ка телевизор!
– Какая-то хреновая идея, командир! - нахмурился Киргизов.
– Хорошо! Можно меня связать и в лес бежать – это лучше? – стал нажимать майор.
– Выбить у конкурентов материальную составляющую? – усмехнулся Мельников. – Свежая мысль.
– Володя! – зацепился за его реакцию товарищ в форме. – Я тебя не больно закрою, стану готовить дело к передаче в Москву. По-другому не вижу, как спасти! А в столице Димка Александров подключится, ну, и Афиногенов, само собой… Суд присяжных попросим как следует… Что-нибудь придумаем. Ты такую сволоту порешил, что половина Самары тебе благодарна, – усмехнулся Рыбаков, – но не забывай, найдутся и те, кто на дерьмо изойдут, чтобы ты на зоне сгинул. Так что, адвокат понадобится, и не дешёвый.
Здоровяк в тельняшке встал, опрокинул в горло содержимое гранёного стакана, сморщился, по скрипящим половицам вразвалочку подошёл к коричневой мебельной стенке, деловито включил стоящий в проёме телевизор Deawoo.
– По области возможны кратковременные осадки, – сказала приятным голосом кудрявая женская голова с экрана, – температура воды в Волге в районе Солнечной Поляны - 15 градусов по Цельсию. А теперь срочные новости. Внимательно посмотрите на эту запись с камер видеонаблюдения в доме на Ленинградской улице. За любую информацию о месте нахождения человека на этих кадрах власти города объявили вознаграждение – Один миллион рублей.
__________________________
*Шаха - ВАЗ-2106-1600
__________________________
Киргизов выгнал жигулёнок из гаража в переулок и закрывал просевшие деревянные ворота. Рыбаков с Мельниковым устроились на заднем диване автомобиля.
– Вот ты, Андрюха, здоровый! – рассмеялся майор, когда Киргизов сел за руль. – Подпер меня – дышать сзади нечем!
– За мной, Петрович, только дети ездят, и те – в люльках. А дышать лучше ртом,– весело сказал бугай в бежевой ветровке поверх тельняшки.
– Ха, подколол, чертяка! – дёрнул по привычке головой Рыбаков. – Андрюха, перед уазиком тормозни! Мы с Макарычем первые пойдём, вы чуть сзади. Две полосы – cтарайтесь рядом держаться, чтобы сбоку никто не пристроился, особенно на светофорах. А ты, Володя, ремнём или буксировочным тросом, что ли, руки перевяжи, когда на территорию отдела въедем.
– Петрович! А что говорить? Как этот, в капюшоне, ко мне попал?
– Скажешь, на подсобном хозяйстве его выследил, – радостно съязвил Рыбаков, – редиску дёргал, лук топтал. Ты обиделся, к участковому его приволок – очень правдоподобно! Я так сразу тебе поверю! А Макарыча сейчас предупрежу, – говорил он уже серьёзно, - на него можно положиться. Если какая внештатная ситуация, Андрюха, – прямиком в управление, на Аврору, 101! Всем тверди, что по личному распоряжению Рыбакова! Всё, мужики! Не пуха! До встречи!
Жёлтая шаха остановилась на обочине рядом с уазиком. Майор, втянув живот, со смехом выбрался из жигулёнка, быстро подошёл к милицейской машине и запрыгнул на переднее пассажирское сидение.
– Заводи, Макарыч! Поехали в отдел! – добродушно махнул рукой Рыбаков. – Видишь? Без тебя никуда!
– Я и сам, Юрий Петрович, с удовольствием – устал протоколы по мордобою да велосипедам составлять. С нашими давно не виделся. Соскучился, ей богу!
Милицейский уазик вырулил на асфальт. Рыбаков достал из нагрудных карманов разобранные части мобильного телефона, сунул в гнездо сим-карту, воткнул аккумулятор, крышку, нажал кнопку включения. Капитан Леонтьев за рулем улыбнулся.
