Восточная Европа
Щецин-Калининград-Вильнюс-Минск-Смоленск
Наше время
– Расслабься. И не вертись. Веди себя так, словно ты ездил по этой трассе десятки раз и столько же торчал в этой очереди, – негромко сказал по-английски Оскар – остриженный наголо тридцатилетний мужчина в темных очках. А, приоткрыв окно, перешел на польский: – Хочешь, расскажу одну забавную историю о русских? Может быть, она немного успокоит твои нервы.
Молодой напарник Матеуш – менее крепкий, но все же мускулистый и кряжистый парень, последовал совету старшего товарища: стянул с себя промокшую от пота футболку, глотнул ледяной колы и потянулся за сигаретами.
– Валяй…
Вдруг длинная очередь до пограничного перехода ожила: фуры взревели движками, выпустили в небо клубы жирного дыма и одна за другой двинулись вперед. Забеспокоился и сидящий за рулем Оскар: крутанул ключ зажигания, вдавил педаль сцепления, включил скорость. И начал рассказ:
– Было это где-то в начале девяностых, сразу после поражения русских в холодной войне. Их военный флот разваливался вслед за Советским Союзом: производство гидравлики осталось в Азербайджане, сортовые металлы – в Украине, комплектующие для аппаратуры – в Молдавии. Инфляция, перебои с зарплатой, задержки финансирования… Матеуш, посмотри-ка, сколько машин пошло в этом замесе?
Напарник распахнул дверь, привстал на подножку и, приложив ладонь козырьком ко лбу, с минуту выяснял, сколько машин въедет в польский таможенный терминал. Затянувшись сигаретой и выпустив дым, ввалился обратно.
– Две.
– Маловато. Считай, до вечера здесь проторчим.
– Это точно. Потом еще на русской таможне загорать…
Регистрационные номера фуры были польскими, свиные туши в рефрижераторном прицепе тоже принадлежали одной из польских торговых компаний. Да и сидевшие в кабине тягача парни вполне сходили за поляков: рослые, широкоплечие, с жадно бегающими еврейским глазками. И выдающие изрядный европейский акцент при попытках изъясняться на русском.
В приготовленных документах для прохождения пограничного и таможенного контроля отправным пунктом маршрута значился польский город Щецин, предприятие «Rol-Banc». Конечным пунктом был вписан ОАО «Воронежский мясоперерабатывающий комбинат».
– Ну, что там дальше про твоих русских? – пульнул в окно окурок Матеуш.
– Дальше? – засмеялся бритоголовый, – слушай дальше. Есть в России такая земля – Камчатка. Недалеко, кстати, от нашей Аляски. Служил там парень во флотилии малых ракетных кораблей. Родом он был из Туркмении и сначала даже русского языка не понимал, но позже освоился, получил специальность «трюмный матрос». И вот подходит к концу срок его службы, вызывают парня в строевую часть штаба и спрашивают: «Куда оформлять проездные документы?» Он преспокойно называет город, район и даже улицу… Штабисты перерыли все справочные книги, поверили списки всех населенных пунктов – нет ни города, ни такого района. А выписывать надо, иначе попадет от начальства.
Рассказчик умолк, провожая равнодушным взглядом польскую полицейскую машину. Затем обернулся назад и достал блестящий термос.
– Будешь?
– Как ты можешь его пить в такую жару?.. – отказался Матеуш и приложился к горлышку бутылки с холодной колой.
– Дело твое. Ты сейчас спать завалишься, а мне сидеть тут… до седьмого пришествия.
Из открытого термоса потянуло кофейным ароматом. Водитель наполнил маленькую чашку, сделал один глоток, второй…
– Завалюсь. Только почему до седьмого пришествия? Твоей вахты осталось три часа.
Оскар допил кофе.
– Нет, парень, один на один я тебя с русскими пограничниками не оставлю. Позже меня сменишь.
Похоже, Матеуш и сам не горел желанием с ними общаться, потому со скучающей миной промолчал.
– Так что дослушай финал знаменитой истории и ползи спать, – чиркнул зажигалкой лысый крепыш. – Вызывают, значит, матроса в штаб, спрашивают: «А далеко ли от твоего родного аула до большого города? До очень большого, который точно есть на карте». Тот пожимает плечами: «Понятия не имею – никогда из аула не выезжал». В общем, мудрили-мудрили – ничего не получается. Нужного населенного пункта нет, а в личном деле бойца стоит название военкомата маленького приграничного поселка. Но это явно не то! Разворачивают на столе одну карту – глухо. Бегут за другой и расстилают ее на полу… И тут взгляд штабного офицера случайно «заехал» из Туркмении в Иран…
Брови Матеуша поползли вверх.
– Неужели он оказался иранцем?!
– Представь себе! Родной аул этого матроса находился аккурат в десяти километрах от границы – в глубине иранской территории. Штабисты, естественно, обалдели от такого поворота событий – это ж пахло международным скандалом!..
– Постой-постой! А как же он оказался в русском флоте?
– Вот и они к нему с таким же вопросом: «Каким же ветром тебя в нашу армию занесло, парень?» А он: «Никого не трогал, овец пас. По горам ходил – искал на северных склонах растительность. Однажды люди в форме подъехали, стали спрашивать: как зовут, сколько лет?.. Я все рассказал. Они попросили паспорт, а я не знал, что это такое. Ну, предложили прокатиться на машине – я, конечно, согласился – никогда не катался, только издали автомобили видел. Так и попал в какой-то город. Потом посадили на самолет и сюда…»
Матеуш издавал странные хрюкающие звуки; согнувшись пополам, дергался в конвульсиях, отчего остатки колы выплескивались на пол кабины. Возрадовался перемене и Оскар. Напарник впервые ехал в Россию; он вообще впервые участвовал в серьезном деле и всю дорогу до Багратионовского погранперехода нервничал. Необходимо было снять напряжение, вселить уверенность в удачном исходе предприятия.
И Оскар развивал успех, повествуя в том же духе:
– Штабисты ему: «Ты, сынок, за дверью подожди, а мы сейчас ситуацию обсудим…» У самих рожи кислые, настроение на нуле. Ведь получалось, что на секретной базе малых ракетных кораблей в должности трюмного матроса ровно три года прослужил гражданин Ирана. Короче, совещались до самого вечера, и решили: каким военкоматом во флот призывался, туда и нужно возвращать. А там пусть местное начальство решает, что с ним дальше делать – домой ли по горным тропинкам возвращать, или оформлять гражданство и на работу пристраивать…
Движок впередистоящей фуры ожил, небо вновь потемнело от жирного выхлопа, высокая корма качнулась и уплыла вперед. Лысый зашевелился, и скоро тягач с рефрижератором с солидной неторопливостью восстановил дистанцию.
