Антонина Алексеевна Аникеева:
«Бярите, бярите воду из колодца. Чем больше возьмёшь, тем
больше прибудет». Она показала: «Эта земля – ваша, сажайте» – и принесла полведра картошки с ростками. С этого началось наше земледелие.
Автор чудесного снимка – Валентин Алексеевич Завьялов.
Галина Зяблова
Приключения у щенка — каждодневно. Узнаёт мир, растёт. Вот пришли домой, а Снукки трёт нос. Трёт, трёт, даже поскуливать начала. Лаки возле неё, лизнула в нос. Что там? Чёрная пуговка уже распухла, губа вздулась — укус, то ли пчела, то ли овод какой. Что делать?! Книжек с собой нет, а помнится что-то страшное:
пчелиный укус может быть для щенка очень опасен.
Как всегда в трудных случаях природной жизни, бегу к бабе Тоне, соседке. Ей за семьдесят восемь лет всему приходилось научиться. «Уксусом смажь», — велит
она. И верно, через некоторое время опухоль спадает.
Волшебство! Пожалуй, здесь я расскажу вам немного о тёте Тоне.
Самая главная. Для меня такой и останется навсегда в деревне Голубково — любимой и главной.
Но надо рассказать и о возрастной градации, которую я тут постепенно усвоила. Сначала я была для всех Галей, а те, кто моложе, звали тётей Галей. После они, даже маленькие, стали выговаривать имя и отчество, взрослая же Деревня как‑то разом, внезапно, в один из приездов имя отбросила и приравняла ко всему клану старших: «Георгиевна!» — так меня теперь кличут. В свой же год тётя Тоня стала для меня Антониной Алексеевной. И как же я любила
её слушать! По разным листочкам разбросаны её рассказки, прибаутки. Сейчас попалась на глаза песня, её и впишу тут, не пытаясь выправить стиль:
На берегу сидит девица,
Она шелками шьёт платок.
Работа чудная такая,
Но шёлку ей недостаёт.
И вот навстречу парус мчится,
А насреди сиянья дня.
— Моряк любезный, нет ли шёлку
Хотя немного для меня?
— Но как не быть — такой красотке.
Какой угоден цвет для вас?
— Мне нужен белый, алый, красный.
Я для самой принцессы шью.
— Так постарайся, дорогая,
Зайтить на палубу мою.
Когда взошла — поднялся парус.
И Шкипель шёлку не даёт.
А про любовь, страну чужую
Он песни чудные поёт.
От шум-волны и звуков пенья
Она уснула крепким сном.
А пробудившись, видит море
И море синее кругом.
— Моряк, пусти меня на берег,
Мне шумно от волны морской.
— Проси, что хочешь, но не это:
Ты здесь останешься со мной. — Нас три сестры было родные
И все красавицы собой.
Одная замужем за графом,
Другая — герцога жена.
Я, сама младша и красива,
Простой морячкой жить должна.
— Ты не печалься, дорогая,
Оставь печальные мечты,
Ты не простой морячкой будешь,
А королевой будешь ты.
Ты послушай, дорогая.
Ты любимая моя,
Ты если ф хочешь знать, что кто я, —
Я сын-наследник Короля.
Это «ф» и сейчас встречается в разговоре коренных голубковцев. А на обороте песни о счастливой Девице такие записки: «Вздынули руки»; «На подсудимой скамье»; «Сапоги хромовы со галошам».
Я скучаю без Антонины Алексеевны и по её историям, весёлым и грустным, и по говору новгородскому. Её внучка Наташа Завьялова получила педагогическое
и музыкальное образование, работает и в Доме творчества юных, и на радио Санкт-Петербурга, её речь абсолютно правильна, голос всегда ласков, особенно когда она читает приветы ветеранам и поздравляет их. А речения тёти Тони хочется сохранить хотя бы здесь так, как их я много лет назад записала. Вот заглянула она с кабачком в руках, даёт Оле в дорогу. Говорит о погоде:
«Зиму журав на хвостё несё, а он ещё не летел».
…Только что прочла в «Новом мире» беловские «Кануны». И просто буквальное сходство с рассказом Антонины Алексеевны. Вплоть до эпизодов — совпадения.
— Старшая сестра Маша в водянки лежала. Ой, с ей чего тольки не случалось! Она в смерти скольки раз была и от смерти уходила.
— Да с чего ж водянка-то?
