Джемма дремала, уютно угнездившись в кресле - как ни странно, кресла в этом доме были, правда неуклюжие, массивные, как будто их нарочно такими сделали, а вот матрасы, свободно накинутые на этот каркас были потрясающе мягкими, и как будто грели легким, ненавязчивым, нежным теплом.
- Кресла я срубил, а мама матрасы утиным да гусиным пухом набила. Такого нигде не найдешь, только у нас. Попробуешь, больше ни на чем спать не захочешь, как в колыбели.
Гурий гудел, как шмель, самодовольно поглаживая себя по чуть выпуклому брюшку, и Джемма плыла под его бурчание, как будто покачивалась на волнах. И как-то сразу, неожиданно провалилась в сон, как в теплую, спокойную реку.
…
- Вставай, детка! Поможешь мне, работы много, хлебушек научу тебя ставить. Вставай…
Джемма потихоньку выныривала из своего небытия, и совершенно не понимала где она находится. Очень мягкая кровать, полог над ней из легкой ткани в мелкий, еле заметный цветочек, слабый, странно приятный запах дыма и еще чего-то кисловато-сладкого, аппетитного. Румяное, морщинистое лицо нависало прямо над ней маленькие, колючие глазки ощупывали ее почти ощутимо, Фелония тормошила ее цепкими ручками настойчиво и безапелляционно. Джемма аккуратно высвободила свое плечо, села на кровати, опустив ноги на пушистый половичок, с изумлением поняла, что на ней незнакомая длинная рубаха, вышитая по подолу и рукавам ажурной вязью, а волосы заплетены в косу - недлинную, но все же.
- Это Гурий тебя на кроватку перенес. А я переодела. Ты прямо совсем проснуться не могла, как очарованная. А сейчас? Как себя чувствуешь?
От Фелонии пахло молоком, и еще чем-то незнакомым, именно этот запах Джемма почувствовала, когда проснулась. Фелония заметила, что она принюхивается, покачала головой
- Вот до чего мир докатился… Запах теста женщина не знает. Это что же за женщина, которая хлеб не может испечь? Просто беда!
Джемма почему-то почувствовала себя виноватой, вскочила, заметалась, стянув довольно открытый ворот рубахи на груди, но одежды нигде не было. Правда, на стуле рядом с кроватью лежало платье - легкое, полотняное, очень простое, но красивое, нежно голубого цвета.
- Надень, детка. Я сама шила, для сношеньки старалась. Тебе удобно в нем будет, да и сынок порадуется. Не стесняйся. Я не смотрю.
Фелония отвернулась, и Джемма, понимая, что упираться глупо, стащила рубашку, натянула платье прямо на голое тело, белья, как оказалось, на ней не было. Платье село, как влитое, чуть обтянуло грудь, и свободно стекло к ступням - оно было длинным, почти до пола. Фелония подошла, восторженно огладила Джемму по спине и бокам, причмокнула, как будто попробовала что-то вкусное.
- Точно! Как во сне тебя увидела, не ошиблась ни на сантиметр. Косицу давай расчешу.
Она настойчиво придавила Джемму, заставив сесть на стул, распустила взлохматившуюся косу, и долго расчесывала ее пряди деревянной расческой, украшенной красными бусинами.
В зеркале Джемма увидела женщину, сошедшую со страниц старых книг. Тоненькая, чуть бледная, в светлом платье и высоко подобранной косой, свернутой улиткой, она была не то чтобы красивой, но милой, нежной, хрупкой. Глаза, вдруг ставшие непривычно большими и чуть растерянными, отливали синевой, длинные пушистые ресницы чуть трепетали, пухлые губы влажно поблескивали. Это была не Джемма! Такая женщина просто не могла родиться в инкубаторе, не рождались там такие. Вся та жизнь как будто приснилась ей в страшном сне.
- Ну вот! Гурий будет очень доволен. Пошли, девочка, теста много, без твоей помощи я не справлюсь. Давай…
…
Кухня была насквозь пронизана солнцем, жаркие не по осеннему лучи шарили по комнате, отражались в начищенных до блеска бочках сковородок и кастрюль, кидали зайчики на идеально белые стены, светлыми пятаками рассыпались по полкам, столу, мощному телу печки, и снова прятались за кружевными занавесками. Посреди кухни красовался огромный квадратный стол - деревянный, с толстыми приземистыми ногами, с надраенной до янтарного цвета столешницей. А на столе пыхтела толстым ноздреватым тестом здоровенная кадка. И от нее пахло сладко и чуть кисло, тепло и аппетитно…
… Руки у Джеммы онемели от усталости, но Фелония никак не успокаивалась - меси да меси. Наконец, тыркув в тесто распаренным пальцем, она кивнула довольно, ловко толкнула кадку, вывалив пышную кучу прямо на стол.
- Режь на четыре части, Джешечка. Обомнем, расстоится, да в печь. Устала?
Джемма кивнула, опустилась на лавку, у нее совершенно онемела спина, но усталость была приятной, непривычной.
- Ничего. Фелония, а вы что, каждый день так печете? У вас же работы много, все своими руками… Как вы успеваете?
Фелония ловко пихнула в печь тяжелый лист с тестом, повернулась, поправила платок
- Так на то и сношенька. Мы тебя долго искали, слава Богу, нашли. Вот и поможешь матери…
Джемма ошалело смотрела на румяное лицо женщины. До нее с трудом доходило то, о чем она говорит, но она все еще не верила своим ушам.
- Я уеду сегодня, Фелония. Меня будут искать… Там девочка нездоровая, я не могу остаться…
Фелония резко глянула, поджала губы, усмехнулась, и от ее улыбки Джемме стало не по себе
- Ты, детка, останешься здесь. Так уж случилось… И тебе к этой мысли надо привыкнуть. Гурию нужна женщина, жена, а не гурэли всякие пошлые. И здесь тебя никто не найдет.