– Так что же, вернулся он в Иран? – нетерпеливо заерзал на сиденье напарник.
Оскар улыбнулся:
– Может, и вернулся. Во всяком случае, с Камчатки уехал. Только дело не в этом.
– А в чем?
– Бардак у них в головах, Матеуш. А от бардака все остальные беды. Вот понаблюдай за работой пограничников: польских и русских. На этой стороне границы водители проверку проходят в два раза быстрее.
– Похоже на то.
– Тогда делай выводы. Совсем расслабляться не советую – дело у нас серьезное, но и трястись перед ними не стоит. Иди, поспи. А после русской таможни сядешь за руль…
С пограничным переходом разобрались только к десяти вечера. Однако будить молодого напарника Оскар не стал – выпил две чашки кофе и погнал машину до Калининграда. Обогнув столицу анклава с юга, взял вправо – на восток, и еще два часа крутил баранку до перехода «Чернышевский», что на границе с Литвой. Там, переговорив с такими же дорожными скитальцами и заняв очередь в таможенный терминал, отправились в кафе подкрепиться – обоих мучил нестерпимый голод…
* * *
Литву проскочили быстро. До рассвета оставили позади треть Белоруссии и добрались до окружной дороги Минска. А, вырулив на трассу «М1» и повернув на северо-восток, тормознули у первого же мотеля…
Отдых за столиком дешевого кафе не был долгим: двадцать минут на поглощение основных блюд, три минуты на кофе и столько же на приобретение сигарет и расчет. Заправка, беглый осмотр ходовой тягача, прицепа. И опять в дорогу…
Два часа потеряли на пограничном переходе «Редьки-Красное». Тут, увы, расторопностью не отличались ни русские, ни белорусы. Что поделать – давняя закалка социализмом!..
Наконец, Россия. Впереди по курсу Смоленск.
Рефрижератор точно придерживается означенного в документах маршрута: в Смоленск не заезжает и, обойдя его югом, подворачивает на Рославль. Первый пост ДПС на въезде в небольшой городок, второй – на выезде. «В руле» сидит Матеуш. Укоризненно качая головой, тихо ворчит, дабы не тревожить спящего товарища:
– Мне говорили о беспределе дорожной полиции в России. Но такого пристального внимания я не предполагал. С нами они вежливы. Но представляю, как разговаривают со своими. Наверное, без взятки не проедешь и сотни километров…
Да, о порядках на российских дорогах ему рассказали много интересного. Настолько много и настолько интересного, что в груди порой холодело, а в голове металась мысль: Господи, благодарю за то, что помог родиться в другой стране!
Их снабдили приличной суммой в рублях и евро для расчета с дорожной полицией и с настоящей мафией. Инструкторы категорически запретили связываться с преступниками средней руки и с так называемой «гопотой». Никого не посылать, не обзывать! Лучше показать свое превосходство без наезда и откровенных оскорблений. Тогда отстанут. В худшем случае последует драка – один на один. Колеса потом порежут – это сто процентов. В регионах восточнее Москвы любят свинчивать номера, а потом продавать их водителю за пару доз. Там поголовная наркомания и падение нравов в молодежной среде; там могут изуродовать машину или убить водителя за сто рублей. И на содействие властей надеяться бессмысленно: милиция, прокуратура, суды – все скуплено на корню.
А еще Матеуша заставили прочитать словарь русского дальнобойщика. Его феноменальной памяти не составило огромного труда зафиксировать все до единой строчки. Однако особенно остроумными показались лишь несколько выражений. Например, такие как «Арбуз-транс» – явно перегруженный овощами КамАЗ. «Бедуин» – легковушка с багажником на крыше. «Буратино» – лесовоз. «Контрабас» – не оформленный в документах груз. «Мясорубка» – ручной стеклоподъемник. Или, скажем, «колейка» – не просто словцо, а целый порядок, традиция, обозначающая очередь на границе или под погрузку. Нарушение колейки карается физической расправой. В общем, много нового узнал Матеуш перед поездкой в Россию…
Стоило Рославлю остаться позади, как в поведении экипажа фуры образовалась некая странность. С одной стороны, экипаж придерживался согласованного договора между поставщиком и получателем: вез товар строго по утвержденному маршруту, выдерживая направление на Воронеж. С другой стороны, бодрствующий водитель максимально прижал тягач к обочине и сбросил скорость до шестидесяти километров в час. Поспавший три полных часа Оскар встал, натянул футболку, уселся в правое кресло и закурил. Оба стали что-то искать вдоль дороги…
– Эти подойдут? – кивнул на двух голосующих парней Матеуш.
– Вполне. Тормози.
Фура тяжело остановилась. Оскар спрыгнул на пыльную обочину и, словно не замечая спешащих к нему туристов с огромными рюкзаками за спинами, наклонился, заглядывая под кабину…
– Привет, мужики! – запыхавшись, крикнул по-русски один из парней.
Второй тут же перешел к делу:
– До Брянска не возьмете?
– О, привет! – обернувшись, заулыбался бритоголовый. – Извините, тут плохо слышно. Куда, вас подвезти?..
– До Брянска.
– О, это же недалеко – сто километров.
– Точно.
– С удовольствием подвезли бы. Но у нас проблема.
– Какая?
– Двигатель греется. Замучались уже останавливаться и охлаждать…
Автостопщики переглядывались и переминались с ноги на ногу, ожидая вердикта…
– Ладно, садитесь, – махнул рукой Оскар, – как-нибудь доедем…
Довольные, те мигом забрались в кабину. Матеуш гостеприимно поприветствовал их, помог разместить рюкзаки, и улечься на двух спальных местах.
Плавно тронулись, разогнались до семидесяти. Перекинулись несколькими фразами, помолчали…
– Занавески, – обернулся Оскар, – сейчас будет Сеща. Там пост ДПС.
Шторки сдвинулись, оставив крохотную прореху посередине.
Спустя пару минут стекла бесшумно поднялись, указательный палец водителя тронул одну из клавиш на приборной панели. Напарники тотчас и не сговариваясь вынули из-под сидений кислородные маски…
После Пеклино фура свернула вправо – к бесконечным лесам. Углядев неприметную грунтовку, Матеуш аккуратно съехал с плохенького асфальта; тяжелый рефрижератор закачался, подобно груженому кораблю на волнах.
– Протяни подальше, – быстро собирал вещи Оскар. – Чтоб с трассы не было видно.
