Я тут вдруг в комментариях с немалым удивлением обнаружил, что иные люди вообще не вполне понимают ни то, что такое определение, ни то, что такое определённость, а когда им это объясняешь, давая определение определению, то они начинают полагать, что определение возникает как категория совершенно произвольно. И что его можно определить как угодно и написать о нём всё то, что чёрт знает что кому-то на душу положит.
Это не так. И сейчас я попытаюсь показать на элементарных шагах как именно возникает категория «определение» в объективной логике. В субъективную логику я заходить не буду. То есть ограничимся только первым томом «Науки логики» Г.В.Ф. Гегеля.
Всё, что выделено жирным шрифтом, суть имена категорий.
Итак, всё начинается с такой категории как чистое бытие. О нём вообще нечего сказать, кроме того, что оно есть.
Нет, не существует ещё (о существовании можно говорить только в субъективной логике, а до неё мы ещё не дошли), а просто есть. Оно – чистое, следовательно, в нём ничего нет, следовательно, оно – ничто.
Странно, да? А ничего странного. Если мы имеет белый шум, то в нём сразу и бесконечно много информации и вообще никакой информации нет. В этом смысле белый шум это чёрный шум. Как раз о белом шуме мы можем сказать только то, что он есть (или его нет).
Если мы имеем чистый лист бумаги, то в нём сразу же существует и доказательство третейской записи и доказательство её отсутствия.
Но ведь тогда ничто тоже есть и, следовательно, ну, раз оно есть, то ничто это чистое бытие, ведь то, о чём мы можем сказать только то, что оно есть и могло бы являться чистым бытием, но чистым бытием оно уже точно теперь не является, так как оно появляется из иного, а именно – из ничто. Такое бытие называется уже просто – бытие. Заметим, что бытие это и чистое бытие тоже, поскольку оно есть, но оно же и не является чистым бытием, поскольку о нём также можно сказать больше – о нём уже можно сказать, что оно возникло из ничто. Так вот, при рассмотрении переход от бытия в ничто называется прехождением, а переход от ничто к бытию – возникновением.
Каждый из этих переходов – называется «момент». Между возникновением и прехождением есть единство, ведь и то и другое существует только в связи с тем, что есть иное, и оба они – моменты, следовательно, мы можем их рассматривать одновременно (вот тут, в этой одновременности и находится уход от Аристотелевой логики, тут как раз рассматривается это само противоречие, взятое сразу именно одновременно, поэтому-то и недействительна попытка расширить бинарную логику на n-арную), и тогда, рассматривая их в единстве, мы получаем становление, которое в себе сразу же имеет два момента: возникновение и прехождение. Тогда можно сказать на полном основании, что становление есть благодаря разности бытия и ничто как единство противоположных моментов: перехода ничто в бытие и бытия в ничто. Но это означает, что в становлении уже никакой разности между возникновением и прехождением нет, и, следовательно, коль скоро исчезает разность возникновения и прехождения, то исчезает, то есть само себя отрицает, и … само становление, ведь становление как раз и есть только в результате этой самой разности. Обратите внимание, мы снова получили противоречие.
Пример и несколько слов о соотношении логик
«Как так? — спросят у меня. — Как это можно брать одновременно два момента, которые сразу противоречат друг другу?!»
А вот вам, дорогие мои, пример, который поймёт даже недоучившийся юрист. Недоучившийся в том смысле, что тут достаточно пары курсов юрфака, а юрист именно потому, что он будет рассуждать о предмете юридическом. Он — юрист в становлении и, надо полагать, в возникновении, а не прехождении.
