Первым был отец. Уехал в командировку и не вернулся. «Встретил другую. Так вышло», – написал он в письме то, что обычно говорят они все, прикрывая обстоятельствами собственную трусость и предательство. А приехать и сказать все маме в глаза не решился. Сообщил, что не вернется, и исчез из нашей жизни. Еще несколько месяцев нам приходили небольшие денежные переводы, каждый раз из того города. То ли работа отца была связана с разъездами, то ли боялся, что мама станет его разыскивать. Но она не собиралась ни искать, ни устраивать скандалы, ни напоминать о долге – просто ждала. Очень любила папу и все надеялась, что он одумается. Но отец не вернулся. А через год, когда мне было четырнадцать лет, мама тоже меня бросила: наглоталась таблеток и не проснулась. На ее прикроватной тумбочке рядом с пустым пузырьком лежало последнее письмо отца, где говорилось, что его новая жена ждет ребенка, и надо узаконить отношения… Так мы и остались вдвоем с бабушкой, которая продала дом в деревне и переселилась ко мне, в оставшуюся от родителей квартиру. После маминого ухода бабуля строго сказала, глядя мне прямо в глаза:
– Запомни, Анастасия, самоубийство – страшный грех. Тех, кто наложил на себя руки, на кладбищах не хоронили. Что бы ни случилось, даже думать об этом не смей. Слышишь? Анастасия…
Так называла меня только бабушка. Отец звал Настеной, мама – Стасей. А бабушка – полным именем, как взрослую. Вот и пришло время стать взрослой. Бабушка помогала мне. Ведь у нее был Бог, поддерживающий, дающий силы жить, а у меня не было никого, кроме нее. На похоронах я поклялась не обращаться за помощью к человеку, который убил маму. Так что отец для меня тоже умер в день маминых похорон. А через три года и бабушка ушла в мир иной. И она бросила меня... Я заканчивала школу. Перед смертью бабуля пообещала присматривать за мной «оттуда». Плакать было некогда. Надо было занимать деньги и устраивать похороны, сдавать выпускные экзамены, искать работу, – словом, как-то выживать. И собирать деньги на дальнейшую учебу. Я мечтала выучиться и уехать как можно дальше из этого города, от своих воспоминаний. Год проработала в киоске. А на какую еще работу может рассчитывать семнадцатилетняя сирота без образования и связей? Мир видела, в основном, через окошко своего зарешеченного «броневика», не могла позволить себе никаких развлечений: каждая копейка откладывалась на будущую учебу. Иногда со мной пытались знакомиться покупатели, но напрасно. Когда-нибудь, где-нибудь все будет: и шумные компании, и веселые вечеринки, и друзья, и семья… Но не сейчас и не здесь. Этот город столько раз предавал – не хочу, чтобы меня с ним хоть что-то связывало. Но когда встретила Гену, все решения сразу забылись, а клятвы утратили силу. Сероглазый, как же я тебя любила! Смотрела на других, а видела только тебя, разговаривала с другими, а слышала только твой голос, твое ласковое «Настенька моя, цветочек аленький»… Гуляли под ночным летним небом, взявшись за руки, и не было никого счастливее нас двоих. Гена тоже мечтал уехать, но ему оставалось два курса института. Решение пришло само собой и казалось тогда правильным: отложу свою учебу на эти два года и буду работать за двоих. А он пусть доучится, светлая голова. Потом мы уедем, и уже я буду учиться, а Гена станет содержать нашу семью. Денег, которые зарабатывала в киоске, на двух человек не хватало при всей экономии. Поэтому, когда подвернулась работа в баре, согласилась не раздумывая. Зарплата в два раза больше плюс чаевые. Тяжело? Да! Но я сильная, выдержу! Напарница Маринка быстро стала подружкой и обучила меня премудростям барменской профессии... Прошел почти год. Домой возвращалась в два-три ночи, не чувствуя ног. Работали «до последнего клиента», а посетители, которым некуда было спешить, могли «зависнуть» до утра. Но все равно домой летела на крыльях: там ждал любимый, а с ним забывалось все плохое. А потом… Почему-то все черные события в моей жизни случаются в мае. И уход отца. И самоубийство матери. И смерть бабушки. Сергей тоже появился именно в мае...
Я заметила его в баре заполночь, когда большая часть посетителей уже разбрелась. Развалился на диване и пялился на меня, нагло ухмыляясь. Толстый боров, стриженый под ноль, молодой, но обрюзгший. На оттопыренном мизинце блестел большой уродливый перстень. Бр-р-р!
– Повезло тебе, Настя, – вполголоса сочувственно сказала Маринка.
– Кто это? – спросила я. – Сергей. Местный «владелец заводов, газет, пароходов». Держит несколько «обменок» в районе, считает себя пупом земли. Прицепится – пиши пропало…
– И не таких отшивала, – беспечно ответила я.