— Да у ей как раз мужика посадили. Ему смертная казнь была дана, толькё опосля заменили. А так было, что он был у нас в колхозе «Голубково» бригадир, сдавал рожь. И вот на ево было написано, что он себи деньги взял, которы за рожь, и за четыреста рублей выстроил новый дом. И что рожь (это в бабках, ну, знаешь, наверху снопы, что от дождя) у его проросла. И вот комиссия. И вот суд. И его, Антона, и председателя — к расстрелу. Про Антона (Машина мужа) ещё было донесёно, что он кулак, имел мельницу. А какая мельница? — её сами
с зятем выстроили на речке и хлеб мололи. Ну, тут этот мужик, что донос писал, не выдержал — он не думал, что до расстрела дойдёт: «А не эта ли вот бумажка? — Достаёт из кармана. — Про этую рожь, что сдана?».
Так и есть — расписка как раз на эти четыреста рублей. Ну, тут судья говорит: «А за это вас самих надо к расстрелу». — И велит ему сесть на подсудимую скамью. И присудил ему пять лет. А Антону и председателю смертную казнь отменили, но срок всё же дали — пять лет.
И вот Антон в тюрьме, а Машу в председатели избрали. Так вот, собрались в избы, стали рядить: «А давайте Машу председателем» — и вси руки вздынули. Тут Маша печать взяла, секлитарю говорит: «Записывай: если кто без спросу на работу не выйдет, с того три трудодня долой. Вот так и будет, это учтите». И вот стала Маша председателем. А земля на горушке рано поспела. Она в МТС. Там у нашего тракториста спросила, есть ли трактора готовы. Он сказал, что есть, шесть штук отремонтировано. Она к дилектору: «Дайте мне трактора». Он: «Нет у меня». — «Нет, есть у вас шесть тракторов». — «Не дам». — «А так — через пятнадцать минут поезд пойдёт в Батецкую, я поеду на вас жаловаться». —
«Ну, дам два». — «Нет, вси шесть. У меня земля высохла, вы работу сделаете, а потом к другим отправите».
Прислали ей вси шесть тракторов, вспахали, и на самом лучшем месте Маша решила посеять лён. Ой, бабы в голос: «Без хлеба нас оставишь». А осенью, ты слышь, Маша обоз собрала, красный флаг над конём, привели на пункт этот лён. Вот лён так лён! Маша сперви подошла, высмотрела – от таки снопики, а у ей вдвои выше. «Это по какой категории приняли у вас?» — «По седьмой». — «Ну, ну». Вот она свой лён привела, спрашивает приёмщика: «По какой категории пойдёт мой лён?» — «По двенадцатой». — Хотел, значит, выгадать себе. «Нет, это не пройдёт. Не меньше восемнадцатой. А нет — ну давай, поворачиваем, поедем в Батецкую». — Тот принял, согласился, как она ему сказала. Ту-у-ут
столько им навезли за этот лён!! Дали пшеницы, да хорошой, не как наша, да масла растительного, да ситцу. Иные семьи, у кого много трудодней, по семнадцать пудов получили хлеба. Ну, хвалить Машу. Распределяли ситец: «Маше — первой». «Нет, — говорит, — мне не надо. Вы работали, вы и получите». Но всё же ей принесли на платье.
Тут на лесозаготовки пришёл наряд. Прежде два-три парня на всю зиму наряжены были. А Маша собрание собрала: «Записывай первую», — и себя называет. И вси поехали, и первое место взяли. За две недели справились. Вот такая замечательная была Маша‑председатель. Да умна была: покуда у неё печать в руках, она бланков понадпечатывала, а потом всю родню из колхоза высвободила. Потом, когда уже не была председателем.
...Девяностолетнюю Машу я застала. Она приехала
к сестре Тоне на лето с дочерью Анной Антоновной, си-
дела, грелась на солнышке, приветливо улыбалась.
Из книги:
ГЛЮК В ДЕРЕВНЕ ГОЛУБКОВО. День за днём с ирландскими терьерами
на фоне времени, в селе и в мире. Книга для друзей и друзей собак
"Петербург - ХХI век", 2009. Редактор Любовь Выгодская.
О Галине Зябловой: https://dzen.ru/media/id/61e03317c576b86e739cdf25/galina-ziablova-stroka-na-obeliske-jizni-645ea16bf5df2a4de3f2d162