До раннего утра четверга 13 сентября 1990 года четырнадцатилетняя Джина Грант была, кажется, самой примерной девушкой в округе Лексингтон, штат Южная Каролина. В родном городе ее знали как умную и трудолюбивую отличницу, которую впереди ожидало поступление в один из лучших вузов страны и многообещающая карьера (до совсем идеальной картинки не хватало только фотографии на школьной доске почета). Однако тем осенним днем все изменилось, а будущее Джины больше не казалось таким безоблачным. Теперь она была главной подозреваемой в жестоком убийстве своей матери — сорокатрехлетней Дороти Мэйфилд, или, как ее называли в городе, Дот.
В январе 1991 года Джина Грант, обвиненная в ужасном преступлении, не стала оспаривать свой приговор. Три года спустя она подала в Гарвард заявление о приеме на первый курс — и оно оказалось одобрено. В университете ничего не знали о темных главах биографии перспективной абитуриентки: для членов приемной комиссии девушка-сирота заслуживала, скорее, сочувствия. Ее отец умер от рака, когда ей исполнилось всего одиннадцать, а мать погибла в результате «несчастного случая».
Несколько месяцев спустя правда насчет уголовного прошлого все-таки всплыла наружу (о том, как это произошло, речь пойдет немного ниже) и в апреле 1995 года Гарвард отменил свое решение о зачислении Джины. Официальной причиной отказа стало то, что она утаила ключевую информацию о себе, но очевидно, что это объяснение было лишь прикрытием. После громкого скандала в Times вышла редакционная статья, раскритиковавшая университет за «неблаговидную поспешность», однако многие приняли его сторону (например, один из обозревателей Washington Times высмеял защитников Грант вопросом: «Что такое маленькое матереубийство, если человек готов расти на основе этого опыта?»). Но главный вопрос все еще оставался неотвеченным: что все-таки подтолкнуло четырнадцатилетнего подростка на преступление?
О событиях той роковой ночи в отделении полиции позднее вспоминала Дана — сестра Джины, вернувшаяся домой после полуночи и обнаружившая младшую Грант на подъездной дорожке в состоянии, близком к истерике. Ей Джина рассказала, что поссорилась с матерью из-за мальчика, с которым она на тот момент встречалась. Одноклассник-футболист, несколько раз попадавшийся на мелких преступлениях, явно не казался Дороти лучшей партией, и она запретила дочери общаться с ним. По свидетельствам Грант, тем же вечером мать, которая за время разговора Джины с ее парнем по телефону (ему девушка позвонила, видимо, в расстроенных чувствах) успела прилично выпить, напала на нее и начала драться: «Я не знаю, когда она успела, но в руках у нее оказался нож. В тот момент я поняла, что она собирается меня убить». Но потом произошло неожиданное: миссис Мэйфилд вместо того, чтобы ударить Джину, решила совершить самоубийство и вонзила лезвие себе в шею.
Естественно, следствие такие показания не убедили. Во-первых, коронер насчитал на теле убитой по меньшей мере тринадцать ударов, нанесенных ножом. Во-вторых, в спальне Джины обнаружили черный мусорный мешок, где лежали испачканные кровью полотенца — очевидно, не лучшие факты в защиту ее невиновности. После этого Грант было предъявлено обвинение в убийстве матери, а к полудню следующего дня практически весь город знал об ее аресте: несмотря на закон штата, защищающий анонимность несовершеннолетних, шериф сообщил общественности имя преступницы, которое с азартом подхватила пресса.
Тем не менее Джина не стала жертвой массового осуждения и травли даже в Лексингтоне, который представлял собой крайне консервативный регион США. В отличие от полиции, жители округа были хорошо знакомы с семьей Грант и трудностями, с которыми девочке приходилось сталкиваться дома. После смерти мужа мать Джины погрузилась в затяжную депрессию и вряд ли за целый месяц находился хотя бы один выходной, который бы она проводила с детьми, а не с алкоголем. Насколько психологическое насилие, пережитое Грант в период взросления, может служить оправданием ее поступку — судить каждому самостоятельно.
Судья Уэстбрук, выносивший зимой 1991 года приговор, рассудил, что может. Джине грозил всего год тюрьмы, включая предварительное заключение, а несколько месяцев спустя она и вовсе была освобождена — с испытательным сроком и под опеку тети и дяди в Массачусетсе. Там девушку определили в интернат для девочек, где она начала посещать сессии с психотерапевтом. Ее бойфренду Джеку Хуку, который, оказывается, стал соучастником непредумышленного убийства (его отпечатки были обнаружены на рукояти ножа), повезло меньше: почти год он провел под стражей, а впоследствии был арестован по новым обвинениям в краже в особо крупных размерах.
После выпуска из интерната Джина приняла решение продолжить обучение в школе, а затем поступить и в университет. Амбиции не позволили ей выбрать вуз средней категории, и она замахнулась на Лигу плюща (выдающиеся академические достижения позволяли ей всерьез рассматривать этот вариант). Оставалась небольшая проблема: девушка пронимала, что криминальное «резюме» вряд ли станет для руководства Гарварда аргументом за ее принятие. Грант, тщательно охранявшая свой секрет от учителей средней школы, которые впоследствии написали ей восторженные рекомендации, от такой удачной тактики не отказалась и при беседе с приемной комиссией, назвав смерть матери всего лишь несчастным случаем.
Но опыт в очередной раз показал, что шила в мешке не утаишь. 3 апреля 1995 года сотрудники университета провели экстренное собрание: утром они получили анонимное письмо, разоблачавшее Джину Грант и содержавшее в себе вырезки из новостей Южной Каролины четырехлетней давности. Размышления не заняли много времени: вскоре документ о зачислении девушки был отозван, и дорога в Гарвард навсегда оказалась для нее закрыта.
А как вы думаете, в Гарварде поступили правильно или стоило дать Джине шанс? Делитесь мнением в комментариях!
