Глава 24
Гранин усаживается, но не за свой письменный стол, доставшийся ему в наследство (как, впрочем, и всё остальное в этом кабинете), а за приставной, и предлагает мне расположиться напротив. Едва занимаю место, как Никита усмехается и говорит:
– Спасибо тебе большое, конечно, за Копельсон-Дворжецкую. Хлебнул я с ней лиха по полной программе.
– Ой, а почему? Такая милая старушка, – делаю невинные глазки.
– Не придуривайся, Эллина, – серьёзно говорит Гранин. – Меня из-за неё чуть не уволили.
– Как это? – становлюсь серьёзной.
– Ты же не сказала мне, что она, несмотря на свой возраст, по-прежнему очень влиятельная особа. Я посмотрел её карточку, поблагодарил за интерес к нам и сказал, что сегодня же вечером её выпишут.
Я не выдержала и фыркнула в ладонь. Но тут же перестала смеяться и сказала с улыбкой:
– Этого делать не следовало.
– Да, теперь знаю.
– Что же она сделала?
– Да ничего особенного. Взяла телефон и позвонила в приёмную министра здравоохранения. Её тут же соединили, и она принялась жаловаться. Мол, как же так? Прибыла в больницу почти в критическом состоянии, а её собираются вечером выписать, даже толком не обследовав!
Слушая Никиту, я старалась не расхохотаться. Да, попал главврач в жир ногами. Мне даже стало его жалко, а потом и укол совести ощутила. Нужно было всё-таки его предупредить. Кажется, я перестаралась в своём желании уколоть Гранина. Хотела над ним подшутить, а вышло…
– Прости, что так вышло, – сказала я, стерев ухмылку с лица.
– Прощаю, – ответил Никита. – Хорошо, всё обошлось. Я отправил Народную артистку на МРТ головного мозга, сказав, что это на сегодня самый современный метод диагностики. Она успокоилась. Но пришлось обещать ей неделю стационара под наблюдением «лучших специалистов».
Я снова улыбнулась.
– Да, Изабелла Арнольдовна такая. Ей чем больше внимания, тем лучше. Причём не абы какого, а медицинского. Может, потому она и такая долгожительница.
Гранин смотрит на меня, и теперь выражение его лица меняется на хмурое, даже мрачное. Мне вспоминаются обстоятельства прошедшего совещания, и опять это неприятное ощущение, что я сделала нечто предосудительное. Никита мнётся, щёлкает кнопкой ручки, это выдаёт его внутреннее напряжение. Вроде что-то хочет сказать, но не решается.
– Ты хочешь наказать меня? – спрашиваю его вкрадчиво.
– Ты умеешь угадывать мои мысли, – он злобно ухмыляется.
– Что я тебе сделала? – смотрю на него вопросительно.
– Ты бросила мне вызов перед коллегами, – отвечает главврач и снова щёлк-щёлк несколько раз подряд.
– Я этого не делала, тебе просто показалось, – отвечаю раздражённо. – Спроси коллег, если хочешь.
– Знаю, что они очень заботятся о тебе, – говорит Никита и мрачно смотрит на меня.
– Они знают, что я бы никогда намеренно не опоздала, – замечаю в ответ.
– Давай договоримся. Ты больше не станешь столь вызывающе вести себя со мной в присутствии других людей. И будешь предупреждать, если у тебя в отделении появится пациент, который будет требовать особенного участия. Хорошо?
– Договорились, – отвечаю и встаю.
– И да, вот ещё. Пожалуйста, не опаздывай завтра, – добавляет Гранин, и я киваю, все ещё ошеломлённая тем, что произошло в его кабинете несколько минут назад. Отчитал меня, как студентку!
Возвращаюсь в отделение, и там мне сообщают, что поступил больной. Мужчина 56 лет, с подозрением на язву двенадцатиперстной кишки. Но есть нюанс.