– А я ещё удивился, думал, столько времени, и ни одного звонка начальнику убойного. Так, значит, теперь учат в академиях вести оперативную работу?
– По-всякому приходится, Макарыч. Опять война, похоже, намечается – разборки. Металлург никак не поделят, Шоколадку*, совхозы, землю. На Автовазе уже десятую "крышу" расстреляли, а новые всё лезут и лезут, – вздохнул Рыбаков, в кармане у него зазвонил мобильный. – Да, конечно! Я так и думал, он же не идиот! У Леонтьева на участке! Едем с ним, – майор повернулся в сторону водителя, – Макарыч, от Кошкина тебе привет! – в трубку. – Он тебе, Саня, тоже передает, с кисточкой. Связь плохая в дороге! Заходи в обед, поговорим! – Рыбаков отключил телефон, дёрнул головой вправо. – Понедельник, а пробки, как в пятницу!
– Я так понимаю, Юрий Петрович, хочешь этому, второму в Жигулях, явку с повинной оформить? – усмехнулся Леонтьев, посмотрев в правое зеркало. – Повезло ему.
– Или мне повезло, – сказал Рыбаков.
– Всем повезло. Я бы без СОБРа тут не рискнул. Ну, ты заботливый командир, срок сбавить – это тоже...
– Не срок, Макарыч, спасти его хочу, – выдохнул носом Рыбаков, – случай такой у нас в Афгане был. Двумя отрядами укрепрайон брали. Ночью в горах вслед за духами залезли в Пакистан – два километра. Его группу под перекрёстный зажали, командира ранили. А утром то ли ополчение, то ли регулярная армия снизу пошла, на грузовиках привезли: два полка – три тысячи. Они на той стороне отстреливалась, Меля один остался, троих раненых в пещеру переволок, принял решение вытащить сначала лейтенанта, а за ребятами с подмогой вернуться… Те двое так и остались пропавшими без вести… Зимой приехал в Сызрань к его родителям. Они в слезах, не могут понять, почему сын живой, один раз только показался и больше домой ни ногой. Наши говорят, по началу он до белочки напивался и тех ребят своих начинал искать – застрял между войной и жизнью.
– Да, тяжелый выбор. Кого? Командира или одного товарища... – вздохнул Леонтьев, – как в глаза-то ребятам смотреть?
– А родителям? – дёрнул Рыбаков головой. – Даже могилы, скажут, не оставил".
– Не дай Бог никому! – согласился, покачав головой Леонтьев, и пристальнее взглянул в правое боковое зеркало на жёлтые Жигули. – Ну, ещё немного, Юрий Петрович, на Московское шоссе выскочим, там в четыре полосы веселее пойдёт.
Они остановились на светофоре, когда справа стала выезжать Колхида–полуприцеп, обдав перекрёсток клубами едкого дизельного дыма.
– Макарыч, кто это у тебя на таком раритете калымит? – удивился Рыбаков.
– Не наши, Юрий Петрович! – ответил тот. – Чужие.
Колымага с трудом вписалась в поворот и двинулась в сторону Самары. Когда загорелся зелёный свет для основного потока, Колхида раскочегарилась, прилично уже отъехала, уазик с шахой набирали скорость, быстро сокращали дистанцию.
– Не люблю я, Макарыч, полуприцепы без номеров! Дай-ка мне свой табельный! – сказал Рыбаков.
Леонтьев на него покосился, но кобуру на правом боку расстегнул.
– Ваш там, в бардачке! – указал капитан коричневой рукояткой пистолета, передавая его старшему.
Майор по очереди дослал патроны в патронники ПМов, взвесил их на ладонях и синхронно большими пальцами поставил на предохранители.
– Давно с двух рук стрелял? – шутливо спросил Рыбаков.
– Баловство это, - ответил старый капитан, – мне уже не к чему.
– Вот, не люблю я длинномеры перед носом, – с усмешкой сказал майор, когда до идущего по правой полосе грузовика с низким бортом оставалось метров двадцать, – особенно их колёса в дождь!
