Глава 32
– Она немного пришла в себя, – докладывает Полина. – Но содержание газов не улучшилось. Углекислый поднялся до 70, её силы на исходе.
Вхожу в палату. Стетоскоп в руки и проверяю сердцебиение пожилой женщины.
– Ей лучше? – с надеждой и вымученной улыбкой смотрит на меня Виктор Геннадьевич.
– У вашей жены было обезвоживание, – отвечаю ему. – Она очнулась, потому что мы влили ей физраствор. Но её дыхание ослабевает.
Улыбка пропадает, лицо старика опускается вниз, становится страдальческим.
– Витя… я так устала… – произносит старушка первые с момента её доставки сюда слова.
Он тут же всё внимание обращает к ней.
– Я знаю, милая, знаю… – говорит тихо.
– Скажите, Аделина Марковна, вам больно? – спрашиваю её.
– Доктор, я умираю? – спрашивает она.
– Нет, ты поправишься! – возмущённо заявляет супруг.
Старушка молча и с лёгким укором смотрит на него. Мне становится понятно: она уже приняла свой скорый уход, в отличие от того, с кем прожила рядом так много лет.
– Аделина Марковна, вы долгое время не сможете самостоятельно дышать, – рассказываю ей. – Вы хотите, чтобы мы подключили вас к аппарату искусственной вентиляции лёгких?..
– Да, хочет! – перебивает меня Виктор Геннадьевич.
– Я спрашиваю вашу жену, – говорю ему строго.
– На… какое время? – с трудом спрашивает старушка.
– Не знаю.
– Мы это уже обсуждали! – начинает возмущаться её муж.
– Нет… – слышится тихое от койки. – Нет…
Виктор Геннадьевич начинает плакать. Мне кажется, мысль о том, что скоро его любимой не станет, мгновенно пронзила его разум. Он, стараясь сдерживаться, говорит ей:
– Я… я… не хочу тебя терять… – и с этими словами наклоняется и обнимает супругу. Она сухонькими руками обнимает его.
– Я знаю… – отвечает тихо.
Отхожу чуть в сторону. Сердце разрывается от этого зрелища. Аделина Марковна, насколько ей хватает последних сил, утешает мужа. «Успокойся, милый, успокойся…» – говорит ему и гладит по голове, как ребёнка. Он безутешен, и мне ничего не остаётся, как оставить их вдвоём.
Возвращаюсь через полчаса. Осторожно вхожу в палату. Виктор Геннадьевич стоит рядом с койкой, держит супругу за ладонь.
– Не для тебя ли в садах наших вишни
Рано так начали зреть?
Рано весёлые звёздочки вышли,
Чтоб на тебя посмотреть…
Мне становится с одного взгляда всё понятно. Она ушла.
– Если б гармошка умела
Всё говорить, не тая!..
Русая девушка в кофточке белой,
Где ты, ромашка моя?..
Старик низко наклоняется к почившей супруге, целует в губы и уходит. Для него здесь всё кончено. Как, впрочем, и для меня. С тяжёлым сердцем выхожу в коридор. Терять пациента всегда тяжело. Даже когда разумом понимаешь, что жить ему оставалось совсем немного, и сделать уже ничего невозможно.
– Эллина Родионовна, – в четвёртой палате женщина. Какой-то странный случай, – сообщает мне ординатор Елена Севастьянова.
– Что странного?
– Посмотрите сами, пожалуйста, – растерянно говорит коллега.
В палате дама лет тридцати пяти. Лицо в синяках, левый глаз заплыл из-за крупной гематомы. Левый край рта тоже повреждён – рассечение кожи. Рядом стоит мальчишка лет 12-ти. Лица у обоих грустные, даже мне показалось… виноватые, что ли.
Здороваюсь, представляюсь. Женщина называет себя: Тамара, а это её сын Саша.
– Что с вами произошло? – спрашиваю её.
– Упала с лестницы, – говорит пациентка, заметно шепелявя, но почему-то не смотрит в глаза. Отводит взгляд вправо. Вспоминаю курс общей психологии. Это значит, что обманывает, поскольку не вспоминает события прошлого, а реконструирует их для передачи.
