То было время ломки правил, крушения порядков, в какой-то мере моды на свободу. Ничего странного, что перед вчерашними лицеистами, думающими, образованными, воспитанными на либеральных ценностях юношами, встал выбор: литература или политика, свободолюбивые стишки или самая что ни на есть реальная борьба? Молодость есть молодость — и потянулись нити от выпускников Лицея к возникшему движению декабристов. Пушкин знакомится с будущими декабристами Иваном Якушкиным, Кондратием Рылеевым, Михаилом Луниным. Знакомится, но не подозревает об их конспиративной деятельности. А те не торопятся раскрывать перед ним свои планы, ограничиваясь вольнолюбивыми разговорами.
Иначе складывается у Пущина, Дельвига, Кюхельбекера и Вольховского — круг их знакомств приводит всех четверых в «Священную артель». Там они близко сходятся с будущими декабристами — братьями Муравьёвыми. «Священная артель» возникла как кружок служивших вместе офицеров, широко образованных, интересующихся наукой, неравнодушных к судьбе Отечества, которых объединила цель пробуждения политических интересов среди своих сотоварищей, тоже офицеров. Добрая половина членов «Священной артели» раньше училась в Московском университете или университетском благородном пансионе. В. Д. Вольховский, до Лицея два года бывший воспитанником университетского благородного пансиона, надо полагать, оказался той нитью, которая связала будущих декабристов, живших в довоенной («допожарной», как часто говорят) Москве и учившихся в Московском университете, с выпускниками Лицея.
Пушкин приглашения участвовать в «Артели» не получил. Более того, друзья скрыли от него своё участие в ней. Почему? Станет ясно чуть позже.
Раз в две недели — по субботам — Пушкин непременно бывает в доме камер-юнкера Н. В. Всеволожского на Екатерингофском проспекте, где собиралась «золотая» дворянская молодёжь. Читали стихи, обсуждали литературные произведения, театральные постановки, беседовали «по поводу и без повода». Дружеское общество избрало себе название — общество «Зелёная лампа» (в честь зелёной лампы, освещавшей комнату собраний). Все члены кружка носили кольца с изображением зелёной лампы, своим светом знаменовавшей Свет надежды.
Что же представляло из себя это общество? Долгое время бытовало мнение, что кружок, объединявший дворянскую, преимущественно военную молодежь, был создан исключительно ради кутежей, волокитства и «закулисных проказ». Рисовалось, что помимо различных домашних представлений, устраиваемых участниками, на заседаниях случались всякого рода отчаянные шалости, иногда крайне скандальные, рискованные и опасные. Например, богатырские пари относительно количества выпитых напитков и беспрестанные дуэли из-за самых ничтожных пустяков, вроде какой-нибудь случайной театральной ссоры.
Появление этой легенды приписывалось П. И. Бартеневу и П. В. Анненкову, которые пошли на поводу устных сплетен. Позднее точка зрения на «Зелёную лампу» была пересмотрена. Пушкинисты П. Е. Щёголев и В. Л. Модзалевский на основании документов установили, что «лампистов» объединяли как литературно-театральные, так и политические интересы. Здесь бывали Трубецкой, Я. Толстой, Каверин, Дельвиг, Родзянко, Барков и Гнедич. Некоторые из участников «Зелёной лампы» были связаны с объединением будущих декабристов — «Союзом благоденствия». «Репутация» кружковцев, в том числе и Пушкина, была спасена.
По свидетельству очевидца и непосредственного участника собраний Якова Николаевича Толстого, кутёж, когда и бывал, начинался после заседаний, за ужином, во время которого прислуживал «смышлёный калмык» — мальчик, находившийся в услужении у Всеволожских:
«Само собой разумеется, что во время ужина начиналась свободная весёлость; всякий болтал что в голову приходило; остроты, каламбуры лились рекою, и как скоро кто-нибудь отпускал пошлое красное словцо, калмык наш улыбался насмешливо, и наконец мы решили, что этот мальчик, всякий раз, как услышит пошлое словцо, должен подойти к тому, кто его отпустит, и сказать: «Здравия желаю!» С удивительною сметливостью калмык исполнял свою обязанность. Впрочем, Пушкин ни разу не подвергался калмыцкому желанию здравия. Он иногда говорил: «Калмык меня балует: Азия протежирует Африку».
Заметим, тема внешности всё время подчёркивается, нарочито афишируется самим Пушкиным, выносится им на публичное обозрение. О чём это говорит? По меньшей мере, о том, что тема глубоко «сидит» в нём, что она болезненна для него. Он, как в таких случаях говорят, хребтом ощущает, что его заметная «смуглость» за спиной у него шёпотом обсуждается, а может, и не только шёпотом.