– Какой? – спрашиваю ординатора Дениса. Он поправляет свою дурацкую чёлку, которая постоянно падает ему на глаза, и мне порой жутко хочется оттяпать её ножницами Симса-Симолда. Другими будет, пожалуй, опасно, а этими с их скруглёнными концами в самый раз.
– Ну… я даже не знаю… – мнётся Денис.
Недовольно хмыкаю и иду в палату. На койке лежит мужчина. Смотрю в карточку: зовут Семён Иванович, 56 лет лет. Здороваюсь, говорю, что я заведующая отделением. Он в ответ бледнеет и едва заметно кивает. Кажется, понимаю: он жутко боится. Делаю пальпацию живота с правой стороны. Прошу больного сесть.
– Вам больно? – спрашиваю его.
– Когда я сижу, мне лучше, – сдавленно отвечает он.
Смотрю в карточку. Медсестра приносит результаты диагностики. Картина сразу становится очевидной.
– Семён Иванович, – говорю пациенту. – Я кладу вас в стационар. Вы пройдёте курс лечения. Я не уверена, что это необходимо, и возможно обойтись амбулаторией. Но лучше поступить так, чем потом жалеть. Хорошо? – в это время поворачиваюсь с мужчине спиной и делаю пометки в карточке, как вдруг слышу позади сдавленные звуки. Резко оборачиваюсь.
Пациент сидит на постели и… плачет.
– Семён Иванович, что с вами? – спрашиваю обеспокоенно.
Он молчит, кусает кулак и молча льёт слёзы.
– Да что такое?
Поднимает на меня заплаканное лицо и говорит горестно:
– Я всё понял. Не надо от меня скрывать…
Денис стоит рядом и показывает взглядом, мол, вон оно, то самое, о чём я предупреждал!
– Скрывать что, простите?
– Вы меня просто жалеете. Не надо. Я хочу знать правду. Правду, слышите?
Он кулаками утирает слёзы и смотрит на меня красными глазами.
– Семён Иванович, у вас язва двенадцатиперстной кишки плюс осложнение – панкреатит. Судя по результатам лабораторных исследований, в лёгкой форме.
– Прошу вас, скажите мне, – твердит пациент.
– Семён Иванович, у вас нет рака! – говорю чуть громче и максимально уверенным голосом.
Думаю, что успокою его этим. Чёрта с два! Он начинает рыдать, приговаривая:
– Я так и знал! Я так и знал! Господи! Это рак…
Я глубоко вздыхаю. Вот же попался мне ипохондрик!
– Семён Иванович, послушайте. Всё, кто поступает в нашу клинику с сердечным приступом или сыпью на коже, все подозревают у себя рак. У вас нет рака. Клянусь вам! У вас нет даже намёка на онкологию!
Кажется, мои слова наконец доходят до пациента. Он убирает ладонь от лица, которым закрывался, поднимает голову.
– Так это не рак? – спрашивает меня.
Отрицательно качаю головой. Денис и медсестра делают то же.
– Нет, – говорю ему. – У вас обострение язвы. Из-за того, что вы сегодня были на дне рождения друга, много ели жирную пищу и принимали алкоголь. Кстати, вам следует прекратить делать и то, и другое.
– Бросить есть жирное и пить, – произносит Семён Иванович после глубокого вздоха.
– Совершенно верно, – подтверждаю я.
– Бросить есть жирное и пить… Да вы что, издеваетесь? – неожиданно спрашивает пациент.
– Ни в коем случае, – отвечаю ему. Подхожу близко и говорю, пристально глядя в глаза. – Но если вы не станете следовать этим двум правилам, то совсем скоро ваша язва может закончиться пенетрацией, то есть проникновением язвы в окружающие ткани, и тогда будет намного хуже.
Мужчина побледнел.
– Выздоравливайте, – говорю ему и покидаю палату. Денис плетётся за мной.
– Простите, – говорит виновато. – Я должен был предупредить…
– Ты – ординатор второго года, – говорю ему строго. – Значит, должен быть не только врачом, но и психологом. Учись правильно общаться с пациентами. Это половина успеха лечения.