Марийке было уже очень тяжело. Инкерман стал приходить реже. Она просила его не уходить, поскольку вот-вот должна была родить. Но Алексей спешил к Регине. При этом, когда Марийка просила встречи с Региной, он отнекивался, постоянно пеняя на запреты Лазаревского.
— Да он мне никто! Я в плену? Вы меня похитили?
Негодование Марийки выросло в такой ком, что она подошла к окну и крикнула:
— Помогите! Помогите!
"По дороге с ветром" 63 / 62 / 1
Люди, проходившие мимо дома, задирали головы.
Инкерман схватил бунтовщицу за руку и прошипел:
— Заткнись уже, сил моих больше нет. Ты чего тут устроила?
Он закрыл окно, насильно усадил Марийку на кровать. А сам сел за рояль.
Опустил пальцы на клавиши, инструмент сначала заскрипел, прокашлялся словно старый дед, а потом зазвенел лёгкой мелодией.
Марийка даже заслушалась.
За время, которое она провела в этой комнате, удалось навести порядок и избавиться от толстого слоя пыли. Все вещи, которые лежали на рояле, Инкерман вынес.
Марийка всё вымыла, вычистила. Потом принялась за маленькую кухню. Ещё никогда уборка не давалась так тяжело. Все мысли были только о возлюбленном и о том, как вырваться на свободу. Пока Инкерман играл, Марийка решила действовать. Она очень тихо поднялась с кровати, взяла со стола вазу, и пока Инкерман тряс головой над клавишами, ударила его.
Удар пришёлся как раз по затылку.
Алексей оглянулся, вытаращил глаза, потом обмяк и свалился со стула.
А Марийка вдруг почувствовала, как острая боль пронзила позвоночник. Потом эта боль сковала низ живота так, что не было возможности дышать.
Марийка встала на колени, склонилась над Алексеем и простонала:
— Лёша, мне больно! Лё-ша!
Боль была нестерпимой. Казалось, что весь мир состоит только из неё и больше никогда не будет облегчения.
Марийка не могла найти себе места. Она ползала по полу на четвереньках, дышала как собачка, ложилась на спину и задирала ноги к верху. Ничего не помогало. Происходило что-то такое странное, отчего сердце было наполнено только страхом и болью.
— Лё-ша! — уже не было сил ни стонать, ни шептать.
Инкерман так и лежал на полу. Марийка тормошила его, когда уже не было сил, прилегла рядом и стала молиться.
И вдруг что-то очень тяжелое как будто придавило её к полу. Тело жило отдельно от неё. Оно работало по чьему-то умелому указанию. Несколько раз Марийка кричала так, что сорвала голос. Теперь её крики были похожи на скрип очень старой телеги.
Что делать с только что вышедшем из неё комочком — не знала.
Комочек пищал, потом закричал:
— Вуа, вуа, вуа…
От его крика у Марийки закладывало уши.
Увидев ребёнка, она обмякла и закрыла глаза.
— Вуа, вуа…
— Вот так вот нужно было, дурында! — Инкерман говорил строго, что-то делая с грудью Марийки.
Она открыла глаза и залилась краской стыда.
— Повернись набок, пусть сосёт. Он же голодный. Я чем, по-твоему, кормить его должен, а? Хлеба дать или тушёнки?
Марийка смотрела на ребёнка, пытавшегося присосаться к материнской груди, и не верила, что всё закончилось. А ведь всё только начиналось.
— А ты не могла сказать мне, чтобы я не играл, — спросил Инкерман, отмывая полы, пока Марийка лежала на кровати и кормила новорождённого сына. — Обязательно нужно было бить меня вазой? Хочешь, я покажу тебе, что это неприятно.
Марийка его не слушала. Она рассматривала сына. Малышу удалось присосаться к матери. Его маленький носик иногда подрагивал, лобик морщился. Тонкие пальчики с длинными ногтями царапали кожу груди.
Но Марийка терпела. Какая-то неиспытываемая ранее нежность накрыла её с головой. Она водила пальцем по нежной детской коже, по редким чёрным волосикам и плакала.
Сын уснул, Инкерман закончил уборку и присел рядом.
— Вот уж не думал, что буду роды у тебя принимать. Нужно теперь сообщить Гене. Дальше нужно что-то предпринимать. Тебе ведь нужно как-то двигаться, гулять, общаться с другими. Я предполагаю, что здесь можно одичать.
Марийку не интересовал Лазаревский, она прямо спросила:
— А можно мне встретиться с Абелем? Он должен хотя бы раз увидеть сына.
Инкерман опустил голову.
Марийка пытливо смотрела на него.
Потом он высунул из кармана письмо, подал ей.
— Я его читал, уж прости. Мне нужно было знать, к чему он тебя подбивает. Если бы на моём месте был Гена, он его просто убил бы. Я же тебе даже письмо принёс. Кстати, Сьюзен как-то приглашала нас с Региной в гости и угощала щами. Хвалилась, что это ты научила её готовить.
Марийка прижимала к себе письмо.
Дождавшись, когда Инкерман договорит, попросила его выйти.
— Я читал, — удивился просьбе Алексей.
— Выйди, я хочу сама…
Инкерман кивнул и вышел.
Марийка отодвинула от себя ребёнка, привстала и начала читать вслух:
— Родная моя Маша, я люблю тебя! И ради нашей с тобой любви хочу исчезнуть. Нет-нет, ты не должна сейчас плакать и думать о том, что я тебя бросил.
Я не бросил. Они не дадут нам жизни. Я просил, чтобы не трогали тебя. Если верить Алексею, то у тебя всё хорошо. Помнишь, мы с тобой придумывали имя нашему ребёнку?
Так вот, назови его Абелем. Пусть частичка меня всегда будет рядом. Ты и сама знаешь, что нам лучше порознь.
Я никогда не прощу твоих друзей за смерть моего отца, за сумасшествие моей матери, за то, что они забрали тебя. У меня нет сил бороться. Я благодарен Алексею за то, что он просто дал мне уйти.
У меня теперь одна забота: как-то продлить жизнь моей матери и позаботиться о ней. Она очень плоха. Я люблю тебя и нашего малыша. Мне никто не сообщит о том, кто родится. Мы никогда не увидимся больше, моя родная. Но ты не плачь, я всегда буду рядом с тобой со своей любовью. Ты должна сберечь себя и нашего Абеля. Прощай, моя любимая Маша.
Слёзы капали на бумагу, буквы расплывались, делая слова нечитаемыми. Так же сейчас расплывалось и Марийкино сердце. Оно растеклось чернилами по телу, выжигало борозды, стремилось заполнить этой чернью всё внутри.
— Свoлочь, — прошептала Марийка, неистово разрывая письмо на кусочки. — Какая же ты свoлочь! Ты решил за меня! Ты решил, что так будет лучше мне! Но это не мне, это тебе стало лучше без меня! Ненавижу! Не-на-ви-жу!
И вот уже рядом сидел Инкерман и прижимал к себе рыдающую женщину.
Марийка жалела, что порвала письмо. Оно могло быть единственной связующей нитью с Абелем, единственным доказательством его существования, его присутствия в жизни Марийки.
Но вернуть письмо оказалось невозможным.
Теперь вся жизнь молодой женщины крутилась вокруг новорожденного сына.
Марийка очень быстро наладила с ним общение.
Ночью маленький Абель спал. А днём много улыбался, пищал, хмурил лоб, как это делал отец.
Марийка полюбила это маленькое создание с первого взгляда и уже не представляла себе жизни без него.