НАЧАЛО ЗДЕСЬ, ПРЕДЫДУЩАЯ ЧАСТЬ ЗДЕСЬ
— Тихо, тихо, касатик, лежи спокойно, не дергайся. Прасковья, что застыла? Отвар сготовила? Так что тогда стоишь, неси его сюда, давай. И тряпицы неси, повязку сменить надо. Все-то тебе напоминать надо. Что будешь делать, когда я помру? Принесла? А теперь давай помогай. Вот так, хорошо. Да держи ты у него руки-то, держи, у меня ж не десять рук! Вот так, вот так... а теперь настойку тащи. Пять чайных ложек надо ему дать. Через час — еще пять. Справишься с этим, надеюсь? А потом, потом меня кликнешь. А что ему помирать? — раз за три дня не помер, так ужо и не должен. Хотя, кто его знает — господа они ж нежные, хлипкие. Да нет, не должен, выдюжит, думаю.
Бабка Авдотья ушла заниматься травами, да готовить отвары и настойки, а Параскева осталась с раненым. Обтирать лоб, смачивать губы, лихорадит того знатно, да настойку давать. Да Бога молить, чтобы выжил. Красивый, жалко… Не верилось Прасковье, что он мог что-то плохое совершить, лицо доброе… И кто же с ним такое сотворил? Лихие люди? Или французы? Хотя, откуда в их лесах французы, да еще зимой? — давно бы уже сгинули… И все какую-то Лизу поминает… Из-за неё, поди, и пострадал… В это Прасковье верилось легко: уж больно случайный их да раненый постоялец красивый…
Так прошло еще три дня…
Ох, дорогие мои и любимые читатели и подписчики, ну, вот, скажите, что за дела? — думала изначально коротенький рассказец частей из пяти написать, а сейчас вот их уже десять... И это еще не конец. Хотя, конец-то близко, и развязка — вот она уже: практически два шага до неё осталось.
В общем, выделила уже рассказ «Дурная кровь» в отдельную подборку. Вот она:
/дзен, правда, подборки теперь «спрятал», чтобы их увидеть — надо переходить в отдельную вкладку/
Как бы не пришлось мне, как и в случае с «Томасиной», делать вставки в каждую публикацию, а не просто писать: начало здесь, а предыдущая часть здесь.
Ладно, с этим, думаю, разберусь, затягивать совсем не хочу. Не планирую этот рассказ длинным делать.
Теперь же по поводу Константина
Зеркальное расположение органов или транспозиция внутренних органов, такая, как у Константина, это — не аномалия, а... нормой, конечно, тоже не назовешь, в общем, называют это патологией, причины которой до конца не ясны. Более вероятной причиной считают генетические мутации на ранних сроках эмбрионального развития. Люди с простыми формами транспозиции спокойно живут, поскольку это никаких симптомов не имеет и выявляется случайно.
Теперь же по поводу ранения Константина... — шансы выжить были не велики, но, герою повезло и повезло дважды: с тем, что у него зеркальное расположение органов и с тем, что его Пахом вовремя увидел. А все остальное — «воля Божья» — точнее собственное здоровье и иммунитет.
В первой половине 19-го века полостной хирургии в России еще не было, она начала развиваться только по второй половине 19-го века. Так что даже попади он в городские условия, где найти врача не проблема, все было бы примерно также: выживет или не выживет, справится организм или нет, начнется инфекция или нет.
Так что Константину повезло еще раз — когда Пахом привез его к бабке Авдотье.
Константин открыл глаза. Где он, что с ним? Над головой низкий деревянный потолок, пахнет то ли травами какими-то, то ли еще чем. Поднять руку или повернуть голову сил нет, в груди все болит, даже дышать больно… Где он, что случилось и что, черт возьми, вообще происходит?!
— Где я? — вместо связных слов из груди вырвался невнятный и еле слышный хрип.
— Ох, ты! Очнулся! Ну, слава тебе господи! Все, все, тихо, касатик, не дергайся, не хватало еще, чтобы лихорадка снова вернулась. Давай попьешь сейчас немного, а через часик, если сознание снова не потеряешь, покормлю немного. Ложки хоть две-три бульона скушать надо будет.
Бульон был вкусный. Но, окромя обещанных трех ложек, больше ничего не дали.
— Лежи, лежи, много сразу нельзя. Через часик Прасковья еще покормит немного, а через день, другой, глядишь, и сам ложку держать сможешь.
От Прасковьи Константин и узнал, что попал он сюда уже шесть дней как. Седьмой пошел. Его Пахом привез. Возвращался из села, да увидел коня в сбруе, под седлом, да с раненым на спине. Думал сперва, что и не живой уже, но, нет — дышал. А когда уж Пахом его на дровни перекладывал, так еще и ругался. Ну, вот, и привез к ним. А куда еще везти? — до города далече, а до них всего две версты. А бабка Авдотья, она — знатная травница. Вон, у самого Пахома младшего сына на ноги поставила, хотя даже доктур из города отказался, сказал, что тот не жилец. А бабка Авдотья — поставила. Так, куда еще везти-то, как не сюда?
