Месяц промучившись с Домбровским, решил наконец-то восполнить постыдные пробелы в образовании и, не тратя время зря, прочитать с небольшими интервалами Гомера, Рабле, Боккаччо, Сервантеса, Мильтона и Костера (естественно, это планы на долгое время). Однако, ничто не происходит сразу, и первым делом взялся за Данте, начало книги которого известно в переводе Лозинского почти всем. Я также когда-то безуспешно пытался прочесть хотя бы «Ад» (тем более, что очень люблю телефильм Питера Гринуэя, экранизировавшего первые восемь песен первой части «Божественной комедии»), но, со стыдом признаюсь, что необходимость умственных и духовных усилий сильно отвращала от чтения. Действительно, прочесть книгу Данте – большой труд, но оправданный: чем больше ее читаешь, тем возвышеннее становятся твои мысли и чувства, и даже сам грех, влекущий к себе падшую человеческую природу, перестает на некоторое время интересовать читателя этого удивительного произведения.
Нет никакого сомнения, что нам, грешникам, чтение «Ада» ближе: оно может и вразумить, и напугать, и впечатлить. Именно в первой части своей книги Данте показывает себя величайшим визионером в истории литературы, прямым предком Сведенборга и Даниила Андреева. В то же время «Чистилище» и «Рай» производят впечатление чего-то абстрактно-схоластического, и именно эти части «Божественной комедии» убеждают нас, что не был Данте ни в аду, ни в раю (как думают некоторые наивные читатели-христиане), его книга – плод невероятного напряжения ума и чувства, это именно вымысел, литературное произведение. Однако, надо иметь опыт благодатного общения с Богом, чтобы написать тот же «Рай», и он у Данте совершенно точно был. Вместе с тем, «Божественная комедия» - это не только опыт литературного переосмысления богословских вопросов, но и историческое сочинение, на что указывают многочисленные имена реально существовавших людей, их судьбы и авторское отношение к ним (например, в «Аде» - это Франческа, Чакко и Уголино, в «Раю» - Франциск Ассизский, Бернард Клервосский и Фома Аквинский).
Уже «Ад» дает понять, что перед нами – произведение переходного периода, не вполне христианское, но и не совсем ренессансное. Здесь еще нет возрожденческого гедонизма и антропоцентризма Рабле и Боккаччо, но, например, само представление о Божестве (чему свидетельство – многочисленные страницы «Рая») скорее пантеистическое, чем монотеистическое. Божество у Данте эманирует, выходит за Собственные пределы и порождает сферы рая, а муза Данте Беатриче чуть ли не восседает на престоле рядом с Девой Марией. Также на наполовину языческие представления о Божестве указывают многочисленные упоминания античных богов и аллюзии на древнегреческую литературу. Однако, все это не является недостатками произведения Данте Алигьери, скорее это просто дань заблуждениям эпохи. Порой, читая «Рай», ловил себя не предательской мысли: «Скорее бы дочитать, до чего же нудно», и действительно, рай у Данте как-то очень уж однообразен, даже сер в отличие от мощной материальной метафоричности «Ада».
Помню, схожий вопрос задавал один мой вузовский преподаватель студентке, приготовившей доклад о Данте на семинаре: «Не кажется ли вам, что страницы «Ада» материальны, зримы в отличие от абстрактно-схоластического «Рая»? В то же время художественная и стилевая неравноценность частей «Божественной комедии» не должны отталкивать от ее чтения: еще раз подчеркну, это очень полезно в духовной плане особенно для читателя-христианина. Даже соразмерность всех трех частей книги («Ад» включает в себя тридцать четыре песни, а «Чистилище» и «Рай» - по тридцать три), ее эстетическое совершенство, не говоря уже о неоспоримом гомолетическом эффекте, выглядят невероятным по силе упреком нашему времени. Что наша эпоха может предложить в качестве своего художественного симптома, кроме Сорокина и Пелевина, Франзена и Янагихары? В любом случае, постепенно, не торопясь, любому образованному человеку стоит обращаться к великим книгам, проверенным временем: так с пользой можно провести хотя бы часть времени этой быстротечной жизни.