Колхида внезапно засвистела, заскрежетала тормозами, её кабину повело влево, и она вместе с полуприцепом перегородила путь.
– Держись! – крикнул Леонтьев, ударив обеими ногами по педалям, не пристёгнутый ремнём безопасности Рыбаков головой воткнулся в лобовое стекло и отвалился назад.
Киргизов на шахе увернулся от уазика и юзом пошёл под длинномер. Жигули глухо ударились в стойку-опору между колёсами тягача и полуприцепа, но скорость к тому моменту уже погасла, и разлетелась только хромированная решётка радиатора. Водитель тут же сдал пару метров назад и остановился.
– Мать твою, урод! Бурбухай** грёбаный! – заорал Киргизов, выскочив из автомобиля, в этот момент из кабины грузовика раздались три выстрела, и в уазике посыпались стекла, Андрей нырнул к задним колёсам тягача.
Битое стекло осыпало Рыбакова как ледяной дождь, резкие хлопки ударили по перепонкам – майор очнулся, на мгновение ему показалось, что под Мьяханкачем, но в руках был не автомат, а два ПМа, значит под Урус-Мартаном... Он машинально снял их с предохранителей и, не целясь, открыл огонь в проём разбитого лобового стекла у правой стойки. Сделав четыре быстрых парных выстрела по кабине, Рыба Коп замер, прислушался. Водитель Колхиды сначала повис на приоткрытой дверце и почти сразу вывалился мешком на асфальт. Тупоносая кабина грузовика теперь хорошо просматривалась изнутри – она была пуста.
– Зацепило, Петрович! – прохрипел Леонтьев, держась правой рукой за левое плечо, навалившись на руль уазика.
– Киргиз! Меля! – закричал Рыбаков, выскочив из машины. – Помогите Женьке! – один ПМ он живо сунул в кобуру на пояс, второй, в левой руке, поднял над головой. – Всем оставаться в машинах!– орал майор на любопытных водителей, которые притормаживали и останавливались из встречного потока. – Не подходить! – озирался он по сторонам, вытащил мобильный из кармана брюк. – Ало! Ало! – кричал он в трубку. – Да! Нападение на трассе! Московского шоссе - километр! Водитель грузовика – двухсотый! Наверняка где-то машина сопровождения! Его на нас точно вывели! Скорую! Леонтьев – трёхсотый! Да! Красноглинский отдел УБОП рядом - километра три, не больше!
__________________________________
* Металлург - Самарский металлургический завод продан американской компании Alkoa. Шоколадка - Самарская шоколадная фабрика "Россия" продана швейцарской компании Nestle.
**Бурбухай или бурбухайка (военный сленг) – разрисованный афганский грузовик. Слово образовано от выражения «Буру ба хайр!» - Счастливого пути!
___________________________________
На секцию бокса Славик ходил с радостью, особенно этой весной, когда стало получаться в спаррингах. А тут ещё мама на первый круглый юбилей подарила спортивную сумку – настоящий Адидас!
По Батайской улице в сторону завода Электрощит дорога была людной даже после десяти вечера, и парнишка в синем спортивном костюме с белой вставкой на груди гордо шёл домой с сумкой за плечом, высматривая знакомые лица в толпе прохожих, вдыхая смоляную задиристость тополей, грустинки осыпавшейся черёмухи, напиравшую радость сирени, или каких других цветов.
Во дворе он сорвал пару жёлтых зевчиков акации, сунул в рот, с удовольствием высосал терпкий медовый сок и посмотрел на свои окна. Под скатом крыши на втором этаже было темно – засада! Вот уж чего он совсем не ожидал.
А как же нагоняй, что секции до 22.00, а потом уборка спортивного зала – очень поздно?! А как же ужин и скорее за уроки?! А как же заранее предупредить единственного любимого мужчину?! А сама – вот как?! Да-а. Если дома пусто – совсем не интересно.
Хлопнула давно рассохшаяся дверь подъезда, Славик протопал по старой лестнице с крашенными, сто раз перекрашенными перилами и с понурой головой отпер ключом квартиру направо.
