Хотя автор приступил к своему труду, будучи уже семидесятилетним старцем, по прошествии тридцати с лишком лет со времени отъезда своего из России, однако он сохранил в себе всю свежесть первоначальных впечатлений, отразившуюся и в его рассказе. - О ЗАПИСКАХ ГРАФА СЕГЮРА. СПб. 1865 г.
Об авторе "Записок"
Граф Луи Филипп де Сегюр (1753 - 1830гг.) - посланник французского короля Людовика XVI, известного главным образом тем, что окончил свои дни на гильотине; в России, при дворе императрицы Екатерины II граф провел более четырех лет. Как и другие представители великих держав, в 1787 году он был участником многочисленной свиты, сопровождавшей императрицу в ее знаменитой поездке на юг России. Написанные графом в глубокой (по меркам того времени) старости "ЗАПИСКИ О ПРЕБЫВАНИИ В РОССИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ЕКАТЕРИНЫ II" считаются историками одним из наиболее ценных источников, который рассказывает о быте и нравах екатерининской эпохи.
Россия: между старым и новым
"Когда я прибыл в Петербург, в нем под покровом европейского лоска еще видны были следы прежних времен,- пишет де Сегюр. - Среди небольшого, избранного числа образованных и видевших свет людей, ни в чем не уступавших придворным лицам блистательнейших европейских дворов, было немало таких, в особенности стариков, которые по разговору, наружности, привычкам, невежеству и пустоте своей принадлежали скорее времени бояр, чем царствованию Екатерины".
Впрочем, умный граф добавляет, что разглядеть такого рода детали и отличия мог лишь достаточно искушенный наблюдатель (такой, как он): "С полвека уже все привыкли подражать иностранцам — одеваться, жить, меблироваться, есть, встречаться и кланяться, вести себя на бале и на обеде, как французы, англичане и немцы. Все, что касается до обращения и приличий, было перенято превосходно" (конечно, сказанное относится к узкому слою российской знати, в первую очередь придворных Екатерины II; возможно, что в этом есть элемент преувеличения).
Разумеется, галантный француз не скупится на комплименты русским женщинам, и нет оснований сомневаться в том, что его похвалы были абсолютно искренни:
"Женщины ушли далее мужчин на пути совершенствования. В обществе можно было встретить много нарядных дам, девиц, замечательных красотою, говоривших на четырех и пяти языках, умевших играть на разных инструментах и знакомых с творениями известнейших романистов Франции, Италии и Англии. Между тем мужчины, исключая сотню придворных... большею частью были необщительны и молчаливы, важны и холодно вежливы и, по-видимому, мало знали о том, что происходило за пределами их отечества".
Граф отмечает, что обычаи и порядки, введенные Екатериною, внесли разнообразие и приятность в жизнь петербургского общества.
"Кроме праздничных дней, обеды, балы и вечера были немноголюдны, но общество в них было не пестрое и хорошо выбранное; они не были похожи на пышные наши рауты, где царствует скука и беспорядок (!)...Так как все обедали рано, то время после полудня было посвящено исполнению общественных требований, обычным визитам и съездам в гостиных, где ум и вкус образовывались приятным и разнообразным разговором. Это напоминало мне то веселое время, которое я проводил в парижских гостиных".
Банкротство Онегина
Впрочем, цивилизованный француз не мог, разумеется, не добавить свою ложку дегтя в описание российских обычаев, которое стало приобретать чересчур комплиментарный характер:
"Но слишком частые и неизбежные празднества не только при дворе, но и в обществе показались мне слишком пышными и утомительными. Было введено обычаем праздновать дни рождения и именины всякого знакомого лица, и не явиться с поздравлением в такой день было бы невежливо. В эти дни никого не приглашали, но принимали всех, и все знакомые съезжались. Можно себе представить, чего стоило русским барам соблюдение этого обычая: им беспрестанно приходилось устраивать пиры".
Как тут не вспомнить отца пушкинского героя Евгения Онегина:
Служив отлично-благородно, Долгами жил его отец, Давал три бала ежегодно И промотался наконец.
Можно предположить, что подобная участь ждала не только отца Онегина, но и многих других небогатых столичных дворян, живших долгами, но при этом регулярно дававших балы.
Французы и русское гостеприимство
"Иностранцы принимаются в России с самым внимательным гостеприимством,- пишет Сегюр. - Никогда я не забуду приема, не только любезного, но и радушного, сделанного мне блестящим петербургским обществом".
О русском гостеприимстве быстро стало известно за границей, и многие предприимчивые люди, в первую очередь уроженцы Франции, таланты которых , как им казалось, не были оценены в своем отечестве, приезжали в Россию "на ловлю счастья и чинов", как написал поэт
"Правда, что тогда в Россию приезжало множество негодных французов, развратных женщин, искателей приключений, камер-юнгфер, лакеев, которые ловким обращением и уменьем изъясняться скрывали свое звание и невежество. Но этому не было виною наше правительство. Все эти люди никем не были покровительствуемы, не имели никаких бумаг, кроме паспортов, которые повсюду выдаются лицам низших сословий, если они не преступники и покидают отечество, с тем чтобы торгом или трудом добыть в чужом краю средства существования.
Граф укоряет русских людей в излишней доверчивости к иностранцам и всему иностранному (с горечью приходится признавать справедливость этого упрека, который не потерял своей актуальности и в наши дни).
Скорее можно было винить самих русских, потому что они с непонятною беспечностью принимали к себе в дома и даже доверяли свои дела людям, за способности и честность которых никто не ручался. Любопытно и забавно было видеть, каких странных людей назначали учителями и наставниками детей в иных домах в Петербурге и особенно внутри России
Что же, нам представляется очередная возможность убедиться в том, что поэма А.С. Пушкина "Евгений Онегин" - это действительно энциклопедия русской жизни той поры. Вспомним строки, в которых рассказывается про домашнее обучение Евгения:
Monsieur l'Abbé, француз убогой, Чтоб не измучилось дитя, Учил его всему шутя, Не докучал моралью строгой, Слегка за шалости бранил И в Летний сад гулять водил.
Впрочем, "убогий француз", судя по всему, был не столь уж плохим наставником, и один из навыков, жизненно необходимых юному петербургскому денди, своему подопечному все-таки сумел привить, поскольку Онегин уже в молодом возрасте "по-французски совершенно мог изъясняться и писал".
Де Сегюр рассказывает историю о "ловком и дерзком плуте", называвшем себя графом де Вернелем.
"Он, по-видимому, был богат и несколько лет путешествовал. Он уверял, что, не имев прежде намерения быть в России, он не взял с собой никаких бумаг, нужных для предъявления нашему посольству, и показывал только какие-то неважные письма...Он хорошо говорил, был недурен собою, забавен, мило пел и играл и потому, как мне рассказывали, втерся в лучшее петербургское общество. Ему все удавалось, и все шло успешно. Но скоро в одном доме заметили пропажу столовых приборов, в другом пропали часы, там — табакерки и драгоценные вещицы. Так как эти вещи исчезали именно в тех домах, где бывал этот модный плут, то его стали подозревать, о нем стали поговаривать, наконец, на него донесли, хотели его схватить, но он скрылся".
И ложечки не нашлись, и осадочек остался - хотя и не настолько сильный, чтобы жители Петербурга, которых автор называет самыми доверчивыми в мире людьми, перестали принимать у себя всех без разбору иностранцев.
Англичане и французы, или базис и надстройка
Как и положено настоящему французу, граф недолюбливал англичан, с которыми когда-то воевал в рядах армии Вашингтона в Северной Америке.
"Английские негоцианты образовали в Петербурге целую грозную колонию, - пишет Сегюр. - Разбогатев торговыми оборотами и находясь под покровительством своего благоразумного правительства, которое не потворствует частным выгодам, а имеет всегда в виду общее благо, они до того размножили свои заведения и дома, что занимали в Петербурге целый квартал, называемый Английскою линиею. Их соединял общий интерес; они имели правильные совещания старшин, хороший устав и всегда друг друга поддерживали".
Используя марксистскую терминологию, можно сказать, что в то время как в пользу французов работала надстройка (культура, язык, человеческие отношения), британцы опирались на базис - экономику. Автор записок признает, что торговые связи с Британией, страной, более развитой в экономическом отношении, чем его родина, были для русских купцов и помещиков важнее, чем отношения с Францией.
"Русские считали торг с англичанами необходимым для сбыта своих произведений и находили мало выгод в торговых сношениях с французами, которые покупали у них мало, а продавали много и дорого".
Друзья,враги или просто "партнеры"?
Главной целью де Сегюра, как посланника Версаля, было способствовать установлению добрых и взаимовыгодных отношений между двумя великими державами, что являлось непростой задачей.
