Прошлая глава:
Лера перевела взгляд на тётю Амелию и сразу поняла: на этот раз мама не врёт.
Мир застыл.
Воздух стал густым, как сироп, звуки уходили под воду.
Дальнейшие события она помнила будто сквозь пелену — фрагментами, отрывками, между слезами и страхом.
Тело двигалось, голова — нет.
Слова размывались в потоке плача и обрывков фраз.
Мама вдруг перестала рыдать.
Поднялась, как заведённая, и ушла на кухню.
Оттуда доносились звон посуды, треск, телефонные гудки.
Она кому-то звонила, кричала, плакала, смеялась — всё вперемешку.
А Лера сидела в своей комнате.
Смотрела в никуда, и перед глазами снова и снова вставала их последняя встреча.
Папа, дверь, его голос, запах парфюма, взгляд — живой, тёплый, близкий.
И вдруг — больше нет.
Она не сразу поняла, что плачет.
Слёзы текли сами по себе, без рыданий, без движения лица.
Как если бы внутри прорвало тонкую трубу.
Следующее, что она помнила — диван в гостиной.
Она сидит, уткнувшись в плечо тёти Амелии.
Кто-то обнимает, кто-то гладит по спине, кто-то говорит что-то утешительное.
Но слова тонут в вате.
Лера смотрит на тётю и с удивлением замечает, как по её щекам катятся слёзы.
Ей вдруг приходит в голову, что раньше она никогда не видела, как тётя плачет.
Кажется, её обнимали дедушка и бабушка.
Все плакали.
Она — нет.
Просто смотрела куда-то вдаль и видела одно и то же лицо — папино.
Оно не исчезало даже, когда закрывала глаза.
В тот вечер Лера осталась дома.
Мама лежала в комнате, бормотала что-то, а Лера сидела рядом, боясь уйти.
Даже в этот момент она думала не о себе, а о маме: вдруг опять сделает глупость?
Как будто обязанность быть сильной не отпускала ни на минуту.
Позже она узнала, что отец умер 9 февраля.
Но им сообщили только 13-го.
«Чтобы не травмировать ребёнка», — объясняли потом взрослые.
На похороны их не пустили.
Лера не спорила.
Она просто легла на кровать, закрыла глаза и слушала, как тихо капает вода из крана в ванной.
И поняла, что вот теперь боль действительно стала тише дыхания.
***
Далее: