Марина Цветаева даже в русской литературе, богатой на яркие индивидуальности, – фигура особенная. Многие современники, да и потомки ставили ее в первый ряд русских поэтов. Например, Владислав Ходасевич и вовсе был уверен, что поэтический дар Цветаевой исключает соперничество.
А еще те, кто знал Марину Цветаеву, отмечали «безбрежность» ее личности. Говорили о том, что она – человек, поминутно сотрясаемый вулканами душевных страстей, неистовостью сомнений и рефлексий. Человек, оценивающий этот мир на протяжении всей жизни сквозь призму неизживаемого юношеского максимализма, то непомерно восторженного, то неуемно трагического. И эта была вовсе не та экзальтированность, что свойственна поэтам. Эта была правда ее бытия, с которой Цветаева и сама не знала порой что делать. Правда, бьющая через край и прожигающая насквозь живую простоту каждого дня…
Потому, наверное, творчество Цветаевой настолько автобиографично. Практически все образы ее стихотворений, поэм, эссе имеют прямую соотнесенность с личными обстоятельствами. Недаром страстный почитатель цветаевского гения Иосиф Бродский очень верно заметил: «Цветаева-поэт была тождественна Цветаевой-человеку».
В этом отношении весьма показательно этапное творение Цветаевой – поэма-сказка «Царь-Девица».
Произведение это было написано в 1920 году. В тяжелое и для Цветаевой, и для всей страны время, когда рушилось старое мироустройство, а новая жизнь едва брезжила. Цветаева, будучи уже тогда признанным молодым поэтом, осталась фактически одна с двумя детьми на руках в истерзанной революциями, разрухой и голодом Москве. Ей пришлось испытать многое: смерть одной из дочерей, неприкаянность, неспособность обрести твердую почву под ногами, найти средства к существованию, а еще – гнетущую тоску неизвестности оттого, что не было вестей от мужа, затерявшегося где-то в «лебедином стане» «Вандеи-Дона».
Но именно в хаосе обрушившихся испытаний и посещает поэта откровение. Продолжение в материале Марины Кравченко
