Самым обычным сентябрьским утром Казимир Павлович привычным маршрутом шаркал в университет. Он, как всегда, неодобрительно поджал губы, проходя мимо школы, у калитки которой раскатисто смеялись подростки. Перед входом в вуз он по своему обыкновению поправил древний воротничок, всегда назойливо пахнущий одеколоном «Шипр».
Порог лекционной аудитории Казимир Павлович вполне предсказуемо переступил в 8:53, брюзгливо поморщившись при виде гогочущих на заднем ряду шалопаев, которые успели стихнуть как раз за то время, пока он ковылял к кафедре.
В 8:58 Казимир Павлович попросил закрыть дверь и бросил сухое «спасибо» исполнившему его поручение студенту, не поднимая на него взгляд.
В 8:59 Казимир Павлович в полной тишине раскрыл клапан своего портфеля и извлёк на свет божий текст лекции.
В 9:00 согласно точнейшим в мире атомным часам в ВНИИФТРИ и ни секундой позже Казимир Павлович кашлянул в первый раз, прочищая горло и готовясь к очередному в своей долгой профессорской карьере полуторачасовому чтению с листочка, когда неожиданно ощутил, что за ним наблюдают.
Это ощущение было незнакомо профессору. По этой причине оно сразу же ему не понравилось. Он неуютно поёжился и заглянул в портфель, который, как ему показалась, и вызвал это странное чувство. Увиденное заставило почтенного преподавателя потерять дар речи.
Из недр портфеля на Казимира Павловича белыми кружочками жира смотрела палка колбасы.
Это была сырокопчёная колбаса, почти целиковая, с отрезанным кончиком, вероятно высшего сорта, скорее всего «Московская». Она лежала на самом дне, скрываясь от взглядов студентов, но без стеснения являя себя взору своего ошеломлённого хозяина.
Вполне закономерный вопрос о том, каким образом свежайшая душистая колбаса оказалась в его портфеле, ни на миг не промелькнул в сознании Казимира Павловича. Его место занял другой - ничуть не менее тревожный и намного более срочный. Дыхание профессора перехватило, и ужас сковал все его мысли. Он поднял глаза на недоумевающие лица студентов и судорожно переводил взгляд с одного на другое, как загнанный в засаду заяц, а в сморщенных висках пульсировал только один вопрос: кто-то заметил?
Молчание затягивалось, и он почувствовал, что начинает выглядеть подозрительно. Нужно было начинать лекцию. Казимир Павлович с усилием оторвался от созерцания удивительной находки и снова прочистил горло, но его дрожащие руки никак не хотели отпускать злосчастный портфель. Казалось, стоит убрать их с застёжки - и портфель упадёт, а колбаса выкатится из него нагло и смело прямо к первому ряду парт, и три сотни глаз уставятся на сие явление, и в умах навсегда запечатлится позор профессора Серовского Казимира Павловича - чудака и сумасброда, который зачем-то носит с собой на лекции продукт отечественной мясной промышленности!
Три волосины на макушке профессора Серовского встали дыбом от этих мыслей. Необходимо было скрыть позорный курьёз от свидетелей. Он застегнул портфель таким варварским движением, что чуть не оторвал засаленный язычок, стойко переживший Оттепель, Перестройку и распад Советского Союза.
- Тема лекции, - в панике торопливо выдавил из себя Казимир Павлович, оттягивая воротничок на вспотевшей от напряжения тонкой шейке, - Конституция Германской империи 1871 года.
***
Триста пар глаз опустились в тетради, и у лектора отлегло от сердца. По-прежнему прижимая портфель с постыдным содержимым к груди и в то же время испытывая к этому нарушителю спокойствия сильнейшее отвращение, он собрал в кулак всё своё самообладание. Не для того он защищал научные работы, чтобы какая-то дерзкая колбаса своим появлением в один момент разрушила его безупречную репутацию! Он ощутил на себе груз ответственности, будто всю жизнь ждал этого испытания и теперь должен был выдержать его достойно.
Но когда Казимир Павлович заговорил, голос его по-прежнему дрожал:
- Как известно, - он кашлянул и проблеял снова уже более решительно, - Как известно, союзное государство включало четыре королевства: Пруссию, Вюртемберг, Саксонию и Баварию...
Голос лектора ослаб и растворился в пространстве аудитории, как крик чайки растворяется в небе над безграничным океаном. Его язык онемел от ужаса, когда профессор осознал предательский смысл сказанного. Баварские колбаски... Как он мог быть так неосторожен? Как мог дать такую очевидную наводку, так проговориться? Со стены на него уничижительно смотрел портрет Фридриха Великого, и на секунду профессору почудилось, что император сжимает в руках не трость, а длинный батон колбасы. Взгляд его был так суров, будто он готов сойти с полотна и огреть лектора, позорящего стены института, этим самым продуктом. Казимир Павлович часто задышал, как тургеневская девушка под взглядом возлюбленного. Сквозь пелену страха он услышал шёпот с первых рядов:
- Палыч сегодня сам не свой.
В глазах у лектора потемнело. «Палыч! Палка колбасы! Они уже дали мне прозвище!» - голова профессора закружилась, и, схватив портфель со страшной уликой, он зашаркал прочь из аудитории так быстро, как позволяла его преступная ноша.