Вы все знаете, что существует такой договор как договор займа. Он в российском праве считается реальным, то есть он вообще порождает права и обязанности только в тот момент, когда займодавец передаёт вещи или деньги заёмщику. Верно? А вот тогда, когда займодавец передаёт заёмщику предмет займа, обязательство передать этот предмет сразу и возникает и прекращается, не так ли? И при этом никого не удивляет ни то, что это именно так, ни то, что при этом порождаются и самый договор, и иное обязательство, а именно: возвратить предмет займа. Причём одно без другого вообще не существует. Скажем, на основании договора займа нельзя в суде потребовать дать предмет взаймы, потому что если этот предмет не дан ещё взаймы, то не существует и договора займа и вытекающих из него обязательств, а если он уже дан, то не существует обязательства его дать. В том-то и дело, что в данном случае весомо, грубо, зримо (для юриста, рассматривающего сам процесс заключения договора займа) проявляется именно становление в единстве двух моментов самого обязательства передать что-либо взаймы — возникновение этого обязательства и его прехождение — в силу исполнения этого обязательства. Вот поэтому для превращения в смысле удовлетворения соответствующего интереса договора займа из реального в консенсуальный надо ещё одну конструкцию. И требование тогда выдвигать уже не на основании договора займа, а на ином основании — на основании этой новой конструкции:
Если эти два момента и их единство не усмотреть — не удастся построить и инженерную конструкцию, строящуюся для того, чтобы удовлетворить интерес в консенсуальности договора, который не удовлетворяется реальностью договора. А вот если увидеть их именно методом диалектической логики, то такая конструкция вполне строится.
Это к вопросу о том, что нет ничего практичнее хорошей теории.
С точки зрения Аристотелевой логики наталкивание на противоречие в результате рассуждения – конец рассуждения, указывающий на недействительность самого рассуждения. С точки зрения диалектики как раз нет, потому что диалектика как раз начинается именно там, где натыкается на противоречие. Кстати, до этого момента диалектика вовсе не противоречит Аристотелевой логики. В этом смысле она является расширением её.
Но вернёмся к нашему рассуждению
То есть становление, как мы видели, есть беспокойное единство бытия и ничто. Беспокойное, потому что в нём постоянно происходит и возникновение и прехождение. И одновременно мы заметили, что тем самым, в силу уже именно единства (а не в силу беспокойства), становление само себя и отрицает. Следовательно, мы можем опять же взять это беспокойное единство бытия и ничто вместе с его отрицанием, с отрицанием этого беспокойного единства, и получим что? Понятно, что получается спокойное единство, ещё называемое спокойной простотой. Тут ясно, что отрицанием единства будет простота (не сложность, не составность, а именно простота), а отрицанием беспокойного – спокойное.
А зададимся теперь вопросом «а спокойная простота» это что? Если она есть, то это чистое бытие? И да и нет. Бытие – несомненно, ну раз она есть, но вот чистым бытием она не является, поскольку о чистом бытии, как мы определились в самом начале, можно сказать только то, что оно есть и больше ничего, а вот об этом нашем бытии мы уже много чего сказали. Значит, спокойная простота это бытие (просто бытие, не чистое бытие уже). Но если это какое-то бытие и притом далеко уже не просто бытие, так как в нём уже есть становление вместе с отрицанием становления (а в бытии при нашем первом рассмотрении ещё становления-то не было, оно выявилось нами позже!), то дадим ему новое имя: наличное бытие.
Но если мы возьмём это наличное бытие в его возникновении, в его движении из чистого бытия, в том движении, которое вот тут только что мы изложили, то это значит, что в этом наличном бытии есть и то самое становление, в результате отрицания которого и появилось перед нашим рассудком и наличное бытие.
Ну, тут самый простой пример, который приводят всем.
Вы – наличное бытие, однако в Вас с неизбежностью есть Ваши родители, каждый из которых не есть Вы, и каждый из которых не есть другой родитель, и каждый из них не есть иной вообще. И всё это есть в вашем наличном бытии, которое есть, несомненно отрицание и Вашего отца и Вашей матери и одновременно с этим, подчёркиваю, – одновременно! – единство и отца и матери, причём Вашего отца и Вашей матери.
Но если мы продолжаем брать теперь уже категорию наличного бытия вместе со всем процессом его получения, а не только как результат этого процесса (вот как раз чистыми результатами занимается Аристотелева логика, а нас как раз интересует процесс, а во всяком процессе обязательно имеется противоречие), то мы немедленно вспомним, что в этом самом наличном бытии имеется … ничто. Так вот, если мы возьмём это ничто, которое имеется в этом наличном бытии, причём возьмём это ничто как то, что есть (!) в наличном бытии, то мы получим определённость, то есть
определённость есть ничто, взятое в наличном бытии так, что конкретное целое имеет форму бытия.