Молодой напарник проехал до низинки, сплошь поросшей деревцами и кустарником. Вывернув до упора руль, пару раз нажал на газ и заглушил двигатель. Прежде чем остановиться, тягач прокатился по пологому склону метров двадцать, увлекая за собой прицеп и подминая колесами гибкие стволы.
– Вытаскивай их и сажай на наши места, – распорядился Оскар, спрыгивая вниз. – А я пока займусь соляркой…
Приблизительно через час парочка широкоплечих автостопщиков с большими рюкзаками, вышагивала по правой бровке трассы «А-141». Тот, что был помоложе, постоянно оглядывался и вскидывал руку с оттопыренным пальцем перед каждым проезжавшим автомобилем. А заодно нервно косил на столб густого черного дыма, медленно поднимавшегося от дальнего леса к чистому синему небу.
И при этом монотонно бубнил:
– Не останавливаются… Сволочи… Пожар уж далеко видно. Очень далеко… А машины не останавливаются. Что за дурацкие порядки?..
– Опять трясешься? – усмехался товарищ. И назидательно увещевал: – Мы с тобой за час протопали километров пять-шесть, а навстречу не попалось ни одной пожарной или милицейской машины. Вот посмотришь: до Смоленска успеем вернуться, и ни одна служба не пошевелится. Это Россия. Привыкай…
Глава пятая
Россия. Саратовская область; г. Пугачев
Наше время
Суходольский прогуливался по темному скверику неподалеку от величественного краснокирпичного собора с сиявшими в ночном освещении пятью куполами. Вадим задерживался. Пять минут назад он привел шефа на это место, опять позвонил каким-то приятелям, вкратце пояснил им суть своей просьбы и попросил Суходольского подождать. Сам же перебежал через дорогу и исчез за дверью под вывеской «ресторан Иргиз». Во втором этаже старенького мещанского домишки, где размещался ресторан, весело светились гирлянды, верно оставленные с нового года; мелькали силуэты людей, из раскрытых настежь окон доносились нетрезвые голоса…
Становилось прохладно. Застегнув пуговицы пиджака, Марк Антонович поежился, кисло скривился на громыхавшие низкие частоты. И приметил вышедшего из дверей безопасника.
– Не поверите! На второй этаж ведет жуткая лестница, – радостно поведал тот. – Крутая, чугунная и старая как сам Емельян Пугачев. Будто нарочно такую соорудили, чтоб подвыпившие граждане затылки разбивали…
– Ближе к делу. Мы сможем тут дождаться твоих ребят?
– Этот ресторанчик однозначно не устраивает. Гадюшник.
– Что значит «гадюшник»? Водки наливают, закусить дают?
– Наливают, дают. Но сегодня празднуют чей-то юбилей и чужих не пускают. К тому же шатается милицейский наряд.
– Это меняет дело. Куда пойдем?
– Неподалеку есть еще одно местечко. Сам там не бывал, но друзья рассказывали, хвалили.
– Веди, – распорядился бизнесмен.
Друзей, приятелей, знакомцев и старых сослуживцев у Вадима было не счесть – сказывались обширные связи, наработанные за время службы в серьезной «конторе». Когда Суходольскому порекомендовали отставного полковника Сергеева на должность начальника службы безопасности, он не интересовался связями. Тогда больше беспокоили другие качества кандидата. Такие как требовательность, ум, наблюдательность, дотошность и профессионализм в организации надежной охраны, пропускного режима в центральном офисе, наружного наблюдения; поиск и обучение молодых кадров. Всего этого у Вадима оказалось в достатке. Но были еще и связи. И, слава Богу, что были! Ибо сегодня они здорово пригодились.
«Ул.М.Горького, – свернув в какой-то проулок, прочитал Суходольский белую табличку. – Наверное, в каждой деревне есть улица с таким названием…»
– Пришли, – доложил телохранитель.
Оба нырнули в освещенную стилизованным фонарем подворотню, не обозначенную снаружи ни единой вывеской; прошагали по замощенной плиткой дорожке, повернули за угол древней двухэтажки. И нос к носу столкнулись с бородатым дедом в фуражке швейцара. Рука Вадима дернулась к поясу, но вовремя остановилась на полпути.
– Мы ищем ночной клуб «Седьмая мельница», – сбавил он шаг, – это здесь?
– Здравия желаю, – придирчиво осмотрел их дед. Поправив картуз – единственный элемент, обозначавший принадлежность к почетной профессии «швейцар», подтвердил: – «Мельница-то» здеся – куды ей деться?! Только вот ведь какое дело, господа… В лицо я вас не признаю, а стало быть, пропустить не имею права.
– Что за порядки? – поморщился Марк Антонович. – В стране кризис, настоящие хозяева за каждого клиента сражаются, а вы тут…
– Звиняйте – у меня инструкция. Незнакомцев пущать не велено, – пригладил усы дедок и утерял интерес к собеседникам.
Вот тут-то и пригодились связи. Выудив из кармана сотовый телефон, бывший полковник полистал списки контактов, нажал на зеленую клавишу и, отойдя на пяток шагов, с кем-то негромко переговорил. Реакция последовала ровно через минуту: дверь рьяно охраняемого объекта распахнулась, в проеме появился невзрачный полный мужичок в сером костюме.
– Вы друзья Ивлева? – хрипло поинтересовался он.
– Мы, – ответил Вадим прежде, чем шеф успел удивиться вопросу – никаких Ивлевых в его друзьях отродясь не числилось.
Красноречивым жестом мужичок пригласил вниз, а швейцар, сменив гнев на милость, безропотно посторонился.
* * *
– Я хозяин «Мельницы» и всегда рад новым клиентам. Вы, наверное, прослышали о нашей новой программе? – победно улыбаясь, пробирался толстяк вдоль.
– Конечно, слышали! – напропалую врал Вадим. – Слухи о ней уже доползли до областного центра. Вот и захотели посмотреть живьем…
– Тогда присаживайтесь и смотрите. Наслаждайтесь, одним словом! Сейчас подойдет официант – закажете хороший ужин. А я вынужден вас покинуть – дела.
– Вполне уютно. А музыка, пожалуй, получше чем в столичных салонах! – повеселел Суходольский, когда хозяин исчез в служебном коридоре.
– Согласен, – поддержал Сергеев.
– Эх-х! Люблю я такие простецкие места! Интересно, чем тут угощают?..
– А вот и менюносец в старомодном фартучке. Сейчас узнаем местный ассортимент.
К столику подрулила молодая официантка. Положила два меню, поставив чистую пепельницу и, оглядев незнакомцев, застыла в ожидании.
В виду взыгравшего аппетита Марк Антонович долго не церемонился.
