В блокноте бывшего фронтового фотокорреспондента «Красной звезды» сохранилась коротенькая строка: «1942 год, Эльхота». За этой строкой стоит история редкостного злодейства.
В декабре сорок второго года в предгорьях Кавказа шли тяжелые бои. В ходе наступательной операции в районе Моздока наши части ворвались в село Эльхотово. Отступая, гитлеровцы поджигали дома. Сквозь прицелы винтовок солдаты видели этих убегавших последними факельщиков с канистрами и закатанными рукавами мундиров. Сложенные из камня жилища горцев загорались с трудом. Полыхала одна кровля. Сгорая, рушилась в рое искр, а задымленные стены стояли, глядели на улицу провалами узеньких окон.
В привычных звуках боя, сквозь гул и грохот прорезался детский плач. Слабый прерывистый голосок был, наверно, так пронзительно знаком отцовскому сердцу солдата, что он, не раздумывая, ринулся в загоревшийся дом и застыл у порога, не веря глазам своим.
Плакала маленькая осетинская девочка. Носились по комнате огненные шмели, прогибался потолок, грозя обвалом, а она лежала у стола на скамейке, туго привязанная к ней ремнями.
Кто был этот выродок, уготовивший ребенку мученическую смерть? Из каких «цивилизованных» краев явился сюда, в далекое горское селение, чтобы садистской усладой напитать звериное свое нутро. А может, не настигла его праведная кара, и он унес с Кавказа ноги? Теперь, седой и благообразный, в белейшем пасторском подворотничке, читает проповеди с телеэкрана, мечет громы и молнии в народ, который на дорогах войны оставил миллионы своих сыновей, спасая цивилизацию от фашистских варваров.
Вынесенную из огня девочку передали в медсанбат. Успокоили, накормили. Приезжий московский фотокорреспондент навел «Лейку», и навечно остался снимок ребенка на руках военфельдшера — ребенка с недетскими глазами.
Взгляните в эти глаза. Они словно обвиняют. Обвиняют молча, но так, будто выворачивают душу. Ничего не знаю по воздействию более сильного, чем глаза детей, прошедших через войну. Если когда-нибудь соберется всемирный суд народов и к ответу призовут извергов, затеявших последнюю на земле бойню, то пусть перед судьями положат снимки детей. Из Освенцима, из Вильнюсского гетто, из Сабры и Шатилы...
Фотокорреспондент уехал. Воинская часть ушла вперед. Был слух, что девочка какое-то время оставалась в медсанбате, потом ее отвезли в один из детских домов Грузии. Имя ей дали Эльхота — по названию осетинского села, где в пылу боя сердцем услышал детский призыв о помощи солдат 84-й отдельной морской стрелковой бригады.
За годы войны детские дома в нашей стране приняли свыше девятисот тысяч осиротевших ребят. Прошли десятилетия, а каждый из них все еще надеется и верит, что отыщется тропа к родительскому крову. Я тоже верю в чудеса. Не в библейские — в земные. Такое чудо произошло с Эльхотой. Имя, так мудро придуманное фронтовиками, в конце концов привело ее в родное село. Эльхота, или Русико Кузаева, как зовут ее в Тбилиси, после долгих поисков встретила мать и встретила людей, которые вынесли ее, крохотную девчушку, из огня, — но это уже будет другой рассказ. Рассказ о силе человеческой доброты, ибо добро непобедимо.
Г. АКСЕЛЬРОД (1983)
☆ ☆ ☆
Читайте также:
