Глава 9
Никита, не обратив внимания на мой отказ, неожиданно наклоняется и поднимает на руки. Я осознаю его физическое присутствие, слышу дыхание, кончики наших носов почти соприкасаются, и мне кажется, что между ними вот-вот проскочит электрический разряд, как из тех шаров, которые нам показывали на уроке физики в школе. Ощущаю его напряженные мышцы под одеждой и позволяю прижимать к себе, заключив в объятия.
Я порывисто и глубоко вдыхаю, и целый букет запахов проникает мне в нос. Столько лет прошло, но ничего не изменилось! Он по-прежнему пахнет так невероятно хорошо! Как дорогой лосьон после бритья, как кофе, и ещё… Вдруг безошибочно понимаю: пахнет им, Никитой Граниным.
Волна воспоминаний обрушивается на меня.
Мы с Никитой на пляже…
Мы с Никитой в постели…
Мы с Никитой целуемся за сараем…
– Ты такая замечательная, – тихо шепчет он.
Закрываю глаза, не шевелясь в его объятиях, и ощущаю, как слёзы пробиваются из-под неплотно сомкнутых век. Кладу голову на его плечо и замечаю, как моё тело сотрясается от рыданий.
Перед моим внутренним взором всплывают новые воспоминания.
Никита весело общается со своими друзьями, а я сижу в полутёмном углу комнаты и тихо плачу, глядя на него издалека…
Я в своём нарядном платье жду, когда поеду на весенний бал, а Никита всё не приходит. Мне кажется, что он совсем забыл обо мне, и снова роняю слёзы…
Одноклассники смеются и указывают на меня пальцем, я убегаю и плачу…
Мой директор школы, который строгим голосом говорит мне, что в его служебные обязанности не входит шпионить за моей болезненной склонностью к Никите Гранину, а потом выхожу из кабинета, выбегаю из здания, проношусь на задний двор и там реву, уткнувшись лицом в дерево…
Я резко отрываюсь от него и смотрю на него. Столько ярости в моём взгляде. Он должен, он обязан это ощутить каждом молекулой!
– Я. Сказала. Не прикасаться. Ко мне! – я резко вырываюсь и, едва оказавшись на ногах, делаю короткий размах и даю главврачу звонкую пощёчину. Не слабенькую, – такие ещё называют «для острастки». Нет, это почти удар, после которого у меня огнём горит ладонь. Но его физиономии досталось, надеюсь, ещё больше!
Затем выбегаю из маленькой комнаты в коридор.
– Мне нужен перерыв, говорю я Маше, найдя её в отделении, и она понимающе кивает.
Иду по коридору, заглядывая через окна в дверях палат. Всё! Хватит эмоций. Только работа. Она способна спасти от любых чувственных встрясок. Проверено.
– Ты была великолепна, Элли, – говорит мне Роман Шварц. Он, как настоящий доктор, тоже пренебрёг своим отдыхом, приехал сюда по первому зову и провёл две операции.
– Рома, это тебе душевное спасибо, что помог, – искренне говорю ему.
– Сочтёмся, красотка, – подмигивает он и берёт меня за руку, а потом прикладывается губами к ладони. Хирург Шварц играет в джентльмена и строит мне глазки. Он прекрасно понимает, что его усилия тщетны, поскольку не в моём вкусе. Но всё равно играет, а я подыгрываю. Пусть остальные думают, будто у нас нечто вроде лёгкого флирта.
Улыбаюсь. Забавно. Снизу она болит из-за удара по лицу одного мужчины, а сверху приятно от поцелуя другого.
Подхожу к лифту и нажимаю на кнопку с цифрой «5». Мне нужно немного побыть одной. Оказавшись на верхнем этаже, выхожу на лестничную клетку и через несколько минут оказываюсь на крыше. Вдыхаю прохладный апрельский воздух и встаю на край крыши. Наслаждаюсь видом на сверкающие огни города. Моего города, где я живу и надеюсь встретить своё счастье. Ветер легко овевает меня, но не пытается уронить, да и высоты не боюсь. В детстве боялась. Пока врачом не стала.
– Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
Опять этот голос! Да он преследует меня!
Мучительно закрываю глаза и медленно поворачиваюсь.
– За что я должна простить вас, доктор Гранин? – спрашиваю угрожающе тихо.
– Я прошу тебя, Элли… – его голос звучит умоляюще.
Смотрю на него. Пристально, изучающе. Не знаю, связано ли это только с трудностями последних часов или со сложной ситуацией в целом, но главврач выглядит усталым и измученным. У него под глазами тёмные круги, и на мгновение меня переполняет удовлетворение.
Он выглядит так, как я чувствовала себя дома в течение двух лет.
– Нет, не называйте меня Элли, – отрицательно качаю головой и говорю сквозь плотно поджатые губы. – Что именно вы имеете в виду под «простить вас»? Вы хотите, чтобы я простила вас за то, что вы ушли из дома, чтобы учиться где-нибудь в Америке, ничего не сказав? Что вы оставили меня стоять на балу? Что все приняли меня за вашу преследовательницу? Что последние два года в старшей школе меня избегали, как прокажённую? Что моя жизнь превратилась в ад, через который мне приходилось проходить каждый Божий день? Что все считали меня сумасшедшей и не верили ни единому моему слову? Что все думали, будто такой прилично воспитанный мальчик, как Никита Гранин, никогда бы со мной не связался? Пожалуйста, скажите мне, доктор Гранин. Так за что конкретно я должна вас простить? – смотрю на него с вызовом.
Всё это вертелось у меня на языке уже несколько недель. Теперь вырвалось огненным потоком. Как вулкан взорвался.
