Мы с женой давно собирались в Италию, страну, благословенный климат которой стал необходим нам обоим, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье. Однако отъезд наш всё откладывался: то Наталья (компаньонка моей жены) расхворалась (а ехать без неё моя Эмма отказалась категорически), то теперь, когда Наталья наконец поправилась, у меня самого обозначилась сделка, упустить которую мог только круглый дурак.
Эмма дулась на меня второй день, но это меня не задевало совершенно: все мои мысли были о предстоящей встрече которая могла изменить нашу жизнь.
Джон Откин слыл знаменитым коллекционером редкостей и, если верить слухам, был одним из самых богатых людей Европы. Кроме того, большим чудаком, что часто водится среди ему подобных. О нём ходили самые невероятные слухи, многие из которых высвечивали мистера Откина как человека, не имеющего ни малейшего представления о морали. Но, не смотря на столь нелицеприятную славу, мистер Откин был вхож во все знатные дома не только Европы, но и Нового Света.
Жену я не успел посвятить в то, какую роль может сыграть в нашей жизни человек, который приглашён к нам на ужин. Отчасти я сделал это намеренно: моя Эмма настолько терялась перед людьми стоящих выше нас, что мне бывало стыдно за её заискивающую улыбку и постоянное кивание головой, делающее её похожей на старинного китайского болванчика.
Итак, без пяти семь стол был накрыт, свечи зажжены. Собравшиеся, а именно: я с женой, Наталья со своей золотушной дочерью Розой, и Лившиц, мой старинный приятель, который должен был выступить в намечающейся сделке посредником, с нетерпением ждали. Ровно в семь слуга торжественно объявил, что прибыл мистер Откин, и отошёл, пропуская вперёд худощавого господина с высоким лбом и залысинами, одетого в бархатный замшелый пиджак.
Широко расставленными глазами вошедший рассматривал присутствующих, и наконец, остановив взгляд на моей супруге, лицо которой выражало недоумение, резко крикнул:
— Что? Не нравлюсь? — и расхохотался столь заразительным смехом, что как все не старались, не смогли сдержать улыбок.
— Сударь, с чего это вы? Да как подобное пришло вам в голову! — неловко оправдывалась Эмма, покраснев, как варёная свекла.
Внезапно лицо Откина стало серьёзным. Он, не дожидаясь приглашения, первым сел за стол, и подозвав официанта, нанятого мною из ближайшей ресторации, что-то нашептал ему. Лакей с важным видом кивал, а затем развернулся и исчез, даже не посмотрев в мою сторону.
Мне говорили, что господин Откин со странностями, но, не смотря на это, я был уязвлен как хозяин дома. Чтобы выглядеть достойно, у французского повара были заказаны самые лучшие деликатесы, я нанял на вечер официантов и вышколенного лакея! И для чего? Этот Откин проигнорировал устричный суп и даже не взглянул ни на паштет из гусиной печенки, ни на нежнейшие медальоны, вымоченные в коньяке! Я буду терпеть, потому что сделка... ах если бы не она... этот сумасброд пришёл в мой дом, чтобы меня оскорбить!
— Нет, нет, что Вы, и в мыслях не было! — отозвался Откин, и я сразу понял, что он обратился ко мне. Неужели прочёл мысли?
— Вы расстроены из-за того, что я не оценил ужина? Напрасно, я всё попробовал: и прекрасные медальоны, и устрицы в вине...
Я отметил, что Откин говорил без всякого акцента, что было странно для англичанина, за которого он себя выдавал.
— Нет, Вы ошибаетесь. Это медальоны в коньяке, а устрицы в супе! — не сдержавшись, съехидничал я, но тут же поправился: — Надеюсь, что они пришлись вам по вкусу, мистер Откин. Рад знакомству! — я поклонился, положив подбородок на крахмальную манишку.
— Браво! Люблю таких, как вы, мистер Драгунский. Нечего церемониться, давайте начнём с шампанского, а там посмотрим. Согласны? — он сделал знак официанту, и тот с готовностью откупорил бутылку и стал разливать «Клико» по бокалам.
Откровенно говоря, я не был готов к такому повороту событий, потому что, во-первых, не пью до сделки, а во-вторых, вообще давно не пью. Я как раз собирался соврать, что мне доктора запрещают, то да сё... но тут наши глаза встретились, и я вспомнил, что он читает мысли... Глупо улыбнувшись, совсем как Эмма, я пожал плечами:
— Что ж, пожалуй!
Мы распили бутылку «Клико» за знакомство. Эмма смеялась шуточкам Откина. Отчего-то сегодня она показалась мне особенно вульгарной.
«Боже! — думал я, глядя на Эмму. — И эта старая накрашенная макака — моя жена».
Мне показалось, что Джон Откин улыбнулся в тот момент, когда я это думал. Потом я заметил, что Лившиц, обещавший выступить посредником в сделке, встал из-за стола и направился в уборную. Извинившись, я пошёл за ним. Полагая, что на расстоянии Откин не способен уловить моих мыслей, с наслаждением подумал всё, о чём бы мог подумать на моём месте любой нормальный человек.
Закрыв за собой дверь в уборную, я увидел Лившица, стоявшего перед зеркалом спиной ко мне. Удивительным было то, что Лившица я видел достаточно отчётливо, а его отражения в зеркале — нет.
— Евгений! — окликнул я его негромко. Он обернул ко мне бледное лицо с горящими глазами и, уяснив, что я в замешательстве, сказал:
— Ничему не удивляйся. Это сон. Ты просто спишь.
Я ущипнул себя за ляжку, насколько хотелось мне ему поверить. Но тотчас почувствовал боль. Не в ноге, а в шее, куда меня пытался укусить внезапно оказавшийся у меня за спиной Лившиц.
— Чёрт тебя подери, Лившиц! Ты сумасшедший! — крикнул я, оттолкнув его. Достав платок, я прикрыл им шею. Но Лившиц, плотоядно глядя на меня из-за мраморного рукомойника прошептал: — Ты спишь! Позволь мне разбудить тебя... — и двинулся на меня снова. Лицо его вытянулось, стало серым и страшным.
В этот момент в уборную постучали, и я, воспользовавшись моментом, ринулся к двери. Резко распахнув её, я стукнул лакея, отпихнул его и, стараясь не выдавать волнения, подошёл к жене, продолжавшей болтать с Откиным.
— Мне нужно переговорить с женой, Вы позволите? — улыбнулся я ему, и взяв Эмму за рукав, поволок к выходу.
— Ах, Серж, что ты себе позволяешь? — пьяно хихикнула Эмма.
— Нам немедленно нужно бежать! — прошептал я ей на ухо. Я пошлю за полицией, а пока... пока нам необходимо покинуть этот дом.
— Я никуда не пойду! — топнула ногой Эмма, и мне ничего не оставалось, как перекинуть её через плечо, словно мешок с овсом, и направиться к выходу столь быстро, насколько это было возможно.
В двери невесть откуда возник тот самый лакей, которого Откин в начале вечера отослал, и весьма некстати — он загородил нам проход, и мне пришлось поставить икающую Эмму на пол.
— Господин Драгунский, а как же сделка? Разве мы не для этого собрались? — насмешливо сказал Откин, подойдя к нам.
— Условия изменились, — ответил я, пытаясь говорить спокойнее, но голос мой дрожал.
— Вас больше не интересует заказ на двести тысяч? Подумайте! Вряд ли вам когда-нибудь выпадет подобное предложение.
— Спасибо, господин Откин, но сделки не будет! — крикнул я, и с удивлением увидел, как Откин, Лившиц и официант, разливавший нам шампанское, исчезают, словно растворяясь в воздухе...
— Господи, Серж, у тебя кровь! — очнувшись, крикнула Эмма. — Скорее лекаря!
— Ерунда... — я заложил платок за воротник и сел напротив супницы, чтобы налить супа, нервные переживания вызвали у меня голод. Открыв супницу, я увидел... устрицы в белом вине.
— Эмма! — повернулся я к жене. — Мне казалось, что...
Жена смотрела на сбившийся на моей шее платок страшным взглядом. Она облизала красные губы и, судя по всему, собиралась припасть к кровоточащей ранке. Я оттолкнул её и выбежал вон, не разбирая пути. Ветер свистел у меня в ушах, и сквозь этот свист я слышал дьявольский хохот. Блуждая в ночи, я продрог до костей, но вернуться домой так и не решился. Я ходил, как безумный, по городу, шарахаясь собственной тени, а к утру вышел к старому кладбищу, где увидел небольшую церковь. Повинуясь охватившему меня чувству, я зашел в неё. Священник готовился к литургии, нестройно пели двое певчих. Прихожан было мало — всего человек пять-шесть. Все они с любопытством меня разглядывали. Я шагнул к иконам, широко перекрестился, и... умер.
***
— Очухался, гляди-кось! Онуфрий! Вздуй-ко самовар, человек в себя пришёл! Трое суток поди без еды-питья, горемычный... — расплывчатое пятно превратилось в рыжего детину с большими и наивными, как у ребёнка, голубыми глазами.