– Та-ак, – значительно прочертил он указательным пальцем по развороту меню, – принесите-ка мне сома под белым соусом, салат деликатесный, маринованных грибочков и грамм двести самой лучшей водки.
– Гарнир заказывать будете?
– М-м-м… А краснокочанной капустки у вас случаем нет?
– Есть. С клюквой, – спокойно отвечала женщина, словно речь зашла о банальных макаронах.
– Несите!
Записав пожелания и второго гостя, она испарилась. А вернулась необычайно быстро и под удивленные взоры приезжих переставила с подноса на стол все, кроме горячих блюд.
– Горячее принесу минут через двадцать, – обезоружила она обаятельной улыбкой. – Приятного аппетита.
Телохранитель первым делом взялся за водку. И покуда часть содержимого из запотевшего граненого штофа перетекала густой серебристой струйкой в рюмки, Суходольский надумал позвонить в Самару – предупредить о задержке. Однако подчиненный внезапно остановил, накрыв мобилу здоровенной ладонью.
– Ни в коем случае, Марк Антонович!
– Это почему?! – опешил тот.
– Отследят звонок и накроют здесь за пару часов. Советую вообще выключить ваш аппарат и забыть о нем до лучших времен.
– Не понял. Ты же названиваешь!
– Обижаете, – качнул головой Вадим, отставил в сторону графин и положил на стол два мобильника: – Серебристый предназначен для работы и повседневного пользования. Я же выходил на связь вот по этому, – тронул он крохотный черный аппарат. Он предназначен для экстренных случаев. Оформлен на очень-очень дальнюю знакомую, до сего дня звонить по нему пришлось однажды – помните, когда шифровались от вашего бывшего компаньона?
– Еще бы!..
– Так вот, номера этого аппарата не знает ни одна сволочь. Можете звонить куда угодно.
Опрокинув в рот рюмку водки, пожилой мужчина крякнул, сгреб черный сотовый телефон и удовлетворенно кивнул. Набирая номер самарского партнера по бизнесу, встреча с которым отодвинулась на несколько часов, он в который раз отметил мудрость и осторожную надежность полковника…
* * *
Чем дольше они пребывали в «Седьмой мельнице», тем больше им здесь нравилось. Странно, но это действительно было так. Холодная мягкая водочка под вполне приличную закуску, живая музыка в виртуозном исполнении невесть откуда взявшихся профессионалов, уютный полумрак и полуобнаженная девица в разноцветных лучах боковых рамп – все это расслабляло, убаюкивало, усыпляло бдительность. И только поведение местной публики раздражало, а отчасти начинало беспокоить: в мужичках закипала кровь при виде привлекательного женского тела, на котором оставалось все меньше и меньше одежды.
Однако встревоженным и хмурым выглядел один Сергеев. Суходольский подустал, взгляд не выражал былой уверенности, но виду он не показывал – держался. Опустошив первый графинчик, заказал второй; аппетитно закусывал и старался расшевелить подчиненного:
– Чего набычился, Вадим?!
– Баррель падает, – отшучивался тот.
– Так и фьючерсы дешевеют – нам-то что с того?
– Фьючерсы – нахлобучка, торговля маржой. А баррель – целая бочка нефти. Сто пятьдесят девять литров!
– «Ты такой умный, Коля…»
Оба рассмеялись набившей оскомину фразе из дурацкой рекламы. При этом Сергеев отчетливо понимал: шутки шутками, а выполнение обязанностей никто не отменял. Оттого и косил по сторонам, не выпуская из поля зрения входную дверь со служебным закутком.
– Э-эх… Жить надо так, чтоб депрессия была у других, – тянулся Марк Антонович к графинчику. – Еще выпьешь?
– Пожалуй, хватит.
– И то верно – тебе следует держать форму. Тогда полюбуйся на эту красотку. А я выпью…
Танцовщица была настолько молода, что фигурка еще сохраняла детскую угловатость, а личико – наивную непосредственность. Открутившись вокруг шеста, она хватала сброшенную одежку и стремительно убегала со сцены. Чуть позже отправлялись перевести дух и музыканты. А через четверть часа все повторялось: квинтет появлялся из-за кулис первым, артисты рассаживались по местам, разбирали инструменты и… подвальное помещение с неплохой акустикой наполнялось волшебными звуками.
Квинтет состоял из двух молодых женщин, одетых в длинные закрытые платья, и трех мужчин, из которых особенно выделялся один. Во-первых, одежда этого колоритного типажа совершенно не вязалась с концертными нарядами коллег-музыкантов: темная футболка с каким-то бело-красным росчерком на груди, потертые черные джинсы и не чищенные узконосые туфли. Во вторых, атлетическое сложение выдавало не только музыкальные наклонности. А жутко длинные, немытые и нечесаные космы подчеркивали нежелание хоть в чем-то походить на других. И, наконец, в-третьих, лицо гитариста порой казалось знакомым…
На классическую музыку местный бомонд не реагировал вообще. При этом Марк Антонович искренне возмущался:
– Вот она нынешняя власть! С высшим образованием, но без среднего и с подозрительным начальным…
Лишь экспрессивные «Чардаш» Монти или «Гроза» Вивальди самую малость отвлекали публику от ублажения желудков. Зато первые же аккорды «Цыганочки» или «Семь-сорок» вызывали заметное оживление, а уж возвращение к своим обязанностям стриптизерши и вовсе производило эффект столкнувшегося с кактусом цеппелина. Так и продолжалось несколько часов кряду…
А далеко за полночь случился неприятный казус.
– Смотрите-ка, она намеривается снять последнюю тряпку, – вилка Сергеева застыла на полпути.
Быстро взглянув на обнажавшуюся девицу, Суходольский влил в себя водку и отмахнулся:
– А-а! Мне все равно не рассмотреть деталей с такого расстояния…
И едва рюмка брякнула донышком по столешнице, как музыка резко смолкла, и послышался грохот. Приезжие гости, не сговариваясь, повернули головы на шум…
Видимо, кто-то из подпивших пугачевских боссов не совладал с вожделением и полез на сцену. Взвизгнув, девчонка шарахнулась в сторону, налетела на альтиста. А стоявший ближе всех гитарист, не долго думая, отвесил наглецу затрещину, от которой тот красиво спланировал с невысокого помоста.
И тут началось.
Заскрежетали ножками по полу резко отодвигаемые стулья, под потолком заметался возмущенный мат, к сцене одновременно рвануло несколько дружков поверженного типа.
Длинноволосый гитарист спокойно передал товарищам инструмент и столь же спокойно разбросал поставленными ударами недовольных союзников первой жертвы.
