Из заметок "петроградского обывателя" (1915, Первая мировая война)
В следственную комиссию был доставлен опроса судебным следователем рядового из крестьян Николая Дорожка, который показал следующее:
"Наш полк находился на люблинском направлении. Первый бой, в котором участвовал полк, произошел на рассвете между Ивангородом и Новой Александрией. После прекращения боя, полк расположился на отдых, часть солдат полка и Дорожка стали помогать санитарам относить раненых в деревянный сарай.
Часов около 11 ночи раздалась сильная ружейная стрельба. Оказалось, что деревня была окружена германцами. Наши начали отступать от деревни. Приблизительно в версте от неё дорожка и два других нижних чина натолкнулись в темноте на германский окоп, были захвачены в плен и доставлены в ту деревню, от которой только что отошли.
Их троих привели к тому сараю, куда он, Дорожка, помогал носить раненых, и поставили у глухой стенки сарая. Так они стояли минут 20. Подошедший немецкий офицер взял пук соломы, положил ее возле угла сарая и поджег.
Через 2-8 минуты, когда пламя охватило крышу, из сарая раздались душу раздирающие крики о помощи наших раненых.
В это время к одному из троих захваченных в плен подошел германский офицер и выстрелил в упор из револьвера в пленного. Тот свалился на землю. Тот же офицер чем-то полоснул по животу второго пленного, и при свете пожарища Дорожка увидел, как у его товарища, падавшего на землю, вывалились из живота кишки.
После этого Дорожка моментально метнулся в сторону и побежал на гору. Вдогонку раздалось несколько выстрелов, но ни одна пуля не задела смельчака, и ему удалось убежать к нашим частям. В подожженном германцами сарае, по словам санитаров, находилось 66-68 наших тяжелораненых, которые сгорели".
Рассказ Михайлова (без указания имени отчества) про деяния одного из наших полковых священников
"Он был благочинным одной из второочередных пехотных дивизий. Когда он представлялся начальнику дивизии, тот естественно спросил:
- А где, батюшка, ваши вещи? И как добрались вы к нам с вокзала?
- Вещи? Да вот что на мне и вот здесь, - указал он на маленький узелок возле себя. - А с вокзала пришел пешком.
- Ну, зачем вы, батюшка, так делаете?! Мы экипаж за вами выслали бы! Дождь, грязь! - заволновался генерал.
- Ничего, мы к этому привычны, ведь я же монах.
Это было первое с ним знакомство.
А дальше ряд путешествий по окопам под обстрелом, панихиды на одиноком, уже покинутом нашими войсками кладбище. Все просто, тихо, незаметно. С той простотой, незлобивостью и радостностью, что сохранилась во всем мире только у нашего русского старенького и неизбалованного жизнью священника. Жизнь наша, мелкая, эгоистичная, почти совершенно чужда им. В них много детского, чистого. Зато они больше нашего чувствуют ее правду.
Приходит, например, как-то он к генералу, немного взволнованный и растерянный:
- Ваше превосходительство, вы обязательно представьте меня к кресту, к ордену, по-вашему, а то я получил письмо от своего настоятеля, он пишет, что я, наверное, плохо служу, если все мои батюшки уже получили награды, а я нет! А я ведь ничего, ничем не провинился? Так представьте же, ваше превосходительство. А то негоже выходит.
Как хорошо, что он успел получить этот орден до своей смерти. Хотя теперь никто уже не скажет, что он плохо служил. Узнал я о его смерти в походе, в тяжелое время, когда все помыслы были заняты своим делом. Тогда мне это показалось совершенно ненужным, - зачем мне знать, что он убит?! А сейчас... Но такие смерти нужны! В них залог прекрасного в грядущем и величия в настоящем! Иначе Господь не допустил бы их!
Наша бригада с полком, где он был священником, была придана соседнему корпусу. Корпус этот попал в очень тяжелую обстановку и должен был отойти. Бригаду назначили арьергардом, задачей которого было прикрыть отход всего корпуса. Немцы давили со всех сторон. Ежеминутно можно было ожидать окружения. Особенно худо пришлось полку, где был он. Полку нужно было начать отход днем, чтобы действительно не быть окруженным и успеть догнать корпус.
В цепях с солдатами лежал и батюшка. Раздалась команда для атаки. Без короткого удара отойти не было возможности. Первым из окопов поднялся батюшка. Повернувшись спиной к врагу, осеняя своих крестом, говорил солдатам он о трудной минуте, о победе, а что ему самому негоже на старости лет попасться в плен к немцам и что лучше умереть за Царя и родину.
Почти первой же вражеской пулей он был ранен в обе ноги. Упал со словами благословения. А следующим залпом был убит - пуля попала в висок. Полк выполнил свою задачу и присоединился к корпусу.
Батюшка в плен не попал. Желание его исполнилось: он умер за Царя и родину. А светлая память о нем с нами до победы и счастья России, о котором он так любил говорить".