Тем временем вскоре после выпуска из Лицея Иван Пущин был принят в тайное общество «Союз спасения». Пущин позже писал: «…по мнениям и убеждениям моим, вынесенным из Лицея, я готов для дела».
На этом же основании принят в общество и Вольховский. Оба, как помним, из «Священной артели». Оба постоянно видятся с Пушкиным, Пущин так даже часто. Чуть позже в декабристский «Союз благоденствия», своего рода преемник «Союза спасения», вступит Николай Тургенев. С ним у Пушкина тоже и частые встречи, и откровенные беседы. Но никто поэта не зовёт подключиться к конспиративной деятельности.
Знал ли Пушкин о встречах в рамках «Союза благоденствия»? Да, но… Через Никиту Муравьёва Пушкин был привлечён к участию лишь в тех заседаниях, которые не имели строго конспиративного характера и должны были способствовать распространению влияния общества. Много позже, работая над Главой десятой «Евгения Онегина», Пушкин обрисовал одно из таких заседаний:
Витийством резким знамениты,
Сбирались члены сей семьи
У беспокойного Никиты,
У осторожного Ильи.
Друг Марса, Вакха и Венеры,
Им резко Лунин предлагал
Свои решительные меры
И вдохновенно бормотал.
Читал сво<и> Ноэли Пу <шкин>,
Мела <нхолический> Якушкин,
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал.
Если добавить, что с будущим декабристом Луниным Пушкин познакомился ещё в 1818 году во время проводов уезжавшего в Италию Батюшкова и так с ним близко сошёлся, что через полтора года перед отъездом Лунина отрезал у него на память прядь волос, картина «декабристских» связей Пушкина будет вполне реальной.
Что мешало им стать реальными по-настоящему? Отчего всё же Пушкин оказался вне рядов декабристов? Пущин писал:
«Первая моя мысль была — открыться Пушкину: он всегда согласно со мною мыслил о деле общем (respublica), по-своему проповедовал в нашем смысле — и изустно и письменно, стихами и прозой. Не знаю, к счастию ли его, или несчастию, он не был тогда в Петербурге, а то не ручаюсь, что в первых порывах, по исключительной дружбе моей к нему, я, может быть, увлёк бы его с собою...»
Пущин по истечении лет убеждает всех (или больше себя?), что не открылся перед Пушкиным почти что случайно. Так ли на самом деле? Вряд ли. И он, и другие друзья не скрывали от Пушкина своих политических взглядов, но утаили свою принадлежность к тайному обществу. Почему?
Очень часто звучит объяснение, из которого следует, что причина самая что ни на есть благая: они сознавали величие гениального Пушкина и тем самым хотели сохранить поэта для отечества, для литературы и, шире того, для национальной культуры, для Истории. Будто бы Фёдор Глинка даже сказал на сей счёт: «Овцы стадятся, а лев ходит один». Если так, то надо признать, что именно по этой причине как раз тогда Кюхельбекер на дуэли стрелял в Пушкина и только случайно промазал (правда, попал в Дельвига, но и его, к счастью, не ранил).
Пушкин, услужливый кавалер, весёлый повеса и щёголь, завсегдатай театра и визитов к театральным артисткам, мог быть их собутыльником, участником литературных баталий и даже острых политических бесед.
Пушкин-поэт, известный «по мелким стихам и по крупным шалостям», как отзывался о нём Николай Тургенев, мог быть полезен написанием страстных стихов, пробуждающих гражданские чувства, выражающих настроения и мысли революционного поколения победителей Отечественной войны о конституции, об освобождении крестьян, о вольности святой.
Однако в качестве заговорщика-цареубийцы они его не видели. По одной причине — был чересчур безрассуден и неосторожен, болтлив и весь нараспашку. Пылкий нрав и близкое общение с людьми ненадёжными пугали заговорщиков. Поистине, свой среди чужих, чужой среди своих, или, как скажет сам поэт, «среди толпы затерянный певец…»
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Не противьтесь желанию поставить лайк. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—186) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!», продолжение читайте во второй подборке «Проклятая штука счастье!»(эссе с 29 по 47)
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 35. К кому обращено знаменитое восьмистишие «Я вас любил…»?
Эссе 36. В ту пору Пушкин пред гордою полячкой «унижался»… и вынужден был прощаться с ней навек
Эссе 37. Пушкин появлялся в доме Ушаковых чуть ли не всякий день, в иные дни по два-три раза