Смотрите: мы перешли от чистого бытия к ничто, затем возникновением из ничто к бытию, от бытия через становление (становление это, как мы помним, единство двух моментов) к наличному бытию, а затем получили через ничто, взятое как бытие, определённость этого нашего только что полученного наличного бытия.
Коза – наличное бытие, а вот «рогатая» уже определённость этой козы, так как всё же коза это – одно, а рогатость – нечто иное. Рога — это не коза, хотя они и присутствуют в козе, потому она – рогатая.
Но определённость, коль скоро мы её уже взяли, есть бытие, ведь она уже есть. Значит мы можем рассматривать определённость только с той стороны, что эта определённость – бытие. Если мы рассматриваем определённость только со стороны её бытия, взятой самой по себе, то эта определённость называется качеством.
Вот рогатость как она есть это как раз качество козы… Обратим внимание, что при этом рогатость мы тут рассматриваем вовсе отдельно от козы, хотя бы просто потому, что рогатыми бывают вовсе не только козы, но и козы могут не быть рогатыми.
Но качество, если мы его рассматриваем, есть бытие, не так ли, ведь оно есть? Причём оно не просто бытие, а, как мы видели, уже наличное бытие, ведь наличие качества тут же указывает и на отсутствие наличия этого качества и отрицает иное качество. Если же мы берём качество как бытие, то оно называется реальностью, но коль скоро качество это не только бытие, но и наличное бытие и, следовательно, в нём есть ничто, то мы можем взять его и как ничто и тогда оно будет называться отрицанием.
Комолость есть отрицание рогатости, заметим, что рогатость есть отрицание комолости. Если бы не было вообще комолости, то, строго говоря, не было бы и рогатости.
Итак, мы перешли от чистого бытия к ничто, от ничто к бытию, от бытия к наличному бытию, от наличного бытия к… определённому наличному бытию. В нём, в определённом наличном бытии уже снято различие между реальностью и наличным бытием, и отрицанием и наличным бытием. То есть в определённом наличном бытии отдельно уже нет ни реальности, ни отрицания, ни отдельного наличного бытия, они суть только вместе, например... рогатая коза.
Так вот это определённое наличное бытие имеет более короткое название. Это – нечто. Заметим сразу, что нечто это положительная категория, она имеет форму… именно бытия. И притом не всякого бытия, а наличного бытия и не просто наличного бытия, а определённого наличного бытия.
Ничто и нечто
Что дальше можно сказать о нечто?
Во-первых, нечто равно самому себе,
а во-вторых, коль скоро оно всё же наличное бытие, есть также и ничто, да ещё, заметьте, оно и определённое наличное бытие, то оно непременно ещё и себя отрицает (причём в своей истории несколько раз!), и значит, оно не равно самому себе.
Опять… к нашей радости имеем противоречие, значит, можем рассуждать дальше.
Взяв нечто как равное самому себе, – получаем опять то же самое нечто, а вот если возьмём его как неравное самому себе, то получим иное.
Да-да, коза это с одной стороны – коза, а с другой стороны, козочка — это точно не коровка и не ослик (и ослик и коровка – иное по отношению к козочке, хотя рогатые коровки мне встречались, а вот рогатых осликов я, кажется, ещё не видел).
Самым продуктивным будет всё же взять нечто как иное, ну, чтобы продолжать рассуждать… нам ведь для рассуждения надо противоречие, а, чтобы рассуждать о бытии, надо ничто.
Итак, рассматриваем иное.
Во-первых, иное иного есть иное (тут иное равно самому себе!),
а во-вторых, иное иного есть иное (а вот тут иное не равно самому себе!).
Но иное иного, во-первых, есть нечто (тут мы вернулись), а во-вторых, это совсем иное (не наше нечто и не первое иное).
И… о радость! – иное, как и ранее рассмотренное нечто, равно себе и не равно себе.
То есть мы имеем опять же два момента этого самого иного: равенства самому себе и неравенства самому себе.
Вообще-то вполне ожидаемо, не находите?
То есть можно твёрдо сказать, что любое нечто имеет два момента: равенство с собой и неравенство с собой. В общем, покой нам только снится.