"Холодность в отношениях между нашим и русским двором не давала нам никакого веса в России; всем известно было предубеждение Екатерины против версальского кабинета. Министры и царедворцы, пользовавшиеся ее милостью, были весьма холодны в обращении и разговорах со мною".
Предубеждение Екатерины было связано с тем, что политика Версаля была во многом враждебна России, однако Сегюр возлагал надежды на то обстоятельство, что в целом русское общественное мнение было на стороне Франции.
В Петербурге было довольно лиц, особенно дам, которые предпочитали французов другим иностранцам и желали сближения России с Франциею, - пишет посланник. - Это расположение было мне приятно, но не послужило в пользу. Петербург в этом случае далеко не походит на Париж: здесь никогда в гостиных не говорили о политике, даже в похвалу правительства. Недовольные из жителей столицы высказывались только в тесном, дружеском обществе; те же, кому это было стеснительно, удалялись в Москву, которую, однако, нельзя назвать центром оппозиции — ее нет в России, — но которая действительно была столицею недовольных.
Де Сегюр постарался сблизиться с князем Потемкиным который, несмотря на то, что у Екатерины теперь были другие фавориты, все еще обладал влиянием на императрицу.
Потемкин, вероятно, сообщил императрице свое выгодное мнение обо мне. День ото дня императрица принимала меня с большею любезностью и внимательностью, исчезла холодность министров, придворные брали с них пример. Хотя неприязнь между нашим кабинетом и петербургским нисколько не смягчалась, но общество обманулось на этот счет, когда заметило, что французского посла осыпают похвалами, ласками, внимательностью, которыми прежде исключительно пользовались представители союзных держав
Граф во многом шел против течения, и тем удивительнее, что ему все-таки удалось добиться определенных, пусть и не слишком значительных успехов в достижении своей цели - сближении Франции и России и заключении торговых договоров (впрочем, события французской революции вскоре превратили "холодную войну" двух великих европейских держав сначала в открытую конфронтацию, а потом и в прямое военное противостояние, закончившееся триумфальным въездом русских войск в Париж).
Главным направлением русской политики в то время было движение на юг, которому препятствовали французы, оказывавшие политическую и военную поддержку османам. Автор приводит обращенные к нему, как посланнику Франции, слова Потемкина:
«Дивлюсь, — сказал он, — каким образом просвещенные, тонкие, любезные французы с такою настойчивостью поддерживают варварство и чуму? Как вы полагаете: если бы такие соседи ежегодно вторгались к вам, грабили, заносили язву и уводили бы сотни христиан в рабство, а мы бы стали препятствовать их изгнанию, каково бы вам это показалось?»
Де Сегюру не оставалось ничего другого, как пуститься в не слишком убедительные рассуждения самого общего характера.
Он ответил князю, что: "варварство и чума не единственные бичи человечества; я могу назвать другие, не менее разрушительные — это честолюбие и алчность к завоеваниям. Если бы главнейшие европейские державы, действуя совокупно и без всякой корыстной цели, имея в виду лишь общее благо, захотели водворять просвещение по берегам африканским...это был бы подвиг, достойный похвалы. Но об этом нечего и думать; это так же несбыточно, как вечный мир...Правительство наше старается обеспечить спокойствие турок для того только, чтобы не нарушить равновесия Европы» (геополитика, однако).
Де Сегюр пишет, что он при ответе пытался совместить собственное мнение (которое отчасти совпадало с позицией Потемкина) с чувством долга (то есть обязанностями посла) но, похоже, и сам понимал, что его аргументы звучат не слишком убедительно.
Похожий разговор произошел у де Сегюра с императрицей. Он пишет, что государыня часто говорила о своей огромной империи, которую в шутку называла "маленькое хозяйством". Посланник заметил ей, что "необычайное возрастание маленького хозяйства внушает некоторым образом страх и зависть даже значительным державам".
Екатерина обратила внимание на то, что среди этих значительных держав числится и Франция, которая активно поддерживает врагов России - турок.
Вы не хотите, чтобы я выгнала из моего соседства ваших детей-турок. Нечего сказать, хороши ваши питомцы, они делают вам честь. Что, если бы вы имели в Пьемонте или Испании таких соседей, которые ежегодно заносили бы к вам чуму и голод (справедливости ради следует признать, что едва ли турки сознательно заносили чуму, скорее это было связано с общим состоянием медицины того времени), истребляли бы и забирали бы у вас в плен по 20 000 человек в год, а я взяла бы их под свое покровительство? Что бы вы тогда сказали? О, как бы вы стали тогда упрекать меня в варварстве!
