Выкружить с деньгами на топливо удалось, хоть и с трудом - помогли мои родители, попросила дополнительный аванс на работе, и на всю весну и до следующего нового года можно было не думать про уголь, а вот дров сразу взяли с запасом на всю будущую зиму. С долгами рассчитались уже к маю, у Славы с работой все наладилось, и на какое-то время наступило некое спокойствие с легонькими неприятными нотками, привносимыми Тамарой Андреевной. Она долго возмущалась самим фактом ограбления нашего дома, отрицала саму возможность своего внепланового визита к нам, но тут уже высказался Слава, указав, что он уходил последним и сам все закрывал. Впрочем, его тирада не произвела никакого впечатления на мать, она только брезгливо поджала губы и продолжила сидеть перед телевизором, досматривая любимое шоу. Только когда просмотр закончился, она встала и выплыла в прихожую, уходя в тишине и не прощаясь, с видом оскорбленной невинности. Слава только руками развел. Однако все расставил по своим местам прошедший в конце мая суд.
Я была удивлена, но поймали тех молодчиков достаточно быстро — как оказалось, мы просто были первыми, так сказать, «с утра пораньше», а дальше по нашей же улице пострадало еще несколько семей, так что на суде мы увидели практически всех соседей, за исключением Романа, непосредственного соседа через забор — у него во дворе постоянно было два здоровенных алабая, что и было причиной его «везения». Сидела я бок о бок с Тамарой Андреевной, и слушала незамысловатый поток сознания, который так и пер из одного из двух воров. Их было двое — один — какой-то плюгавый на вид, мелкий и серый светловолосый мужичок неопределенного возраста, с исколотыми синими пальцами, он все больше молчал, глядя тусклыми глазами перед собой, как кукла, зато его «напарник»-подельник был гораздо колоритнее — смуглокожий цыган, низколобый, заросший кучерявыми волосами, с постоянной резкой и обильной жестикуляцией, какими-то гортанными выкриками, которые тут же подхватывала толпа из такой же смуглой «группы поддержки», благоразумно держащаяся на задних рядах — судя по звукам, в коридоре их тоже было немало. Сидящий впереди нас сосед пояснил, что так всегда — как кого-то из них судят, так сразу весь табор тут. От этой пестрой, волнующейся массы людей, сияющих золотыми зубами и люрексом в платках женщин исходила смесь запахов пота и какого-то масла, и все это обильно полито какими-то тошнотными духами. Через двадцать минут пристав открыл окна, дышать было нечем.
При допросе тот, серый и тусклый тихонько излагал события, а темпераментный цыган дополнял это жестикуляцией и возгласами, потому что говорить ему не разрешили. Про наш дом он сказал, что двери там вообще были открыты — на этом моменте я косо глянула на свекровь, ее обычно бледное лицо залило красным так, что я подумала про гипертонический криз.
Обошлось. Самое для меня смешное было в том, что цыган обвинил нас в том, что «поживиться нечем было почти». Мол, как так - женщина, и без золота. Для меня судебное заседание было одним сплошным сюром, где пострадавшую же и обвиняют в отсутствии нормальной добычи для воров. Мда. Но, как оказалось, это еще не все. На выходе из зала суда нас всех ждала еще более пестрая толпа «сопереживающих». Насколько я поняла, для этой парочки тюрьма — привычное место обитания, однако табор начала отлавливать выходящих из зала и, цепляясь за руки (чего терпеть не могу), горячо убеждать, что «не надо на Серго сердиться, ну правда, и не из-за чего — вона, даже у тебя золота никакого не было, да? Давай-забирай заявление, да». Имея уже опыт взаимодействия с этими товарищами ( к сожалению, в одном из наших магазинов они были довольно частыми гостями), я выдрала руку растерявшейся Тамары Андреевны у полной растрепанной цыганки и буквально поволокла ее к остановке, не обращая внимание на мельтешашую перед нами пару цыганок, пытавшихся изо всех сил снова схватить нас за руки и причитающую что-то вроде «ай маладая-красивая, да зачем тебе на нашего Серго зло держать, давай хорошую жизнь наколдую, все будет……» и так далее. Не удержалась, каюсь. «Включила» тяжелый дедовский взгляд, и тихо прям в лицо прошипела той, что постарше, что, если она не уймется, то их всех сыпью покроет, и что добра от украденного ей не будет.
Не знаю, что именно подействовало — моя злость, вложенная во взгляд, или те слова, что я от души прошипела, но тетки отвалились, До дома доехали без приключений, если не считать того, что у Тамары Андреевны заклинило спину, и мне пришлось идти в аптеку за мазью.
После этого странного суда между нами образовалось хрупкое перемирие, против которого я, в сущности, совсем не возражала, просто устав от непонятного мне противостояния. Может быть, тут еще сыграло роль мое отношение к дочке Славы — поначалу это был нейтралитет, мы долго присматривались друг к другу, позже, понемногу начали разговаривать, так что к лету мы вполне нормально общались. Тамара Андреевна, впрочем, сразу после суда уехала на дачу, как она выразилась «до октября и не ждите», так что лето обещало быть вполне мирным.
В июне у меня получилось взять кредит на первый наш семейный компьютер, и Слава, который был уже вполне «продвинутым пользователем», начал меня учить для начала игре в «шарики». Потом получилось купить мне Моторолу М350, которая служила вместо модема. Страницы загружались дооолго — нередко загрузка обрывалась на самом конце, и тогда было очень обидно, столько ждать, и не получать результата!
Семья золовки купила машину, и почему-то ее стали держать на нашем дворе, объясняя тем, что в их дворе нет места для парковки, так что по утрам приходилось бочком протискиваться мимо машины, по пути к воротам. Случай с ограблением все-таки пошел нам на пользу — зять для машины вымостил двор плиткой, и поставил новые ворота с нормальным замком. Ключ был для этих ворот странный, похожий на острый зазубренный штырь, который надо было вталкивать в замок, а не поворачивать, как обычно. Острые грани ключа иногда рвали подкладку сумки, так что я смастерила "ключницу", чтобы не портить вещи. С другой стороны, понемногу уходил страх оставить дом и уйти куда-то. А ключ, возвращаясь вечерами с работы, я иногда сжимала в руке, когда боялась поворачивать на темную дорожку к нашим домам.