Глава 30
Быстро жму на тревожную кнопку над койкой. Но никто не приходит. Секунда, другая… время тянется, словно резиновое. Вылетаю в коридор, а там все мечутся, и только слышно, что поступили раненые в автокатастрофе – семья с ребёнком. Значит, придётся некоторое время выкручиваться в одиночку. Что ж, постараюсь. Бросаюсь обратно в палату, хватаю дефибриллятор, вынимаю из пазов электроды, устанавливаю мощность и прикладываю к телу пациента.
– Разряд! – говорю, как учили. Да, здесь никого нет, но правила нарушать нельзя даже в таких обстоятельствах.
Напряжение в шесть тысяч вольт и мощностью в 200 джоулей вызывает возбуждение большей части кардиомиоцитов и их синхронизацию по рефрактерности. После этого кардиомонитор показывает, что восстановились сердечный ритм, активность желудочков и кровообращение. Ещё через секунду Леонид Алексеевич открывает глаза, смотрит на меня, стоящую над ним с электродами в руках, хмурится и говорит:
– Какого лешего тут происходит?
Ещё через мгновение в палату влетают мои коллеги. Бросаются к пациенту, и я через некоторое время слышу, что показатели у него стабильные. «Ну, слава Богу!» – выдыхаю и спешу к стойке регистрации, где мне сообщают: привезли пострадавших в автокатастрофе. Двое взрослых и ребёнок – девочка. Какой-то молодой мажор пролетел на красный и врезался в машину в семьёй.
Больше всего досталось женщине – её состояние критическое. Давление пятьдесят на тридцать и продолжает снижаться. Дальше узнаю про ребёнка. У девочки, ей всего девять, повреждены череп, шея, зафиксирована боль в области живота. Давление шестьдесят пять на тридцать пять, состояние тоже критическое. Плюс рваные раны в волосистой части головы, перелом плеча со смещением.
Спешу в палаты интенсивной терапии. В первой Данила Береговой пытается спасти женщину, во второй, где ребёнок, старается Лидия Туманова. Девочка, несмотря на то, что ей очень больно, постоянно кричит: «Мамочка! Мамочка!»
– Малышка, где тебе больно? – спрашивает Лидия, прощупывая её тело. – Здесь? А здесь?
В ответ раздаётся болезненное: «А-а-а-й!»
– Селезёнка, – догадывается терапевт и сразу же отдаёт команду. – Везите её в операционную!
– Мама! – кричит малышка. – Мама!
Я наблюдаю за действиями врачей. Они профессионалы, моя помощь не требуется. Потому иду в палату, куда привезли виновника аварии. Там находится офицер полиции в звании капитана.
– Этот? – спрашиваю, – указывая на молодого парня лет 20.
– Так точно, – хмуро отвечает полицейский.
Смотрю в карточку. У подонка никаких травм, не считая ссадины на лбу.
– Содержание алкоголя в крови? – спрашиваю ординатора Севастьянову.
– Около трёх промилле.
– Ни черта себе… – вырывается у капитана. Я бросаю на него взгляд и понимаю: офицер очень зол на мерзавца, из-за которого пострадали три человека.
– Он выживет? – спрашивает полицейский.
– Да.
– Жаль.
Не могу об этом судить. Я врач, а не прокурор или судья.
– Сделайте ему компьютерную томографию головы, надо исключить травму черепа, – отдаю распоряжение Лидии. Смотрю на капитана. – Вы уже сталкивались с подобным?
– Пять раз, – горестно отвечает он. – Помните актёра Ефремова?
– Который Михаил?
Короткий кивок головой.
– Я был там.
Вздыхаю и иду в другую палату. Она по соседству, и там глава пострадавшей семьи. У него перелом левой ноги.
– Сергей Сергеевич, мы вызвали ортопедов, – сообщаю ему. – Сейчас они посмотрят вашу ногу.
– Как моя жена и дочь? – интересуется мужчина, на лбу которого белеет повязка – глубокий порез, на который пришлось наложить десять швов.
– Мы оказываем им помощь, – отвечаю, стараясь оставаться спокойной. А в ушах только и слышу: «Мама! Мамочка!»
– Я даже не понял, откуда он взялся, – начинает говорить пострадавший. Загорелся красный, а потом Катя, – так зовут мою жену, – закричала, и… сразу удар.
– Мы занимаемся вашей женой и дочерью, – сообщаю повторно.
Пациент отводит взгляд. Он сильный мужчина, и я вижу, как желваки двигаются на его скулах.
Снова палата интенсивной терапии. Девочка из той семьи, её готовят к перевозке.
– Давление восемьдесят на пятьдесят, – сообщает мне медсестра. – Пульс 120.
– Операционная готова, давайте туда, – говорит Лидия. – И позовите ортопеда.
Она наклоняется над девочкой.
– Не волнуйся, Лиза. Мы везём тебя в другое отделение, там тебя вылечат.
– Где моя мамочка? – слабо спрашивает малышка.
– Её мы тоже вылечим, – старается улыбнуться Лидия. – И папа к тебе придёт, когда ты проснёшься.
Помогаю перемещать кушетку. Вскоре она оказывается в лифте и уезжает на другой этаж, в отделение хирургии.
– Каковы шансы девочки? – спрашиваю Лидию.
– У неё разрыв селезёнки, – отвечает она. – Конечно, она восстановится.
Терапевт переводит дыхание и спрашивает:
– Как там её отец?
– Ортопеды занимаются его ногой.
– А тот… пьяница?
– Спит, как младенец, – отвечаю я.
По глазам Лидии вижу: она бы хотела сказать, как тот полицейский, нечто вроде «очень жаль», но профессиональная этика не позволяет.
Видим, как по коридору к нам идёт Данила. Вид у него невесёлый.
– Как мать? – спрашиваем в унисон.
– Шансов мало, – с сожалением отвечает он.
Проходит около двух часов. Я иду в палату, где находится тот глава семьи, Сергей Сергеевич. Едва переступаю порог, как он тревожно смотрит на меня. Стараюсь не поддаваться эмоциям, но сделать это тяжело. Всегда в такие моменты тяжело, без исключений.
– Мою дочь уже прооперировали? – спрашивает пациент.
– Ещё не закончили, не волнуйтесь. С ней всё будет хорошо, – отвечаю ровным тоном. – Мы зашили ей селезёнку. Я хочу поговорить с вами о вашей жене. У неё перелом позвоночника, обширное внутреннее кровотечение и несворачиваемость крови в результате травмы. Она… не выживет. Сергей Сергеевич, вы с женой не обсуждали возможность передачи органов для пересадки?
Ответа не слышу. Этот крупный, сильный, симпатичный мужчина, сидящий на койке с перебинтованной ногой, начинает плакать. Он не рыдает, не издаёт ни звука, но по его лицу катятся огромные слёзы. У меня комок подступает к горлу. Сама стараюсь не разреветься, держусь. Не проходит и пары минут, как Сергей Сергеевич стирает слёзы с мужественного лица, смотрит на меня и говорит:
– Если её органы необходимы для спасения жизни других людей, то… я согласен.
В это мгновение мне хочется обнять его и поблагодарить, но понимаю, что неуместно.
– Спасибо вам… – говорю сдавленным голосом. – Вы не представляете, как это важно.
Встаю и, видя, что пациент отвёл взгляд и хочет побыть один, ухожу.