Знать бы тогда… Время шло. Наглый посетитель заказывал коктейль за коктейлем и не переставал сверлить меня взглядом. И у меня, и у Маринки давно уже слипались глаза. Все, кроме Сергея, разошлись, но отвадить выгодного клиента мы не смели. Около четырех утра он наконец поднялся и, пошатываясь, подошел к стойке.
– Сколько? – спросил он у Маринки.
– Две тысячи шестьсот рублей, – ответила она, просмотрев записи.
Сергей достал из портмоне, три тысячные купюры и бросил на стойку:
– Вот, держи.Сдачи не надо. Потом вынул один доллар, повернулся ко мне и с издевкой произнес:
– Ну что, крошка, пойдем развеемся?
– Я тебе не крошка, – отрезала. – И идти с тобой никуда не собираюсь.
– Ух ты, горячая девушка, – противно захихикал Сергей и достал еще одну долларовую купюру. – А так пойдешь?
Призвав на помощь всю свою выдержку, сдержалась и не дала ему по морде. Но он не собирался успокаиваться и прибавил еще доллар. «Где он их берет, черт возьми?! – подумала я. – Ах да, держит обменники. Видно, специально отбирает мелкие купюры, чтобы унизить кого-нибудь…» Когда он довел «цену» до десяти долларов, я не выдержала и послала наглеца куда подальше. Сергей расхохотался и сказал:
– Ути-пути, какие мы гордые! Все равно моей будешь, никуда не денешься.
Еще раз повторив, по какому адресу ему топать, я пошла домой. Начинало светать, улицы были пусты. Оглянувшись, заметила, что за мной медленно едет черная иномарка, и впервые испугалась: до дома далеко, кричи не кричи – никто из теплой постельки не выпрыгнет и спасать меня не кинется. Затащит в машину, изнасилует… Но я недооценила Сергея. Ему нравилось именно издеваться над людьми, хотелось унизить, смешать с грязью, добиться, чтобы к нему приползли сами. Почему выбрал именно меня – одному Богу известно…
Тогда он просто проводил до дома и уехал. Я вздохнула с облегчением, не подозревая, что мучения лишь начинаются. Следующей ночью Сергей появился снова, сел за столик, молча пил и раздевал меня глазами.
– Слушай, Маринка, может, просто пожаловаться шефу? – не выдержала я.
– А толку? – ответила напарница. – Не станет он с этим уродом отношения портить. И бабок лишится, и неприятностей не оберется. Говорят, Сергей сидел за поножовщину. Лучше его не злить...
Под утро спектакль с долларовыми бумажками повторился. Теперь я «стоила» уже одиннадцать у. е. Потом «цена» поднялась до двенадцати. Каждый день на доллар дороже. Сергей приходил не один, а с «шестерками», которые заглядывали ему в рот и отпускали сальные шуточки в мой адрес. Чем сильнее я злилась, тем противнее ухмылялся Сергей. Игра явно доставляла ему удовольствие. Каждая ночь, начиная с момента прихода «ухажера» и заканчивая моментом, когда за мной захлопывалась дверь подъезда, превращалась в кошмар. Безнаказанность этого подонка и моя беззащитность сводили с ума.
Однажды я попробовала заикнуться хозяину, что из-за одного клиента мы с Маринкой перерабатываем по два-три часа. Олег Васильевич с прохладцей поинтересовался, кто именно этот «клиент», но, услышав имя, изменился в лице.
– Чтобы я этого больше не слышал, – строго сказал он. – Рабочий день у вас ненормированный, и это оговорено изначально. Не нравится – увольняйся из моего заведения.
Легко сказать – увольняйся! А зарабатывать где? А мечта уехать отсюда вместе с Геночкой? Ну нет, нужно выдержать! И я молча терпела. Домой возвращалась мрачная, молча ныряла под одеяло и сразу поворачивалась спиной к Гене...
– Что с тобой происходит, малыш? – участливо спрашивал он каждый раз. Да разве ему расскажешь?! Что он может сделать? Набить этому уроду морду? Во-первых, у них разные весовые категории. Во-вторых, «шестерки» так отделают моего парня – косточек не соберешь…
– Ничего. Просто устала, – отвечала я. Скажи он, чтобы бросила к чертовой матери эту работу, может, и бросила бы. Но Геночка лишь обнимал меня и говорил, виновато заглядывая в глаза:
– Ну, потерпи еще немного, а? Понимаю, как тебе тяжело, но что делать?!
А Сергею уже мало было издевательств с долларами. Как-то подошел к стойке, наклонился ко мне и сказал, дыша перегаром прямо в лицо:
– Ну что, крошка, будешь и дальше кобениться? А если я твоему молокососу рыло начищу, станешь сговорчивее? Кровь бросилась мне в лицо.