Мне трудно было что-то отвечать в подобных ситуациях, - честно признает де Сегюр, которому приходилось отделывался "общими местами об утверждении мира и о сохранении равновесия Европы и т. д". Впрочем, выйти из затруднительного положения графу обычно помогало чувство юмора, которое позволяло, как он сам пишет, приукрасить "цветистыми словами дурное дело".
Поездка на Юг
Де Сегюр, среди других представителей великих держав при дворе российской императрицы, принимал участив в знаменитой поездке Екатерины II на юг России и в Крым.
Мне показался любопытным следующий абзац из его Записок:
Путешествия двора нисколько не походят на обыкновенные путешествия, когда едешь один и видишь людей, страну, обычаи в их настоящем виде. Сопровождая монарха, встречаешь всюду искусственность, подделки, украшения (пресловутые "потемкинские деревни?)... Впрочем, почти всегда очарование привлекательнее действительности, поэтому волшебные картины, которые на каждом шагу представлялись взорам Екатерины и которые я постараюсь изобразить, по новости своей будут для многих любопытнее, нежели во многих отношениях полезные рассказы иных ученых, объехавших и исследовавших философским взглядом это огромное государство, которое недавно лишь выступило из мрака и вдруг стало мощно и грозно, при первом порыве своем к просвещению.
Возвращение на родину
Французский посланник, несмотря на весь свой ум, и не подозревал о том, что на его родине вот-вот должна была произойти великая революция, которая изменит все устои жизни страны - быть может, еще и потому, что живя в далекой России, не имел возможности, что называется "держать руку на пульсе".
"Уму человеческому не суждено предвидеть происшествий самых близких. В то время никто не думал о последствиях легких смут, тогда волновавших Францию. Все, напротив того, полагали, что ее внутренние беспокойства, происшедшие от дурного состояния финансов, ослабят вес ее в европейских делах, так что всех тревожил один лишь Восток. Двор Екатерины становился средоточием политики, к нему обращены были взоры всех государственных людей".
Несмотря на принадлежность к высшим кругам французской аристократии и ответственную должность, которую он занимал, посланник Людовика XVI сочувствовал переменам, которые происходили на его родине, и не пытался скрывать такие взгляды, что вызвало неудовольствие российской императрицы, в целом относившейся к графу весьма доброжелательно.
Что произошло с де Сегюром после его отъезда из России во Францию? Следующим его назначением стала должность посла в Ватикан, однако случился конфуз: папа отказался принимать верительные грамоты человека, слывшего вольнодумцем (впрочем, таковых среди французских аристократов было не так уж и мало). Очередное назначение, и новый провал: де Сегюр был плохо принят прусским двором, а после участия в дуэли был вынужден уйти в отставку. Дипломатическая карьера явно не задалась, а революция, в довершение всех бед, лишила графа земель и большей части состояния.
В период якобинского террора перед де Сегюром, как и перед многими другими аристократами, замаячила тень гильотины; он переехал жить в провинцию, где занялся литературным трудом, издав сборник пьес (как пишут, небесталанных). После провозглашения империи Наполеон начал привлекать на службу старую французскую знать, и откликнувшийся на призыв де Сегюр стал графом империи и сенатором. В 1814 году, проявив гибкость, далеко не всегда ему свойственную, он проголосовал за отречение Наполеона, и после реставрации династии Бурбонов был возведен в звание пэра Франции, однако во время Ста дней поддержал бывшего императора, за что лишился расположения двора вернувшегося к власти Людовика XVIII. Известно, что 1830 году, уже перед смертью де Сегюр выразил поддержку новой революции, произошедшей в стране.
Вы спросите, какое отношение к герою нашей статьи имеет бригадный генерал Филип Поль де Сегюр, автор популярных воспоминаний, изданных под названием "Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I"?
Самое прямое - он был его сыном, вот только, в отличие от своего отца, он прибыл в Россию не в качестве посланника, а непрошенным гостем в составе французской армии, и ему сильно повезло, что он сумел вернуться живым и оставить будущим поколениям свои записки. Известно, что великий Лев Толстой, создавая в своем романе «Война и мир» картину Бородинского сражения, использовал воспоминания бригадного генерала.