— Где я? — я еле узнал свой осипший голос.
— Где ж тебе быть? Тута ты, в сторожке, при кладбище. Отец Феофан над тобой три дня читал, поклоны бил. Отмолил тебя.
— Три дня?! А какие новости в городе? Что слышно? — я попытался встать, но от резкой боли в висках снова сел на соломенный матрац, служивший, как видно, мне постелью последние три дня.
— Мы тута живём тихо, — охотно ответил мне рыжий. — Нам новости без надобности, у нас тут свои новости, что ни день. Вот, к примеру, сего дня ювелиршу хоронят, а с нею два трупа — подозревают, что компаньонка с дочкой. А хозяина так и не нашли.
— А... что... что с ними сталось? — выдавил я из себя.
Рыжий неспешно перекрестился и, как будто речь шла о самых обыденных вещах, сказал:
— Да сгорели они. Вместе с домом... Бог дал, бог и взял. Думали на ювелира, но коли сейф со всеми ценностями на месте, вряд ли он. Тот бы добро своё не бросил, а?
Я кивнул, и выпив предложенного мне чаю, выбрался из сторожки.
Свет резанул по глазам, но освоившись немного, я увидел похороны жены, в сотне шагов от меня.
— Как думаете поступить, мосье Драгунский? Вам ведь туда сейчас никак нельзя,— услышал я сзади знакомый голос. Это был Откин.
— А что вы посоветуете? — спросил я, глядя прямо в его широко расставленные, чёрные, как уголь, слегка раскосые глаза.
— Я не даю советов. Я предлагаю вам вернуться к сделке, — осклабился он.
— Вы серьёзно? — я снова стал замерзать, рана на шее болела и саднила. Я хотел, но не мог думать ни о чём другом.
— Вполне. Соглашайтесь. А перед тем, как взяться за работу, поезжайте в Италию. Венеция, Флоренция, Рим... Отдохнёте, наберётесь сил.
Мой кулак сжался, чтобы выбить челюсть этому глумливому бесу — Откину, но рука моя так и осталась висеть в воздухе. Я чётко увидел Эмму среди провожающих её же гроб в последний путь. Значит, она жива, и они хоронят пустой гроб? Мысли мои путались в голове, рана болела, глаза слезились от яркого света, разум отказывался верить в происходящее.
— Да, это, вне всяких сомнений, она, — снова прочёл мои мысли Откин. Откусил кончик сигары и выплюнул его на чью-то безымянную могилку с покосившимся крестом. — Ну что, принимаете моё предложение?
Эмма смотрела прямо на меня, не отрываясь.
— Ну?! — Откин выпустил облачко сизого дыма.
— Нет, — сказал я и, повернувшись, зашагал прочь, шурша гравием, по кладбищенской дорожке.
***
— Серж, вставай! Ты проспал! О господи! Сегодня такой важный для тебя вечер, а мне до сих пор не принесли платье от портнихи!
Что это? Кругом знакомая обстановка. Родные стены... литографии на стенах, занавески в золотую полоску. Ко мне подошёл распорядитель из французской ресторации, чтобы напомнить, что блюда принесут без четверти семь.
Значит это был сон! Какое счастье! На радостях я сгрёб в объятия Эмму и закружил её по гостиной.
— Серж! Ты меня уколол! — крикнула Эмма. Я провёл рукой по щеке — невероятно. Ведь я брился перед тем, как задремать... откуда у меня на лице трёхдневная щетина?
— Эмма...
— Что, дорогой?
— Ты больше на меня не дуешься? Ну, что мы не поехали в Италию из-за моей сделки?
Эмма с нежностью посмотрела на меня:
— Что ты, милый! Я же знаю, как она важна для тебя! Мистер Откин...
— Но откуда ты знаешь, я же не говорил тебе...
—Ты забыл, котик,— она подошла и обняла меня, а я её.
Мне стало легко и спокойно: я перенервничал, сделка с мистером Откиным окроет нам не только Италию, но и весь мир. Внезапно я почувствовал боль. В шее.
Переведя взгляд на стену, где висело старинное зеркало, я с ужасом обнаружил, что обнимаю невидимку. Оттолкнув её от себя, я выскочил в окно и бросился бежать наугад.
***
Сейчас я прячусь у одного своего приятеля, в клинике для душевнобольных. Свежий воздух и здоровая еда делают своё дело — я почти здоров. Эмму похоронили: всё, что я видел после — результат моего больного воображения, случившегося после пожара в моем доме. И ещё: я стал ненавидеть зеркала.
Ноябрь 2013