Конь? — а что конь? — в хлеву стоит. Рядом с Буренкой. Не, и сено есть, и овес, и зерно. И гулять его Алкида выводят, пусть не переживает. И, вообще, не настолько они темные, чтобы не сообразить, как за лошадью ухаживать. У самих, вон, тоже есть. Так что пусть он это, не думает ничего себе, а то ишь!
И Прасковья убежала, бабке, мол, помогать надо. Константин остался один. Лежал и думал. Пытался вспомнить. И, хоть убей — не мог. Что, вообще, с ним случилось? — как он оказался зимой, посреди леса один, да еще и раненый?
Рвался к Алкиду, проведать да проверить коня, посмотреть. Не пустили. Да и то, вряд ли бы он дошел. По избе-то еще еле-еле ходит.
— Ничего с твоим Алкидом не случится. Всё с ним хорошо. А ты, милок, давай вот, отвар пей. Ну, мало ли что невкусно. Зато — полезно. С того света, считай, тебя вытащили. Что же это у тебя за враги такие? — мало того, что ранили, так еще и добить хотели. Да только ты богом али ангелом, видать, поцелованный. Метили-то в сердце. И попали бы, не будь оно у тебя с другой стороны.
То, что у него сердце, да и не только сердце, но и печень с другой стороны, не так, как у большинства, Константин знал давно: заболел как-то в детстве, вызвали доктора, тот, прослушивая легкие и обнаружил, что у ребенка сердце с другой стороны. Родители сначала перепугались, но, врач их успокоил, сказал, что никакая это не аномалия, не патология, и все нормально. Да, встречается редко, но зеркальное расположение органов было еще в начале 17 века описано итальянским ученым-медиком Иеронимом Фабрицием. Так что не он первый, не он последний. А почему так, этого, мол, никто не знает. Почему у одних глаза серые, у других голубые? — вот, и тут также, никто не знает.
Странно было Константину: то, что было в детстве — помнил, как его зовут — тоже, и то, что было год, два назад помнил, а вот события последних дней не мог вспомнить, как ни старался. Бабка Авдотья говорила, что ничего страшного, вспомнит еще. Ну, а даже, если и не вспомнит, что такого? — главное, что себя помнит, не придется Иваном себя непомнящим жить. Вот только не хотелось Константину так: у тебя есть какие-то враги, причем враги какие-то конкретные, а ты даже не подозреваешь, кто это. Так как просто не помнишь. А вдруг они завершить начатое захотят? А он даже не знает, кто это, кого остерегаться.
Может, увидел бы Константин кольцо, так вспомнил бы. Но, кольца не было. Как и пальца. И это тоже было Константину непонятно: кому и зачем понадобился его палец? Для чего?
И, чем лучше ему становилось, тем больше непоняток появлялось. Как и зачем он тут один оказался? Кто на него напал? И узнать что либо, прояснить нет никакой возможности — ближайшее село в двадцати верстах, а до города и того дальше — все пятьдесят верст будет. Он, конечно, письмо отправил, но, пока оно еще дойдет до адресата — он быстрее на ноги встанет, чем там письмо получат.
От вспыхнувшего света и одновременно с этим прозвучавшего звонка в домофон Ванесса вздрогнула. Обеспокоенно взглянула на Матильду: кто бы это мог быть? — и тут же вспомнила, следователь же должен прийти.
Следователь был совсем молодым, ровесником Ваньки, если не моложе. Правда, практически сразу же выяснилось, что Александр Николаевич не следователь, а всего лишь его помощник. Почему следователь не пришел, помощник отвечать не стал, тайна следствия, он права не имеет разглашать. И, вообще, вопросы тут он задает. Но, что Ваньке молодой и донельзя серьезный помощник следователя, если в телефоне есть номер полковника? — вот ему она и позвонила. Корочки — корочками, но, береженого Бог бережет, так что лучше подстраховаться и проверить.
— Игорь Анатольевич, добрый день. Я что вам звоню, тут пришел какой-то помощник следователя, а вы говорили, что следователь придет, — Ванесса прошла из коридора в комнату, прикрыв за собой дверь, и шепотом уже добавила, — Четно говоря, боязно, вдруг какая-то подстава, вот вам и звоню.
Помощника караулила и глаз с него не спускала Матильда. Саша, он же Александр Николаевич, стоял не шелохнувшись, у самого есть в наличии кот, так что он знал, на что способны эти милые пушистики, если им кто не понравится. Даже зубы кошке не пытался заговаривать — вдруг сочтет это провокацией и как… Нет, Александр не боялся, просто… — просто почему-то чувствовал, что ему еще не раз придется сюда приходить. А начинать отношения, пусть и по службе, с разборок с кошкой, как-то не то…
— А, Ванесса, добрый день. Прости, не успел тебе позвонить, замотался — да помощник должен прийти, следователь занят, кого-то там задержали по твоему делу. Нет, не знаю, кого, сам туда подъехать собираюсь. Если что важное — расскажу, а если пустышка — не обессудь. Передай трубочку Александру. Ну, помощнику следователя.
Вернувшись в коридор, Ванька застала дивную картину: застывший в углу и чуть ли по стойки смирно стоявший помощник следователя и Матильда, сидящая на тумбочке и пристально смотревшая на этого самого помощника.
Взяв Мотьку на руки, Ванесса передала трубку Александру Николаевичу.
Продолжение — Дурная кровь. «Не может быть» — см. ссылку ниже.