Суходольский отложил прибор и с интересом взирал на отточенные движения гитариста.
– Мда… зло порождает героизм…
А на сцену уже накатывала следующая волна красномордых подонков.
– Неплохо действует музыкант. Неплохо. А эти похожи на ментов, – комментировал Вадим. – Служаки из местного отдела…
Да, скорее всего так и было. И вряд ли офицеры местной милиции вспомнили бы об обязанностях охраны правопорядка, если бы «под замес» попал постой работяга или, скажем, женщина. Но тут чистили нюх городскому начальству, а оно в таких досаднейших ситуациях бездействия силовых структур не прощает!
Ментов было пятеро или шестеро – в суматохе и мельтешении не сосчитать. Самому молодому – под тридцать, старшему – лет пятьдесят. Однако скидок на возраст противная сторона не делала, и хлесткие удары доставали всякого, кто неразумно к ней приближался.
Численность нападавших таяла. Вот, выгнув спину, плашмяком рухнул на пол один; согнувшись пополам, вывалился с «линии фронта» второй; пошатываясь и спрятав окровавленное лицо в ладони, посреди зала стоял и матерно выл третий; еще двое ползали на четвереньках. Остальные горячие головы все еще брали приступом сцену.
– Четко работает парень! – широко улыбался Сергеев и сыпал непонятными терминами: – Правый крюк. Челночок левой… Отличный лоу-кик! Так… уличная Капоэйра. «Сантин» из «Журавля». А это классический «маваши-гери». Молодец! Прям загляденье!..
– Уволят сейчас твое загляденье, – приметил Суходольский бегущего к сцене, машущего руками и что-то кричащего хозяина ночного клуба.
– Уволят, так уволят. Полагаю, нам пора отсюда сваливать, – посмотрел Вадим на запястье, – обстановка накаляется, да и машина вот-вот подойдет.
В вопросах, касающихся безопасности, Марк Антонович с бывшим полковником не спорил – пора, так пора. Выудив из кармана бумажник, он бросил на стол пару крупных купюр, поднялся и быстро зашагал следом за Сергеевым к выходу.
И вовремя. Поскольку пятидесятилетний офицер милиции уже прижимал к опухшему уху сотовый телефон и визжал срывавшимся фальцетом:
– Дежурный, слышишь меня?! Подполковник Смирнов… Смирнов с тобой говорит, идиот! Направь все патрульные наряды к «Мельнице»! Срочно поднимай всех и к «Мельнице»!! Как понял?..
* * *
Суходольский с телохранителем пересекли улицу Горького, продвинулись метров на двести в сторону городской площади и узрели две стоящие друг за другом машины. Это были люди, присланные друзьями Сергеева.
– Прошу, – раскрыл он перед шефом заднюю дверцу «Мерседеса». И, нырнув на переднее сиденье, радостно пожал руку водителю.
Обрисовав задачу старым сослуживцам, довольный Вадим обернулся назад:
– Можем ехать.
– Погоди минуту. Что скажешь по тому парню из «Мельницы?
Помедлив с ответом, полковник надломил правую бровь – дескать, я-то скажу, а решать все равно вам.
– Неплохо подготовленный боец – это видно, хотя и маскируется. Вероятно, из бывших спецов – их много осталось без работы с тех пор, как министром обороны стал лавочник из мебельвоенторга. А парень хорош. Очень хорош! Правда, выдержки маловато. Зато амбидекстр…
– Кто-кто?
– Амбидекстр – человек, одинаково владеющий обеими руками. Это очень важно для таких профессий, как киллер, телохранитель, диверсант и тому подобное…
– Ладно, хорош умничать, – не выдержал коммерсант. – Ты мне вот что скажи: годится он в твою службу? Лично ты взял бы его в охрану?
– Хм… я слишком мало о нем знаю. Надо бы прощупать, личное дело полистать…
– Пока ты будешь листать и щупать, мне яйца отстрелят. Или голову… Решай быстрее, а то без работы останешься.
– Почему такая спешка? Разве сейчас вам что-то угрожает?..
– Глянь вон туда, – показал рукой шеф.
Сергеев всмотрелся в уличный полумрак. Вдоль одноэтажных деревянных домишек бежал человек с большим темным футляром. А по дороге подпрыгивал на неровностях, слепил мигалками и будил спящий народ матюгальником неуклюжий ментовский «уазик».
– Ну! – торопил Суходольский. – Берем или нет?
– Берем! – махнул рукой Вадим. И, высунувшись в окно, крикнул: – Эй, парень! Гитарист!!
Глава шестая
Россия. Пугачев-Самара
Наше время
Девчонка окончательно выдохлась – как-никак первый день выступлений. Точнее – ночь. Глядючи на мучения молодого дарования, музыкантам пришлось отказаться от быстрого темпа и исполнять вещицы помедленнее. Вскоре Наташка перебрала все, что было в запасе, и квинтет погнал репертуар по второму кругу.
Яровой по обычаю оккупировал высокий барный табурет – в таком почти стоячем положении было удобнее играть. И как всегда под такую музыку вспоминалось давнее: учеба в Рязани, служба в Псковской десантной бригаде, перевод в спецназ, командировки в Чечню из Петербурга, потом из Ставропольского края; война, кровь, ранения, навсегда ушедшие товарищи… Как говорят в подобных случаях: корчило от прущего изнутри негатива. Тут бы уединиться, накатить грамм пятьсот и, погоревав, завалиться спать. А вместо этого перед ним беснуются самодовольные, пьяные рожи местной знати, не различающие звуков и не видящие на сцене ничего, кроме дразнящей женской плоти.
– Ублюдки, – все чаще цедил сквозь зубы Константин.
Он давно овладел виртуозной игрой на гитаре и ему вовсе не требовалось таращится на гриф, где пальцы левой руки сооружали замысловатые аккорды. Но сейчас приходилось против воли опускать голову, фокусируя взгляд на струнах и надеяться на сознательность девки. Или на ее стеснительность. Ведь если эта дурочка расстанется с последним элементом одежды, то местный быдломонд, с отказавшими от эрекции и водки мозгами, ринется на сцену. Как пить дать ринется!
Увы, чуда не случилось.
Где-то в третьем часу ночи, восстанавливая дыхание в «шкатулке», танцовщица вдруг всхлипнула:
– Граждане, налейте немного водки.
– Тебе же сейчас на сцену! – не поняла Наташка.
