Глава 38
– Я не собираюсь ждать вечно, – он притягивает меня к себе за талию очень близко.
Робко киваю, и Гранин прижимает меня к себе.
– Ты придёшь завтра вечером? – с надеждой спрашивает он.
– Мне нужно подготовиться к работе в педиатрическом отделении. Маша ведь улетает в понедельник.
Никита хмурится. Он, кажется, немного обижен.
– Не веди себя, как маленький мальчик, которому отказались покупать игрушку, – улыбаюсь я.
В этот момент подходит Леонид и дружески кладёт мне руку на плечо. Не могу выразить словами, как я рада, что это он, а не кто-то другой.
– Спасибо, Леонид, – мы встаём, и я стараюсь выглядеть по возможности невозмутимой. – Не могли бы вы вот это, – продолжаю, имея в виду себя и Никиту, – оставить нашей маленькой тайной?
– От меня никто ничего не узнает, – обещает владелец ночного клуба, я благодарно киваю ему.
Мы возвращаемся к остальным, и Гранину остаётся только объяснить Маше и Даниле, откуда взялось его «ранение». Бросаю быстрый взгляд на Диму, опустошаю свой бокал и затем бросаюсь на танцпол.
***
– Как дела? – Дима садится на край моей кровати и протягивает стакан с водой, в котором пузырится таблетка. – Вот, принёс тебе аспирин. Извини, что так вчера получилось, – говорит он и смотрит на меня с сожалением.
– Всё нормально, – тихо говорю и одним глотком опустошаю стакан. Я знаю своего старшего брата достаточно долго, чтобы понять, когда он искренен.
– Но... – он берёт меня за руку. – Будь честна с собой, Элли. Ты что-то чувствуешь к Гранину, – брат вопросительно смотрит на меня, и я качаю головой.
– Нет, Дима, мы с Никитой только коллеги. Никаких чувств, – отвечаю уверенно.
– Хорошо, если ты так считаешь. Только прошу тебя: будь осторожна. Игра, которой ты увлеклась, опасна. Чертовски опасна, – брат предостерегающе поднимает бровь.
– Знаю, – киваю и вылезаю из-под одеяла.
Ого, так я ещё и одета, как вчера вечером.
– Я тоже устал, мне не хотелось срывать с тебя одежду, – Дима встаёт, улыбаясь.
– Да и ладно, – отмахиваюсь и протискиваюсь мимо него в ванную.
После обильного завтрака брат прощается, и мне грустно, что время снова пролетело так быстро.
– Кстати, Элли, позволь спросить, когда ты снова нас навестишь? – Дима крепко борет меня за руку.
– Я пока не знаю, посмотрим, когда смогу взять отпуск, – отвечаю и кладу голову ему на плечо.
– Береги себя, сестрёнка! – он целует меня в лоб.
– Ты себя тоже, – отвечаю я, глядя ему вслед, как он спускается по лестнице.
– Люблю тебя! – он посылает мне воздушный поцелуй.
– Я тебя тоже, – кричу ему вслед и закрываю дверь.
***
– Что у нас здесь? – спрашиваю медсестру, входя в палату через сорок минут.
– Пятилетняя девочка с сужением аорты. Примерно час назад у неё случился неожиданный приступ, она задыхалась, – докладывает Данила.
– Это не сердечная недостаточность? – спрашиваю его.
– Дыхание 40, давление 180 на 100.
– Анализ крови сделали? Снимок грудной клетки?
– Да, шумы в сердце, – отвечает Береговой.
Беру стетоскоп, слушаю малышку. Она тяжело дышит в кислородную маску, на белом высоком лобике проступили крупные капли пота. Взгляд затуманенный.
– Дайте ей двадцать миллиграммов лазекса, – говорю медсестре. Лекарство нужно, чтобы сбить слишком высокое кровяное давление. – Как её зовут? – спрашиваю Данилу.
– Катя.
Наклоняюсь поближе к девочке.
– Привет, Катюша. Меня зовут Эллина Родионовна, я доктор. Не волнуйся, всё будет хорошо, мы обязательно вылечим. Хорошо?
Девочка кивает.
– Вызовите кардиолога, – говорю Даниле и выхожу.
Но не проходит и получала, как Береговой приходит ко мне в кабинет и сообщает, что температура у Кати поднялась до 39 градусов. Вместе с ним спешим в палату. Этого нам только не хватало! Когда входим, девочка с интересом, насколько он вообще возможен в её положении, рассматривает большой круглый светильник над собой. Рядом стоит медсестра и старается улыбаться, но получается не слишком, а ведь детей не обманешь. Они всё чувствуют. И мне достаточно глянуть в глаза Кати, чтобы понять, как сильно малышка напугана. Могу её понять: повсюду какие-то странные, непривычные звуки, чужие люди.