А так как всякое противоречие порождает движение, то назовём и это движение, порождаемое в нашем рассудке, равенством нечто самому себе и неравенством нечто самому себе, изменением, ну и тогда указанное нечто это изменяющееся нечто. То есть всякое нечто изменяется и всякое нечто не меняется, оставаясь собой. Тут же два момента!
Помните, как там у Гераклита: „Пάντα χωρεῖ καὶ οὐδὲν μένει“ (Всё изменяется, ничто не стоит на месте!)? Вот Гераклит явно ухватил только одну сторону, но он же увидел и вторую, правда, неявно, так как если ничто не стоит на месте, но при этом течёт, значит изменяется и это нестояние на месте, и, значит, оно на месте стоит.
Если бы нечто, изменяясь, не оставалось собой, то истории, между прочим, вообще бы не существовало. Для неё не было бы решительно никаких оснований.
Так, но нечто есть ещё и не просто наличное бытие, но и определённое наличное бытие, то есть наличное бытие с определённостью. А это значит, что мы можем уже брать определённость как нечто, не так ли? Но тогда мы можем сразу же сказать, что и определённость и равна сама себе и не равна сама себе. Ну, просто потому что определённость — это нечто, а в нечто есть и равенство, и неравенство самому себе.
Если определённость равна сама себе, — ну мы берём её со стороны равенства самой себе, — то мы получаем определённость равную самой себе, которая называется в-себе-бытие, а если мы возьмём определённость как неравное самому себе (то есть равенство с чем-то иным), то мы получим бытие-для-иного. Моменты эти в-себе и для-иного противоположны? – Да, значит, мы можем рассматривать и их разность. Эта разность называется в-нём-бытие – сохранение в-себе-бытия путём отрицания бытия-для-иного. В-нём-бытие не просто равенство с самим собой, то есть в-себе-бытие, но такое равенство, которое ещё и противостоит неравенству с самим собой.
Так вот, определённость нечто, которая в-себе-бытие и находится в единстве с иным моментом того же нечто – с в-нём-бытием, и есть ОПРЕДЕЛЕНИЕ.
А вспомнив всё, что мы только что сказали, в том числе и относительно качества и простого бытия, получаем, что
определение это такое качество, которое есть в-себе в простом нечто и находится в единстве с в-нём-бытием.
А вот определённость, которая есть лишь бытие-для-иного это характер.
Ну вот, тут можно и остановиться, поскольку мы вывели категорию определения. Заметьте, вывели. А не просто написали.
Кто хочет, может обратить внимание, что между и определением, и характером есть противоречие и они всё же едины, например, как наличные бытии, или как определённости, следовательно, тот, кто хочет, может продвинуться в рассуждении дальше … к качественному инобытию – к конечному и бесконечному.
Кстати, идя по этому самому пути, Вы дойдёте до субъективной логики, до сущности, до существования, до суждения, до рефлексии... и дальше, дальше, дальше.
В путь!
Ах, сколько будет разных
Сомнений и соблазнов,
Не забывай, что эта жизнь —
Не детская игра,
Ты прочь гони соблазны,
Ты путь запомни главный —
Иди, мой друг, всегда иди
Дорогою добра.
(Кстати, моя хорошая знакомая учительница начальных классов из Болгарии Поли Рангелова чудесно переводит на болгарский язык детские песни с русского. Вот просто так, для своих детей, а не для того, чтобы ей общество что-то отломило. Коммунистическое поведение, однако! Перевела и эту, правда, с точки зрения перевода именно этой песни у меня есть претензии... но это — иная тема).
Но во всяком случае именно из приведённого рассуждения уже всякому должно стать понятно, что никакими перечислениями признаков, а признаки суть именно определённости для-иного, то есть характеры, нельзя дать определение, если только мы даём определение содержательному нечто, так как определение, как мы уже убедились, есть определённость в-себе.
Вы желаете изложить иную логику, в которой введёте иные категории и будете оперировать иными категориями? Пожалуйста, но только она обязана тогда быть не менее систематична, чем та, которую называют логикой диалектической. А пока Вы этого не сделали, нечего и плеваться на то, что уже есть и сделано до Вас. И... для Вас.
Гегель, понимаете ли, им умер! Ага! А сами-то вы живые?