– Да… На сцену… Только теперь хозяин велит полностью раздеться…
Интеллигент Пашка тотчас засуетился, поднес рюмку. Та шарахнула, заела шоколадной конфетой, выкурила полсигареты и решительно собралась в зал…
Искоса рассматривая ее, Яровой поражался: «Совсем еще ребенок! Лет шестнадцать, максимум – семнадцать. И ведь ни одна сволочь из зала не спросит с нашего хозяина за нарушение уголовного кодекса. Ни-од-на! Хотя, присутствуют все – как на совещании по формированию районного бюджета: и начальник отдела внутренних дел, и прокурор, и глава администрации…»
По окончании перерыва девчонка сверкала у шеста голыми сиськами и потихоньку развязывала тесемки узеньких трусиков.
Ну и понеслось.
Первым на сцену вылез прокурор. Новоявленная стриптизерша включила визг и чуть не села на Пашкин альт.
До сегодняшней ночи обитавших на невысоком помосте музыкантов не беспокоили, не донимали. Случалось, что растроганный мастерским исполнением и перебравший спиртного слушатель благодарил ансамбль некой денежной суммой. Или лично (и опять же за бабки!) заказывал любимое произведение. То были приятные моменты, а к столь наглым вторжениям никто из квинтета не привык.
Прокурор уже мотался по сцене: задел плечом колки гитары, опрокинул напольный пюпитр, полез обнимать девицу.
Музыканты прекратили игру.
В наступившей тишине Яровой передал обалдевшему Павлу инструмент и коротким хуком скинул прокурора обратно в зал.
Возможно, он не сдержался, поспешил. Возможно, вообще не успел подумать о последствиях своего поступка. Или попросту наплевал на эти последствия. Но факт оставался фактом: красивый полет влиятельного пугачевского чинуши с жестким приземлением на пол вызвал секундную гробовую тишину в зале, а затем дружное возмущение. И очень скоро Костя стоял на краю подиума со свирепым выражением лица и раскидывал мощными ударами до тошноты осточертевшую публику…
Избиение «младенцев» длилось пару минут – не дольше. А последней целью стал хозяин «Седьмой мельницы».
– Ты сдурел, Яровой? Ты что вытворяешь, а?! – проорал он в лицо гитаристу. А, завидев согнутую в локте руку и готовый к очередному удару кулак, сбавил громкость, попятился назад: – Э! Э! ты чего?.. Только попробуй, Яровой! Я тебя сразу уволю, понял? Только попробуй!..
Это были его последние, внятные слова между двух и трех часов ночи. За ними последовал очередной полет тела.
Самые умные, как и наиболее трезвые гости, проворно покидали территорию ночного клуба. Музыканты и танцовщица поспешили в «шкатулку» – переодеться и тоже улизнуть от греха подальше. Не суетился лишь Константин. С чинной степенностью он упаковал в футляр гитару, попрощался с друзьями-музыкантами, допил остывший кофе и последним вышел на улицу.
– Что таперича делать-то будешь? – с укоризною поглаживал левый ус дядя Петя.
Подпалив сигарету, гитарист шумно выдохнул табачный дым, посмотрел на мерцавшие россыпи звезд, беззвучно засмеялся.
– Куплю в ларьке пивка и пойду домой – правосудия дожидаться.
– Пивка? Это хоро-ошее дело. Токо ты это… побольше прикупи! А самое главное – побыстрее выпей.
– А что так?
– Совет такой. Поскольку не дождесси тута правосудия – съедят они табе с потрохами. И сидеть будешь тута же – в одной из пугачевских зон. И про пиво, паря, вспомнишь нескоро. О! Вишь, уже подъехали!
Со стороны улицы и впрямь послышался шум работающего двигателя, по мощенной дорожке проплыла полоска желтого света. Скрипнули тормоза, хлобыстнули по «вороньим» бокам дверки.
– Беги! Али не соображаешь, что по твою душу идут?! – напористо зашептал дед.
Яровой поудобнее перехватил футляр, бросил окурок и затушил его подошвой ботинка, оглянулся влево-вправо.
– Вон тама в углу пожарная лестница, – подтолкнул в спину служивый. – Влезешь на крышу сарая и сигай в соседний двор. А тама забирай вправо вдоль забора и упресси в калитку. Понял?
– Спасибо, дядя Петя!
– Давай-давай!.. А я скажу: убег следом за другими…
* * *
Маневр с пожарной лестницей, сарайной крышей и забором позволил вырвать фору в одну минуту. Разгадав подвох, четыре мента с двумя укороченными автоматами ломанулись за беглецом в кружную – по улице. Их матерную перекличку Костя отчетливо слышал, как слышал и переговоры по рации.
– Обкладывают, суки, – выскочил он из соседнего с «Мельницей» двора и, узрев второй «уазик», метнулся в противоположную сторону.
Положение медленно, но верно ухудшалось. Бежал он быстро, однако дежуривших по ночам милицейских нарядов в Пугачеве всегда было с избытком – слишком много в небольшом городке возвели при советской власти исправительно-трудовых учреждений. Сзади уже плясали по ухабистой дороге лучи фар, по тротуарам громыхали тяжелыми каблуками пешие служаки; где-то впереди сквозь непроглядную ночь завывали сирены парочки других ментовозов. Можно было шмыгнуть через какой-нибудь забор и дворами проскочить пару кварталов. Да вот беда – не знал Яровой Пугачева. И даже приблизительно не ведал, что внутри дворов, сколько там гавкает собак и высоки ли межсоседские заборы…
Повернув за угол, он притормозил – в сотне метров стояли две машины с включенными габаритами. Присмотревшись, понял: не УАЗы – слишком приземисты контуры. И продолжил бег.
Но вскоре услышал:
– Эй! Гитарист!!
Звали из машины. Из «Мерседеса», с которым он почти поравнялся.
– Ну, – сплюнул он тягучую слюну.
– Чего «ну»?! Садись.
– Благодарствую. Я уже пришел.
– Во-первых, не пришел, а прибежал, – высунулся какой-то мужик из приоткрывшейся задней дверцы. – А во-вторых, если сейчас не сядешь в машину добровольно, то посадят в камеру насильно.
Второе за несколько последних минут упоминание о лишении свободы подействовало: Костя приблизился к «Мерсу», заглянул в салон и решительно втиснулся вместе с футляром на заднее сиденье.
– Как звать? – поинтересовался из темноты тот же мужчина.
– Константин.
– Ответь-ка, Константин: семья у тебя есть?
– Нет. Один как перст.
– Закатай рукава, – вдруг распорядился сидевший рядом с водителем здоровяк.
– Это еще зачем? – подивился гитарист, но просьбу исполнил.
Тот включил освещение, обернулся и быстро осмотрел вены на локтевых сгибах рук.
– Годится. Документы с собой?