– Как дела, Катюша? – спрашиваю её.
– Пульс изменился, – медсестра показывает мне кардиограмму.
– Желудочковая тахиаритмия, – делаю вывод. – Дайте ей 20 миллиграммов лидокаина. Это может быть следствием сердечной недостаточности. Ей делали какие-нибудь операции за последнее время?
– Нет, – сообщает Данила. – Её родственники ждут в холле.
– Я поговорю с ними.
– Ей делали когда-нибудь операцию на устранение порока сердца? – спрашиваю отца девочки, мужчину лет тридцати, в одежде, которая выдаёт в нём простого работягу с завода. Об этом говорят и его сильные натруженные руки со следами машинного масла и копоти, которые въелись в поры кожи так, что не смываются. Просит называть его просто Юра, без лишних формальностей.
– У неё обнаружили это, когда она была ещё младенцем. Нам сказали, что надо подождать лет до шести, тогда можно будет сделать и операцию. Всё было замечательно, и мы не торопились.
– Обычно всё обходится без хирургического вмешательства, – поясняю ему. – Но у неё неудовлетворительное состояние. Кардиолог осмотрит её через пару минут. Вы прикрепляли девочку к участковому кардиологу?
– Нет, её осматривал только педиатр. Доктор Овсянкина.
– Возможно, мне придётся её вызвать. Я позвоню ей, попрошу карту вашей дочери и вернусь к вам сразу после осмотра кардиолога. Хорошо?
Юрий согласно кивает. Я же спешу обратно к Кате. Мне сообщают, что пульс нормализовался. Давление осталось прежним – 180 на 100. У неё лихорадка, желудочковая тахиаритмия.
– Отравление? – задаюсь вопросом.
– Надо выяснить, – говорит Данила. Подходит к девочке и спрашивает. – Скажи, ты не брала, случайно, дома чего-нибудь, что папа говорил не трогать? Что-нибудь в ванной, может, в гараже? Подумай.
Девочка качает головой. После этого я звоню педиатру, и та пересылает мне по электронной почте амбулаторную карту маленькой пациентки. Смотрю и понимаю, что её теперешнее состояние никак не связано с врождённым заболеванием сердца. То же подтверждает и вызванный кардиолог. Но вопросы остаются. Больше того: возникло одно подозрение, и Юрию оно очень не понравится. Беру Данилу и иду к отцу девочки. Но с нами идёт ещё и представитель подразделения по делам несовершеннолетних – лейтенант полиции Князева. Мы вызвали её не случайно.
Увидев нас, Юрий вскакивает и бледнеет.
– Состояние Кати вне опасности, – спешу его успокоить.
– Господи! – вырывается вздох облегчения. – Спасибо вам, доктор! Могу я её увидеть?
– Чуть позже. Давайте присядем.
Сразу перехожу к делу.
– Ваша дочь пострадала не от сердечной недостаточности.
– Нет?
– У полиции к вам несколько вопросов, – киваю на лейтенанта.
– Ваше полное имя и домашний адрес, – спрашивает она.
– Что здесь происходит? – удивляется Юрий, вскакивая.
– Отвечайте на вопросы, – хладнокровно говорит Князева.
– Где Катя? – начинает закипать отец девочки. – Я хочу её видеть немедленно!
– Ваша пятилетняя дочь, Юрий, отравилась запрещённым веществом, – жёстко говорю ему.
Он ошеломлённо переводит взгляд с меня на Данилу, потом бессильно опускается на стул. Мы уходим, поскольку теперь с мужчиной должна разбираться полиция. Но проходит минут десять, и лейтенант стучится в мой кабинет.
– Юрий не знает, где его дочь могла достать то вещество.
– И вы ему верите?
Пожимает плечами.
– Юрий вполне состоятельный человек. У него высокооплачиваемая работа на заводе, он мастер участка в цеху. У него частный дом, машина, ещё двое детей – 12 и 14 лет. Обычно, когда речь идёт о подобных вещах, мы имеем дело с асоциальными элементами.
– Может, он дилер?
– Мы проверим его дом. Если найдём что-то подозрительное, примем меры, – говорит Князева.
«Да, сурово началось моё испытание в педиатрии», – думаю, потихоньку завидуя Маше, которая сейчас уже, наверное, наслаждается видами Норвегии из окна машины.