***
С испариной на лбу, с вылезшими из орбит глазами, достойный профессор остановился только двумя этажами ниже в мужском туалете. Он перевёл дух и облизал пересохшие губы, словно преступник, бежавший от погони. Сердце его дико колотилось, когда дрожащие пальцы расстегнули клапан портфеля и колбаса снова предстала перед ним во всей своей красе. «Нужно избавиться от неё», - лихорадочно думал лектор, дико озираясь по сторонам. Бросив безумный взгляд на окно, Казимир Павлович вытащил колбасу из тайника и вцепился в оконную скобу. Его ногти посинели от невероятных усилий, но тугая рама никак не поддавалась, а коварная колбаса в считанные секунды распространила вокруг себя настолько узнаваемый копчёный запах, что несчастный профессор готов был сойти с ума от отчаяния.
Дверь в туалет открылась с громким скрипом, заглушившим слабый вскрик профессора. Обнаружив небывалую ловкость иссохших членов, лектор быстро всунул многострадальный батон в портфель и молниеносно вылетел в коридор, едва не сбив входящего с ног.
Совсем обессилев от борьбы с окном и мучительных мыслей о своём грядущем бесчестии, профессор Серовский тащил своё немощное тело к выходу из института, затравленно оглядываясь и сворачивая в тёмные коридоры при виде коллег. Если он не может избавиться от улики внутри, значит единственный выход - вынести её наружу и бросить там, где ему не будет грозить скандал, где его имя не будет покрыто позором в связи с возмутительной находкой.
***
- Казимир Павлович, у вас разве не лекция сейчас?
Спокойный бас Галины Вениаминовны, декана, пригвоздил бедного профессора к стене. Остатки разума в его больном сознании рыскали по углам в поисках имени и отчества, но натыкались только на копчёное, сырокопчёное, варёное, ливерное и мясные хлебцы.
- Га-алина Ве-ни-а... - пролепетал лектор, чуть не падая в обморок от страха. Единственным ощущением, поддерживающим его связь с реальностью, было ощущение выпуклости в клапане портфеля, которую он изо всех сил пытался скрыть от декана трепещущими сухими пальцами.
- Раз уж вы свободны, зайдите ко мне в кабинет, а я сейчас к вам присоединюсь.
Декан гостеприимно распахнула дверь, из которой только что вышла, и закрыла её за едва держащимся на ногах профессором Серовским. Он не мог сделать ни шага к стулу и замер на входе, сотрясая всеми своими костями, как страдающий от озноба скелет, и слушая удаляющиеся шаги декана. Дверь клетки захлопнулась. Теперь он был в ловушке.
Оправившись от шока, Казимир Павлович кинулся к стулу и сел на него, положив портфель на колени и прижав его к себе с такой силой, что колбаса внутри, должно быть, отдала сок. Любой студент, увидевший лектора в эту волнительную минуту, не заметил бы ничего необычного, кроме того, что всегда холодное и бесстрастное лицо сухаря выражало тревогу, сравнимую разве что с ожиданием бомбёжки. Однако Казимиру Павловичу казалось, что колбаса беспардонно выпирает со всех сторон, как какой-то обнаглевший осьминог, и заметна с любого ракурса. Она жгла ему колени, как орудие преступления жжёт руки грешника, не давала покоя и, что самое ужасное, пахла уже так, что догадаться о её существовании могли даже прохожие на улице! Он ёрзал на стуле несколько долгих секунд, пока наконец не принял волевое решение, единственно верное в этой безвыходной ситуации.
Казимир Павлович рывком отодрал клапан портфеля, жадно схватил колбасу обеими руками и приготовился впиться в неё всеми зубами своей вставной челюсти как раз в тот миг, когда дверь кабинета распахнулась и удивлённая декан застыла на её пороге.
Смертельная бледность покрыла лицо Казимира Павловича. Рука с колбасой безвольно опустилась, а глаза с последней мольбой поднялись к небу. Это был конец.
- Это у вас что, колбаса? - пробасила декан, не удержавшись от глупого вопроса: на батоне было недвусмысленно написано название продукта, а стоявший в кабинете аромат не позволял усомниться в точности его формулировки.
Сознание постепенно покидало бренное тело профессора. В глазах темнело. Силы оставляли его, и их хватило лишь на то, чтобы безгубый рот в бреду прошептал:
- «Московская»...
Видимо, декану показалось, что комедийная сцена с её участием затянулась. Она неспешно усадила свою пышную фигуру за стол, выдвинула нижний ящик и достала две фарфоровые чашки и пакетики «Гринфилд»:
- Давайте её сюда, раз принесли.
Дама аккуратно взяла колбасу из тощих рук лектора и, повернувшись к подоконнику, включила электрический чайник. Обернувшись назад к столу, она с удивлением обнаружила, что согбенная спина профессора медленно, но верно удаляется от неё в сторону двери. Секундное замешательство восторжествовало над многолетней привычкой командовать, и декан невольно позволила измученному Казимиру Павловичу, как во сне, выплыть из кабинета.
Женщина некоторое время смотрела на опустевший дверной проём и наконец перевела взгляд на лежавший перед ней продукт.
Колбаса вкусно пахла.
Решительно отогнав мысли о чудаковатом профессоре, декан отрезала ломтик колбасы и положила его на кусок хлеба. Она с наслаждением сделала первый укус.
И в этот момент, несмотря на все его опасения, Казимир Павлович значительно вырос в её глазах.
---
Автор рассказа: Дарья Лысенко