– Может, отъедем куда? – с беспокойством оглядывал улицу беглец, – там и поговорим, а?..
Автомобиль плавно тронулся и закачался на неровностях темных улиц.
– Документы с собой или дома? – повторно прозвучал вопрос.
– Тут они – в кармане. А на черта вам сдались мои документы?
– Настоятельно рекомендую сдернуть из этого городишки, пока не поздно, – вновь вмешался в разговор пожилой мужчина.
– А-а… – догадался Яровой, – значит, вы были в «Мельнице» и все видели.
– Были. И видели замечательное выступление. Сначала квинтета, а потом твое сольное.
– Да, некислое ты учинил побоище, – подтвердил здоровяк.
– Так уж и побоище.
– Короче. Домой к тебе заезжать надо?
Музыкант повел плечами:
– Ничего ценного у меня там нет.
– Вот и славно. Выезжайте на трассу…
За окнами светлело. Слева от шоссе мелькали невысокие посадки, справа степенно проплывали бесконечные, разноцветные поля. Костя так и сидел, обнявшись с гитарным футляром – задумчивый и расстроенный. Вроде, наладилось подобие гражданской жизни, вроде нашел угол и какую-никакую работу. И надо же такому случиться – не сдержался.
– Да, парень, все у тебя есть: и талант Виктора Зинчука, и техника Мухаммеда Али, и внешность Ален Делона. А вот выдержки маловато, – точно подслушивая печальные мысли, констатировал сосед.
Стоило в салон проникнуть синеватому утреннему свету, как Константин узнал этого статного пожилого мужчину с седой бородкой опоясывающей нижнюю часть лица. Узнал и второго, расслабленно восседавшего справа от водителя и изредка указывающего маршрут движения. Это были те самые заезжие гости, коих до сегодняшней ночи видеть в «Мельнице» не доводилось.
Выбравшись на трассу и отъехав от Пугачева на десяток километров, бородатый мужчина назвался Марком Антоновичем Суходольским.
– Значит, до Самары подбросите? – с надеждой спросил Яровой, отыскав в закоулках памяти двоих сослуживцев, осевших после демобилизации в Самаре.
– Подбросим, – кивнул Суходольский и надолго замолчал.
Замолчали и остальные пассажиры «Мерседеса». А когда совсем рассвело, Марк Антонович снова очнулся: разрешил курить и изредка, будто сквозь дрему, допрашивал:
– Женат?
– Был. Теперь свободен.
– А подружка есть?
– Имеется. Тетенька одна очень умная. И красивая. Мы с ней часто дискутируем по вопросам демократии: она с экрана телевизора, а я, сидя дома на диване за пивком.
– Кто ж такая?
– Наталия Алексеевна Нарочницкая.
Демонстрируя непонимание темы, здоровяк воззрился на Суходольского. Но тот широко улыбнулся, отметая всякие сомнения в нездоровых фантазиях «клиента».
И продолжил:
– Твои музыкальные предпочтения мне известны. А книжки, кроме нотных сборников, читаешь?
– Бывает.
– Кто из авторов нравится?
– Астафьев, – с нежданной серьезностью ответил музыкант, – Виктор Петрович.
– Похвально, – уважительно кивнул Суходольский. – В Бога-то веруешь?
Тот мотнул нечесаной гривой.
– Атеист.
– Ладно. А жизненная философия на вооружении имеется? Или так… дрейфуешь по волнам?..
– Почему же дрейфую? Имеется философия. Разве можно сейчас без нее?
– И какая же?
– Самая передовая и современная: пофигист.
– Послушай, что за каша в твоей голове?
– Обычная. Пища для размышления.
Суходольский с минуту скептически-мрачно барабанил пальцами по коленке. Проснувшийся интерес во взгляде угас, лицо сделалось строгим.
– Ну, расскажи о себе, атеист-пофигист-каратист.
Музыкант поморщился:
– Что вас интересует?
– Где родился, какое получил образование, где научился играть на гитаре и калечить кулаками себе подобных… В общем, расскажи том, о чем сам сочтешь нужным.
Около получаса Константин тупо пялился в окно и повествовал о своей непростой, исполненной передряг жизни. Попутчики слушали, не перебивая. Лишь однажды сидящий впереди широкоплечий здоровяк, не оборачиваясь, переспросил:
– Ты знал полковника Иващенко?
– Знал около двух лет. А одиннадцать месяцев из них был его заместителем. Пока он не подорвался на фугасе под Шали.
– Да-а… Золотой был мужик. Не повезло. Кажется, за полгода до гибели он сломал левую руку, не так ли?
– Правую.
– Разве?
Костя усмехнулся:
– Мы шли с ним в одной связке. Группа в полном «двенадцатичеловечном» составе сорвалась с почти отвесного склона и, кувыркаясь, гремела костями метров двести. В итоге сломали две руки и одну ногу; сотрясли три мозга: два легко, один – прилично. Так вот Иващенко сломал правое предплечье. Этот факт я запомнил хорошо, потому что днем позже он палил из автомата с левой руки.
Здоровяк тяжело вздохнул, словно впервые услышал подробности об очень близком человеке; коротко глянув на Суходольского, незаметно кивнул: все точно – можете доверять.
И тот перешел к делу:
– Не важно, сколько человек ты убил. Важно, как относишься к тем, кто еще жив. Послушай, Константин Захарович, ты же в прекрасной форме, похвальный боец, а карябаешь струны в каких-то похабных тошниловках. Играешь великолепную музыку для тех, кто ни черта в ней не смыслит и никогда не оценит; кто восторгается «Ласковым маем» и «Миражами». К тому же, уверен – получаешь копейки. Не надоело?
– Не такие уж копейки. И у меня еще пенсия…
Марк Антонович расхохотался и похлопал парня по плечу:
– Не обижайся, Костя, но попрошайка с привокзальной площади Саратова имеет в день больше чем твоя пенсия. А бомжи с Павелецкого в сравнении с тобой и вовсе миллионеры! Будто я не знаю, как наше щедрое государство благодарит своих защитников.
– Куда же мне еще приткнуться? Таких как я только в охрану берут, да и там зарплатой не балуют.
– Смотря в какую попросишься. В мою охрану пойдешь? Вот к нему в службу безопасности, – кивнул на здоровяка Суходольский.
– А вы, вообще-то, кто? В смысле чем занимаетесь?
– Я – генеральный директор Закрытого акционерного общества «Хладокомбинат», географически расположенного в Саратове. Итак, каков твой ответ?
Лицо музыканта сделалось серым, на щеках заиграли желваки. Да-а, умеет этот седобородый черт все разложить по полочкам. Умеет доказать, убедить.