– Здорово, Мурзик! Ну, хоть ты. Что, мя-у? – передразнил он кота. – Соскучился? Или колбасы хочешь? Скумбрию не любишь? Мя-у!
Он скинул кеды, в носках прошёл на кухню, включил свет, увидел возле окна на столе записку, забрался с коленками на стул и прочитал вслух: "Уехала в город! – будто мы живём в деревне, – с укоризной сказал Славик усатому товарищу, который запрыгнул рядом на стул и тянулся к нему мордочкой. – Вернусь поздно. Котлеты в холодильнике, гречка на плите. Коту – рыбный суп".
– Видишь, и про тебя не забыли! – погладил Славик рыжего мурлыку с белым галстучком на шее и носочками на лапах, и вдруг нахмурился. – Вот что я скажу, усатый эМ на лбу! Не будет тебе колбасы! Опять утром в подъезде к Катькиной Василиске приставал? Я слышал! Позоришь меня, да? Безответственный ты семьянин! Сколько раз говорить? Не лезь к ней НИ-КО-ГДА! – пальцем по носу поучал Славик Мурзика, кот смиренно мурчал, закрывал от стыда глаза, виновато терся о руку воспитателя. – Не по-мужски это – к дамам цепляться, понимаешь? Геннадий Викторович, тренер, говорит: ЗА-ЩИ-ЩАТЬ! Вот, если бы ты её от серого кота с отмороженными ушами спас, тогда бы и Катька на нас с тобой по-другому смотрела! А теперь она не разговаривает – из-за тебя! Будто это я на её кошку лезу! Понял ты меня? Мя-у! Иначе – больше ливера не получишь!
Парнишка открыл холодильник. Мурзик завертелся волчком – клялся, божился, что выбросил прочь из головы всех дворовых кошек.
– Давай привыкай к этикету! – поставил Славик на стол вторую тарелку и выложил на неё невзрачные, но аппетитные кусочки печёночной колбасы. – Только шерсть, чур, на мамином стуле не оставлять! Грустно нам с тобой будет летом. Катька на Сок* уедет, на дачу. Ребята – в лагерь спортивный, а у нас шансов ноль! Придумать что-то надо. Ешь спокойно! Не прыгай с каждым куском под стол! Вот, если бы ты щеглов ловил и не душил, – вздохнул он, – или хотя бы зябликов… Да, тогда бы мы с тобой на лагерь быстро заработали. А на бутылках не получается, сегодня вот одну нашёл – конкуренция большая. Ребята с лагеря знаешь какие приедут? О-го-го! А мне опять всю зиму их догонять.
Юрий Петрович под ручку с Любовь Михайловной вышли с ночного сеанса из кинотеатра "Шипка" на Старой Загоре. Нарядные, разодетые: он – в темном костюме и светлой рубашке, она – в розовом жакете с длинной юбкой, в светлых лакированных туфлях, спустились по ступеням к остановке. Юрий с неохотой достал из кармана брюк и включил мобильный телефон, его корпус почти сразу завибрировал в руке.
– Рыба, привет! – было слышно Любе из телефона рядом. – Доктор у аппарата. Сто лет не виделись, братка! 15-е сегодня! С выводом отряда!
– Спасибо! И тебя, Сань, с окончанием войны! Привет! Рыбой меня уже не называют, – с весёлым наездом, на глазах у красивой спутницы, отшутился Юрий, поглядывая на её рыжие вьющиеся по плечам кудри, – все только Рыба Коп!
– А мне плевать, ха-ха! – рассмеялся хриплый голос в трубке. – Для меня – ты, как был Рыбой, так главной Рыбой и останешься!
– Срочное что, Сань? С девушкой я – некогда мне! – ответил довольный Рыбаков. - Завтра звони!
– В постели что ли? – возмутился Сурначёв. – Нет, ну ты погляди! Ему пора уже в школу детей гнать, а он до сих пор в кровати вошкается!
