«Зайдя в дом, Петро вдруг услышал грохот, который раздался из бани. Вбежав в предбанник, он обнаружил три валяющихся тазика на полу. Глиняный кувшин был разбит вдребезги. Не было никаких сомнений, что Петр этого не делал, да и зачем выносить тазики в предбанник»
Часть 1
Петр Крапивин, старик семидесяти пяти лет, бодро шел по проселочной дороге, направляясь к дому старухи Шишкиной Феклы. Знал он ее еще с юности, потому что и сам когда-то обитал на этом хуторе. Но ныне, вот уж как десяток лет, жил дед отшельником глубоко в лесу. Не зная тайной тропы, не каждый мог добраться до его избушки, построенной своими руками. Была она хорошо спрятана от людских глаз. Изредка наведывался к нему Федор, брат с хутора, да Митька, друг закадычный.
В деревне у Петра, кроме этих стариков, жила еще жена да две сестры, помладше него, но с ними он мало общался. Собственно, из-за баб и ушел когда-то с хутора и зажил затворником. В цивилизацию деревенскую почти никогда не совался, была она ему без надобности.
Хлеба ел мало, пек его сам раз в месяц, муку Федька доставлял. Молоко и яйца свои были, овощи тоже сам выращивал, да и лес хорошо мужика кормил.
А шел он на сей раз на хутор не по своей воле, а по воле Домового или скорее Банника, или еще какой другой силы, которая поселилась у него в бане и в доме. Вот уже с месяц как из-за этой силы не парился старик в своей баньке, которую тоже построил своими руками.
А началось это так…
Как обычно в конце недели затопил дед баню, попарился от души, помылся, переоделся в чистое, да на выход собрался, а дверь отворить не смог, словно кто-то запер снаружи.
Петр подумал даже, что Федька или Митька нагрянули, а может и оба вместе — такое бывало. И вот теперь тешатся дураки старые — озоруют по-ребячьи. Петро успокоился, расположился в предбаннике, чайку себе заварил, просидел так минут двадцать, и снова к двери. Ну, поди ж, надоело дуракам потешаться над ним, да уже открыли, наверное, но не тут-то было, дверь не поддавалась. Тогда дед крикнул:
— Ну все, хватит! Побаловались, и будет. Открывайте! Оценил я ваш юмор, выпускайте меня, здороваться будем да ужинать. Я щей наварил, как ты, Федька, любишь. Или это ты, Митька?
Но в ответ старику была тишина. Разозлился он, да стал уже матерными словами ругать, сам не зная кого, то ли Федора, то ли Митрофана. Только толку чуть. Стал он колотить в дверь и орать, и угрожать даже, что больше в жизни не пустит к себе, кто бы ни был шутник. И тут вдруг дошло до Петра. Самогон нашли они, видно. Он на днях порцию выгнал.
«Эх, сучьи дети, — старик почему-то был уверен, что их двое, — перепились и уснули поди. Самогон-то хорош у меня!»
Понял Петро, что бесполезно долбиться, лег спокойненько на топчан и уснул. В баньке тепло, уютно, голод правда слегка помучил старика. Ну да ничего! В войну не то что полдня, иной раз и неделю маковой росинки во рту не было.
А среди ночи проснулся дед от громкого хлопка. Вскочил, глянул, а дверь нараспашку.
«Ну, черти, — подумал дед, — сейчас вы у меня схлопочете!»
Забежал в избу, только не было там никого, а на столе, откуда ни возьмись, шишка лежит, свекла и сучок небольшой в форме клюки. Удивился старик, никого не увидев, и страшно ему стало. Никогда до этого не было у него никакого страха: ничего не боялся, живя один в глухом лесу. Скумекал дед нехотя, что какая-то сила с ним пошутила. Не хотелось признавать сей факт, но пришлось. Не могли Федька с Митькой убежать среди ночи: ни возраст, ни ум не позволяли такую шутку сыграть.
А через день Федор пришел к нему. Петр, не здороваясь, сразу кинулся с вопросом:
— Был ты у меня позавчера ночью? — и с надеждой глянул на брата. Мало ли что.
— Да ты что, Петька? С чего ты взял? Не понимаю тебя!
— Да вижу, что не был, — махнул рукой и сник старик. — Может Митька подшутил? — с надеждой вскинул он взгляд на брата.
— Да болеет он: с неделю уж спиной мается. Фекла Шишкина клюкой своей его отхаживает, — Федор с тревогой посмотрел на брата, — да что случилось? Объясни, лица на тебе нет.
Петро рассказал брату свою ночную историю, завел Федора в дом и показал ему, что в ту ночь на столе нашел: свеклу, шишку и сучок.
— Да уж! — развел брат руками. — Ты говорил, самогону выгнал? — спросил он несмело. — Так давай накрывай. Лидия твоя много чего передала, да и моя навьючила — будь здоров.
Тут только Петр заметил, что брат сгибается под тяжелой ношей. Хорошо посидели в тот день, выпили, закусили, вечером пораньше спать легли, а утром Федор охотиться ушел, но ничего серьезного не подстрелил: так, по мелочи.
Пустым Петр Федю тоже никогда не отпускал. Солений положил в заплечный мешок да грибов белых сушеных, Митьке настойку собственного изготовления передал и наказал спину растирать как следует. Простились до следующего раза. Брат обычно раз в неделю летом наведывался, а зимой пореже.
На следующей неделе Петр без тени беспокойства затопил баню и без происшествий напарился. Слегка переживал, не запрет ли снова дверь кто-нибудь, и несколько раз выбегал в предбанник проверить, но дверь была открыта, все было в порядке.
Зайдя в дом, Петро вдруг услышал грохот, который раздался из бани. Вбежав в предбанник, он обнаружил три валяющихся тазика на полу. Глиняный кувшин был разбит вдребезги. Не было никаких сомнений, что Петр этого не делал, да и зачем выносить тазики в предбанник? Не место им там. И грохот опять-таки, и кувшин не сам же выскочил из бани в предбанник. Старик хорошо помнил, что не выносил его. Ну не приснилось же ему, он ведь еще и не ложился.
Вот тогда старик струхнул. Еще как! Не зная, как общаться с такой силой, он промямлил:
— Ну ты это… того… как-то уж объясни мне, чего тебе надо-то…
Сказал и рванул в дом, что есть мочи, а дома на столе вновь свекла, шишка и сучок. Опешил затворник, ведь в тот день, когда Федор приходил, он, показав ему все эти предметы, сжег их в печи. И вот на тебе: снова то же самое, и лежало так же, как в прошлый раз, в том же порядке, рядком.
Татьяна Алимова
Сейчас читают на канале
