Лето было спокойным и тихим, наверное, по большей части оттого, что Слава не пил, а свекрови не было с нами — она сразу после суда уехала на дачу, поэтому мы вдвоем радовались жизни — сделали небольшую перестановку — переставили большой шкаф-купе таким образом, чтобы он зарывал от входящих нашу кровать — а точнее, диванчик, который прятался днем за большим шкафом полностью, а на ночь мы его раскладывали, и все равно не было его видно, мне так больше нравилось, да и Слава оценил и появившееся место, и некую приватность. Вторая комната служила скорее местом для переодевания — там стоял комод с постельным бельем, стол и небольшая кровать, где спала моя «падчерица», когда приходила к нам с ночевкой. Отношения наладились, мы стали вместе гулять в центральном парке, просто потому, что Слава со слабым вестибулярным аппаратом не в состоянии был составить компанию дочери на карусели, а одну ее не пускали — она была девочкой худенькой и выглядела немного моложе, чем была на самом деле. Однажды после такой прогулки Слава сказал, что у нас было самое визжащее колесо «Фараона» на весь парк. В принципе, это было вполне понятно — мало того, что я пошла на прогулку в обуви с открытой пяткой, то есть боялась, что банально потеряю свои тапки, хоть это и было почти невозможно, но я еще и высоты боялась. А «Фараон» - это то самое колесо с кабинками, которое не просто поднимается вертикально, так еще и на этой вертикали кабинки начинают раскачиваться в стороны, так что визжали мы от души. Неимоверное облегчение я испытала, когда вслед за Аней выбралась из шатающейся кабинки и прошла на выход из аттракциона по гулкому настилу из ребристого железа. Голова немного кружилась, но терпимо.
Слава с коварной улыбкой потянул нас с Аней на «колесо оборзения», как мы его в шутку называли. Я с нездоровым азартом про себя решила, что я это выдержу, и, на удивление, на высоте пяти метров я боялась куда больше, чем на верхней точке подъема. Зато весь центральный парк открылся во всей красе — в деревьях были видны ровные асфальтовые дорожки, сходившиеся на широкой аллее у театра Музкомедии, желтоватое здание вполне органично смотрелось среди зелени, у начала дорожек небольшой «площади» торчало множество киосков с попкорном, мороженым, чипсами, хот-догами. Поодаль был сиротливый синий зонтик, от которого даже наверху пахло тушеной капустой с перцем — пян-се. Разбивая пестроту продуктовых палаток, стояли деревянные домики касс. На самом верху налетел ветер, сдерживаемый внизу деревьями, и моментально растрепал волосы. Почему-то после подъема на высоту особенно разговаривать не хотелось, даже Аня как-то притихла и имела весьма задумчивый вид. Немного пройдясь по Фрунзе и слопав по мороженому, мы поехали домой. Катя позвонила уже через полчаса и забрала все так же задумавшуюся Аню.
На следующий день мне предстояла поездка в паспортный стол Калининского района — одна из подруг матери «устраивала» мне прописку в каком-то общежитии, временную, разумеется, на год.
Проблема заключалась в том, что с областной пропиской почти нереально было найти работу в городе — попросту не брали, хотя в чем причина, никто не объяснял. Слава пока не мог (или не хотел, но об этом мне не думалось) прописывать меня у себя, даже временно. Так что приходилось скитаться вот так, по знакомым. Один год я была прописана у Ксюши в Бердске, потом вот в общежитии, а что будет дальше — непонятно. Получив очередную бумажку, которую надо было беречь до следующей прописки, я поехала дальше по делам — а именно — к врачу. Врач отменил гормональные препараты, и настоятельно советовал похудеть, если я хочу иметь детей. Вот это была прям проблема. Дело было даже не в том, что я не хотела, я хотела, но ничего у меня не получалось — срыв за срывом приносил одни огорчения. Слава, правда, говорил мне, что ему все равно, в каком я весе, и я вправду не чувствовала разницы в его отношении ко мне. Но я очень хотела ребенка. И пошла на «пищевое кодирование», где строжайше запрещались три продукта — мука ( и все мучное), сахар и картошка. Остальное — с дозировкой не более стакана. А еще — разгрузочные дни. Вот они стали настоящим кошмаром- пол-литра кефира и груша/яблоко, и это на весь день. В такие дни я старалась либо быть на работе, чтобы не было времени думать про еду, или дома спала днем, пытаясь растянуть это все на подольше, и искренне ненавидя себя за то, что мне не хватает листика салата и прозрачного кусочка сыра на весь день.
Слава в разгрузочные дни старался меня не трогать и обходил подальше — и я его понимаю — я была дико голодная и злая. И это учитывая тот факт, что готовила я как обычно — Славу -то я должна была кормить, и с собой чтобы было что взять. Иногда я просто плакала от голода, но уменьшение моих размеров радовало и подстегивало перебарывать себя. За семь месяцев я сбросила тридцать пять кило! И стала весить вполне себе приличные шестьдесят девять килограмм. Правда, теперь лучше было не стоять у поручня в троллейбусе, потому что тазовые кости, раньше укрытые толстым слоем сала, теперь можно было вполне себе чувствительно долбануть на вираже. Слава, увидев первый такой синяк, сказал, что «тощая корова как бы все равно не газель», на мой негодующий вопль сказал, что валькирии не могут быть моделями, и что с моими крупными костями (а я действительно не хрупкая) так худеть не надо, и оперативно принес пирожные, змей этакий, а через неделю я уже сдавала новые анализы крови — надо было все-таки узнать, как и что поменялось. В итоге к февралю врач была мной весьма довольна — все показатели были в норме, включая и вес. Слава подал на развод, после которого мы почти сразу поженились. А еще через пару месяцев меня так резко затошнило, что пришлось срочно бежать за тазиком. Тест, который уже с месяц ждал своего часа в аптечке — показал две красненькие полоски.