– Пошляк! Завтра, говорю, звони! Рад тебя слышать – всё! – Юрий отключил мобильный телефон и с виноватой улыбкой приблизился к Любе. – Сашка Сурначёв – доктор наш, чертяка! В Афгане с ним вместе и в Чечне.
Люба кивком головы приняла извинения и крепко стиснула пальцами мужской локоть, а Рыбаков свободной рукой уже голосовал такси на дороге.
– Я начал жить в трущобах городских, - приблатнённым голосом начал он.
– Ой, не пойте, Юрий Петрович!
– А что? Слуха нет?
– Сил нет! Слёзы весь вечер наворачиваются, всю тушь размазала! Тысячу лет не была в кино. Да ещё фильм этот – прямо из сердца.
– Какое же это кино? – шутливо возмутился Рыбаков. – Это свидание!
Подъехало такси – Волга с зелёным огоньком. Юрий быстро открыл заднюю дверцу, а Люба словно не заметила, осталась стоять на краю автобусной остановки, прикрыв глаза рукой, застряла в галдящей толпе недавних зрителей "Шипки",
... не могла избавиться от подступившего к горлу кома…
...боялась, что слезы с ресниц испачкают единственный дорогой костюм...
...не хотела, чтобы так быстро закончился её грустный и счастливый вечер...
... и ещё что-то из самого детства...
Наконец, они уселись, и машина тронулась с места.
– С Батайской улицы на Красной Глинке – Второй проезд, дом шесть! – сказала Люба водителю и посмотрела на Рыбакова, стараясь за улыбкой спрятать мокрые глаза. – Как-то всё нахлынуло... – пожаловалась она ему, – Сестра Надя у меня родная, три года старше – с детства бойкая всегда... В девятом классе была, фильм этот «Генералы…» шёл, а меня мама не пустила – «до шестнадцати» же. Мне очень хотелось, обидно было… К нам тогда Саня домой ходил, парень её… Я пыталась скрыть, что он мне нравился. Сёстры – родственные души, вкусы схожие – у нас так было... Она вздумала меня дразнить: «На «Генералов песчаных карьеров» сегодня опять пойдём! - изобразила Люба дурашливым голосом. – После него ужасно целоваться хочется. А начнём и не заметим – на диване или на кровати окажемся. Как так получается?! Удивительно». А ещё, на кухне завтракаем, мама отвернётся, она давай исподтишка чашку свою красивую, подаренную целовать, и глазки строить, будто кто смотрит на неё в окошке. Я чашку ту и разбила… А она потом утонула в Волге… Боже! Что я говорю?! Никому ведь не рассказывала...
Юрий обнял Любу, и она лила остатки туши на его костюм...
- Я в восьмом классе этот фильм посмотрела, на гитаре стала играть, уже после музыкалки. Меня в ансамбль школьный взяли – на фано, электроорган.
- Ионика? – спросил Рыбаков. – У нас на Безымянке в школе тоже был ансамбль.
- Гэдээровскую «Ионику» директор не купил, – продолжала Люба, – у меня была «Юность-73» - хороший инструмент, но все считали, что я играю на ионике. На конкурсы ездили. Под Новый год на танцах в спортзале по многу раз песню из «Генералов…» играли. Саша, наш руководитель, ритм-гитара, здорово её пел, меня Дорой называли – я краснела. Юрка–басист объяснил. Кого так называют, на песке голой представляют. На рыбалку с ребятами перестала ходить, из-за Нади, конечно, тоже…
– Шестой дом, – тихо сказал таксист, – Куда тут заезжать?
– Нет-нет! – заволновалась Люба. – Здесь у дороги остановите.
Рыбаков расплатился с водителем, и они вышли. Волга, застрочив в тишине клапанами, рванула в ночь. Красные стоп-огни мигнули у поворота и растаяли, а Юрий с Любой всё провожали, смотрели в след ночному такси, тянули время, потом медленно пошли по дорожке к дому. Ночь была ясная, воздух – прохладный, сладкий. Люба сорвала два желтых цветка акации у живой изгороди, как в детстве сунула их в рот. Рыбаков выдохнул носом.