– Попробуй только тронуть – убью, – очень тихо, но убедительно сказала я. Похоже, он поверил. Может, почувствовал, что мне и впрямь нечего терять. Слегка отстранился и ухмыльнулся:
– Не девка – огонь. Представляю, что ты вытворяешь в постели…
«Комплимент» я проглотила. Главное – он не трогал Гену и больше не заикался на эту тему… А моя цена тем временем поднялась уже до пятидесяти долларов. Шоу, которое разыгрывал Сергей, доставая из портмоне купюру за купюрой, стало собирать зрителей. Многим хотелось посмотреть, как «владелец заводов, газет, пароходов» будет смешивать с грязью простую барменшу. В ответ я не могла уже даже материться: с тех пор как Сергей начал меня преследовать, прибыль заведения существенно возросла, и хозяин поздно ночью прикатывал в бар. Контролировал ситуацию... Вскоре наступила развязка. Однажды вечером я пришла на работу и натолкнулась на бледную Маринку:
– Тебя ждут в кабинете директора.
– Что-то стряслось? – удивилась я. Она только закусила губу. В кабинете меня ждал сюрприз. В кресле хозяина, вывалив ноги на стол, сидел Сергей.
– А где… Олег Васильевич?
– Нет больше Олега Васильевича. Я твой хозяин. Что, допрыгалась, киска?
Он купил наш бар, и мы с Маринкой оказались в его полном распоряжении.
– Все, увольняюсь, – сказала я, с ненавистью глядя в оплывшую рожу.
– Не спеши, крошка, – в сальном голосе Сергея вдруг зазвенела угроза. – Сперва проверю, все ли в порядке с финансами. Воровали с товаркой-то? Нет, так просто от меня не уйдешь...
Я бросилась вон. Трудовая книжка, санитарная? Да гори они огнем! Речь уже не просто о девичьей чести, а о свободе и жизни… Надо предупредить Гену, собрать вещи и мотать из города! В дверях столкнулась с Геной. На нем был парадный костюм, а в руках – чемодан, с которым он перебрался ко мне.
– Что случилось? – спросила я.
– Понимаешь, – ответил он, глядя почему-то в пол, – надо срочно уехать. У меня тетка тяжело заболела… Было совершенно ясно, что он врет.
– Ты бросаешь меня? Почему?
– Ну что ты, малыш... – Гена покраснел и полез в подозрительно оттопыривавшийся карман пиджака. – Устроюсь – заберу тебя. Честно… Вот тебе на первое время… – что-то шуршащее ткнулось мне в руки, даже не глянула, что именно. Смотрела в глаза человеку, которого любила больше всех на свете, и который тоже бросал меня. Сердце стучало так, что, казалось, выпрыгнет из груди.
– Прости, Настенька... – Он неловко ткнулся губами в мою щеку и отодвинул меня от двери. – Так получилось.
Гулко хлопнула дверь. Все закончилось… И отец когда-то бросил мать... Просто встретил другую. Так получилось. Боль в сердце стала невыносимой. Бессильно сползла по стенке на пол, и только тогда взгляд наткнулся на то, что на прощание сунул мне в руки Гена. Тонкая пачечка однодолларовых купюр. Фирменный «знак» Сергея. Вспомнила набитый карман Гены, и сразу все стало ясно. Зачем устранять соперника кулаками, если его можно просто… купить, заплатив теми же мелкими бумажками, которыми унижал меня. Гена, Геночка, как же ты мог?! Лучше бы бросил меня – это как-то сумела бы пережить. Изменил бы, предал – но не продавал бы! Зазвонил телефон. Внутри шевельнулась дикая надежда, что все это дурацкая шутка, и Гена мне сейчас все объяснит.
– Не вздумай свалить, крошка, – прошипел Сергей. – Тысяча баксов, которые я сунул твоему молокососу, теперь на тебе висят. Отработаешь, ясно? А попробуешь сбежать – натравлю ментов. Скажу, что у тебя недостача. Тысяча баксов... Цена любви... Поцелуй Иуды еще горел на моей щеке. Швырнув трубку на рычаг, я стала собирать вещи. Потом что-то вдруг кольнуло меня, подкралась к окну, осторожно выглянула. Так и есть, один из «шестерок» отирается у подъезда. Ну нет, так просто ты меня не получишь! Обвела глазами комнату, выискивая решение. На столе валялось лезвие, которым Гена затачивал карандаши… Полчаса спустя я сидела в полной ванне и никак не решалась полоснуть по запястью. «Это совсем не больно, – уговаривала сама себя. – Усну и не проснусь. Все бросают меня, теперь я уйду сама. Ну, давай же, Анастасия!» Анастасия… Перед глазами всплыло лицо моей бабушки: «Что бы ни случилось, даже думать об этом не смей. Слышишь?» Бабулечка… И оттуда оберегаешь меня от беды… Лезвие выпало из разжавшихся пальцев, и я, наконец, смогла заплакать – впервые за этот безумно долгий день. Я уехала из города той же ночью. Дождалась темноты и вышла через другой подъезд... Назло им всем я когда-нибудь буду счастлива! Как обещала бабушке...