Потирая пальцами тонкую переносицу, гитарист долго молчал.
– Ну, хорошо! – мягко настаивал Суходольский, – кем ты сейчас устроишься и куда? В самом деле, пойдешь в охрану за десятку?.. Но Самара не Пугачев – половину придется отстегивать за квартиру. Накинешь оранжевую куртку, и отправишься топтать асфальт?.. Там платят двадцатку, но домой – на корячках. Или опять осядешь в деревне, завербуешься тапером в единственный кабак, и продолжить веселить местный бомонд вроде пугачевского? Этот… с позволения сказать – ум, честь и совесть эпохи неолита?..
– Не вижу в моем занятии ничего предосудительного, – обиженно буркнул Яровой.
– Ладно-ладно, не дуйся. Я сейчас рассуждаю не о твоей новой профессии музыканта, а о правильном применении способностей. Охранника я все равно возьму – не тебя, так другого. Так что подумай…
– А сколько положите?
– За первый месяц получишь две тысячи. Но это испытательный срок, а потом зарплата удвоится.
– Две тысячи?.. Да я в «Мельнице» больше получал… – разочарованно протянул гитарист. И вдруг примолк, заметив трясущиеся от смеха плечи попутчиков.
– Если… если ты сейчас скажешь, что в своем Пугачевском диксиленде имел пять тысяч европейских денег, то я готов вернуться и разрулить последствия твоей несдержанности, – вытирал слезы Суходольский.
– Евро?.. Вы будете платить мне… четыре тысячи евро?!
– Да, парень, ты не ослышался. Ну? Поворачиваем, или едем в Самару?
Костя проглотил вставший в горле ком, поправил футляр, откашлялся в кулак. И севшим голосом прошептал:
– Я таких денег даже на войне не получал, под пулями.
– Мы исправим эту несправедливость, Костя, – сделавшись серьезным, подбодрил Суходольский. – Обязательно исправим – обещаю.
– Значит, согласен поработать на нас? – подал голос Сергеев.
– Попробую.
– Хорошо. Тогда парочка последних вопросов. Оружие есть?
– Откуда? И на кой оно мне на сцене?
– Устройства мобильной связи?
– Не держу – звонить некому.
– Неужели нет приятелей, родственников или тех, с кем иногда хочется поговорить, поделиться радостными новостями? – словно не поверив, подозрительно настаивал бывший полковник.
– Нет у меня ни приятелей, ни родственников, ни радостных новостей. Да и в современной технике: в компьютерах, в мобилах – я полный баран. Обеими ногами, как говорится, мимо тазика. Плеер вот махонький есть, – достал Яровой похожую на зажигалку блестящую штуковину с висящими на тонких проводах наушниками, – с записями гитары и классической музыки. Хотите послушать?
– В другой раз, – удовлетворился ответами Вадим.
Остался доволен итогом переговоров и Суходольский. Подавшись вперед, он снова тронул водителя за плечо:
– В Самару. И побыстрее…
* * *
И отлегло, полегчало на душе от махом разрубленного узла. Яровой распрямил затекшую спину, опустил стекло и набрал полную грудь воздуха; прищурившись, оглядел повеселевшими глазами залитую солнцем степь волжского левобережья.
И разошелся потихоньку в салоне разговор. Молчал лишь следивший за дорогой водитель, присланный кем-то из надежных друзей Сергеева. Суходольский же, немного отдохнув от бессонной ночи, беспечно болтал с начальником службы безопасности и его новым сотрудником…
Он умел великолепно говорить, мастерски окрашивая фразы нужной интонацией, незаметно для собеседника повышая или понижая громкость, искусно сопровождая слова разнообразной жестикуляцией. Взгляд в разговоре принимал самое живое участие: становился жестким, осуждающим или теплым, притягивающим и даже отчасти обезоруживающим.
– Знавал я одну дурочку с Рублевки. Вроде, светская львица, а приглядишься-прислушаешься – глупая козлица, – посмеиваясь, вспоминал Марк Антонович недавнее житие в столице. – Величала себя исключительно баронессой Конте. Что поделаешь!.. тяжелое сиротское детство, помойки, недоедание, раннее половое созревание. Там почти все такие. Настоящих-то дворян с аристократами шрапнелью с «Авроры» посекло.
– Так уж и дурочка ваша Конте? Пробилась же – на Рублевке обитает, а не в спальном районе, – вяло возражал Вадим.
– Богатство, братец – не синоним ума. Богатство – это жадность и лицемерие-ибн-хитрость, круто замешанные на жестокости. Поэтому Рублевка – не Академгородок, а кунсткамера.
– Что ж там, одни уроды проживают?
– Нет, отчего же. Еще известные пидарасы, престарелые эстрадные клоунессы и прочая звездятина.
– Не любите вы столичный бомонд, не любите!.. – беззвучно смеялся Яровой.
– А я вообще не люблю Москву, – признался Суходольский. – И не я один. Вон остановите любого из народа и поинтересуйтесь. И пошлет он вас вместе с родимой столицей дальше чем «Булава» летает. Думаешь, живущие в глубинке люди радуются новым станциям метро в Митино? Или рукоплещут закладке очередного небоскреба в Москва-сити? Или писаются от счастья, слушая тупые шутки мэра-миллиардера? Да черта-с-два!! Скрипят зубами и матерятся! Потому что в их заштатных городишках еле ползают допотопные трамваи и разваливаются убогие домишки! Потому что до сих пор нет нормального асфальта, и свет гаснет как по расписанию – каждые шесть часов! И потому что сами они выживают, а не живут!..
– А вы относите себя к простому народу?
– Я замкадыш – такой же второсортный россиянин, как и сто тридцать миллионов других немосквичей. И ей богу порадовался бы вместе с ними – провались бы куда поглубже этот ненавистный для Руси третий Рим.
– Это точно, – согласился Сергеев. – На корню скупили все регионы; ни бизнесу, ни сельскому хозяйству продохнуть не дают! Правду говорят: Россия – паразит на теле Москвы.
– Вот-вот. И беда в том, что многие чинуши с бонзами в это всерьез верят...
– Новокуйбышевск, – доложил водитель. – Вам в Самаре куда нужно?
– Район ипподрома знаешь?
– Нет.
– Должен знать: кольцевая развязка, в центре на постаменте торчит самолет.
– А, штурмовик Ил-2 знаю! – обрадовался шофер. – Далековато пилить – через весь город. Но сейчас время раннее, пробок быть не должно…
Продолжение: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/zovi-menia-iastrebom-chast-2-glava-1-2-3-6511cbd63ef9a711d0195e8e