– У себя дома? – задаю дополнительный вопрос.
– Да, – отвечает вместо матери мальчик.
– Саша, ты видел, как упала мама?
Он кивает молча, и глаза туда же, вправо. Продолжаю пальпацию.
– Вы живёте на улице Цветочной, дом 10, квартира 11.
Короткий кивок.
– Это, кажется, на третьем этаже?
– Нет, мы живём на первом, – отвечает Саша.
– Так при чём же тут лестница?
И женщина, и её сын загадочно молчат. Мне сразу становится понятно: оба лгут о причинах случившегося.
– Вы ей поможете? – спрашивает мальчик через полминуты.
– Да, конечно, – отвечаю ему и прошу медсестру проводить его в коридор.
– Рентген? – интересуется медсестра.
– Да. Левого глаза и грудной клетки. Готова поспорить: мы найдём старые сросшиеся переломы.
Выхожу в коридор. Иду к автомату по продаже шоколадок. Рядом стоит Саша и грустно на него смотрит. Понимаю: хочется мальчишке сладкого, да мать денег не дала. Покупаю плитку, отдаю. Пока он, поблагодарив, шуршит обёрткой, предлагаю сесть в кресла у стены. Он соглашается и маленькими кусочками ест шоколадку. Вид при этом очень грустный.
– Саша, – обращаюсь к нему. – Иногда люди боятся говорить правду. Особенно про своих близких. Когда твои мама и папа ссорятся, ты не можешь быть за одного из них и против другого. Но сказать правду – это не значит быть против кого-то. Если мы будем знать, что на самом деле случилось с твоей мамой, мы её быстрее вылечим.
Знаю, что моя последняя фраза – ложь. Поможем женщине в любом случае. Но у меня стойкое подозрение, которое я хочу подтвердить или опровергнуть. Мальчик молчит, рассматривая обёртку.
– Она ведь не упала с лестницы, так? – спрашиваю его доверительным голосом.
Он медленно поднимает голову, смотрит на меня и мотает из стороны в сторону. Чёрт! Так и загнала! Вот что значит опыт в отделении неотложной помощи. Тут всякого насмотришься.
– Ешь свою шоколадку и не волнуйся. С твоей мамой всё будет в порядке. Вот увидишь.
Дальше меня засасывают дела, но не проходит и часа, как в кабинет приходит ординатор Севастьянова и сообщает, что тот мальчик Саша хочет со мной поговорить. «О своей матери?» – задаю наводящий вопрос. «Он не сказал, но, кажется, да, – звучит в ответ. – Он чем-то напуган». Прошу привести его ко мне. Через пару минут ребёнок сидит на стуле, я рядом с ним. Мы остаёмся вдвоём.
– Скажи, твой отец и раньше её бил, верно? – спрашиваю его, сразу переходя к делу.
Саша молча кивает.
– А на тебя когда-нибудь руку поднимал?
Отрицание.
– Твой отец знает, что вы с мамой здесь?
– Он приедет, чтобы забрать нас. Мне не надо было ничего говорить, – отвечает Саша с глубоким вздохом.
– Нет-нет. Ты правильно сделал, что всё нам рассказал. Мы вызовем людей, которые вам помогут. Хорошо?
Саша кивнул. «Да, он очень молчалив для своего возраста, – подумала я. – Хотя, наверное, причина в том ужасе, который устроил его отец дома». И ведь удивительное дело! Мама мальчика прилично одета, хоть и недорого. Но ведь обычно подобные вещи, как драки, происходят в деструктивных семьях, где употребляют алкоголь или что похуже. А здесь… Видимо, типичный пример домашнего насилия.
Отправляю Сашу в палату и вызываю ординатора. Прошу позвонить в Кризисный центр помощи женщинам и детям и в полицию. Причём даю телефон того капитана, который прежде помог разобраться с тем наглым мажором. Этот офицер произвёл на меня впечатление достойного человека.