– Люба! Весь вечер хочу сказать. Вы ведь даже не представляете, что сегодня сделали! – Рыбаков сунул руки в карманы брюк, отвернулся в сторону, собираясь с мыслями.
– От Дюшеса не смогла отговорить, – сказала она с грустной улыбкой и посмотрела наверх под крышу, там на втором этаже горел свет в одиноком окне, в её кухне, – Борская минеральная, Юрий Петрович, всё-таки полезней…
– Я сегодня за Макарычем заехал, – начал Рыбаков, – мы с ним на пару кого только ни брали! И есть у него уже всё! А мне свой угол пора иметь – сколько можно с отцом жить?! Я сам себе Закон! Прошёл Афган, Чечню! Своим горбом в академию... Ну, что, думал, мне этот Мельников? Я его в глаза не видел! Какой он мне родной? А Киргиз? Дембель-раздолбай, были у него заслуги до меня, а при мне так дисциплину разлагал. Думал: поможет? – Флаг в руки! Окажет сопротивление? Пусть Макарыч его решает – не мой участок. И делиться хитрой премией я ни с кем не собирался. Думал, удача – я просчитал и заслужил…
Я Вас увидел, - Рыбаков повернулся к Любе, посмотрел на её розовый лацкан, – а у Вас на груди красной ниткой – «Королева…»
– Юрий Петрович! Ну, Королёва же, конечно! Вышью я эти точки! Мне и сын говорит…
– Даже не вздумайте, Люба! Я не знаю, как Вы это делаете! Словами… Рентгеном тёплым насквозь, или ещё как… Вышел я с лимонадом из магазина, солнце слепит, скумбрией пахну и смеюсь над собой: Рыба и есть Рыба. Ну, что мне эти деньги? Квартира? Бог с ней. Дадут что-нибудь после академии…
Эх, Люба! Редкой, удивительной Вы красоты – внутренней и внешней! Словно Бога обрели в душе, только что, и светлую радость излучаете – всех вокруг себя греете. Может, и беда была большая, да ангел не оставил Вас, руку протянул – с колен поднял, и Вы смело людей встречаете, даже весело. Вот и мне помогли устоять. А сами и не знаете об этом! Вот, что хотел всю дорогу сказать, а вовсе не про электроорган "Ионику".
Рыбаков поднял голову к небу.
– Ваше окошко светит? – спросил он. – Сын не спит?
– Может, свет не выключил? - опешила совсем Люба.
– Покажите мне уже этого человека! – громко в ночь сказал Рыбаков и всплеснул руками. – Фух! – выдохнул он и заулыбался.
Люба сомневалась… Рыбаков не торопил... Она кивнула головой и пошла вперёд.
Щелкнул в двери замок, распахнулась дверь. В прихожей было светло. На полу валялись белые кеды и синяя спортивная сумка. На вешалке висели красные боксёрские перчатки. Рыбаков их увидел, зажал рот руками и молча радовался, беззвучно хохотал, мотая головой.
– Это первые, маленькие, для красоты висят, – шёпотом сказала Люба, переполненная внутренней радостью от такой реакции гостя.
С кухни прибежал светло-рыжий кот, но, увидев чужака, тут же удрал обратно. Скрипнул стул, Люба осторожно заглянула на кухню, потом сделала на цыпочках два шага к Рыбакову, положила руку на плечо и сказала на ухо.
– Не спит, делает вид. Форточка там открыта, – показала она рукой, – полдома слышали, о чём мы говорили!
– Пусть слышат – уважать будут, - спокойно на ушко сказал ей Юрий, и вдруг громко, - кхе-кхе! А чьи это трусы здесь валяются?
Заскрипели ножки стула, прибежал Славик.
– Где? – недоумённо крикнул он.
– Ну, вот же в спортивной сумке! Боксерские трусы наверняка лежат, – улыбался Рыбаков, и они втроём начали смеяться.
________________________
*Сок - река, приток Волги.
