Предыдущая глава:
Лера всегда жила в чистоте. Такой, где даже воздух пахнет порядком.
В её детстве мама почти не сидела без дела. Если не готовила — мыла, если не мыла — натирала, если не натирала — полировала. По трудолюбию она могла бы соперничать с бабушкой из «Манюни».
Чистый унитаз, белоснежная ванна, аккуратные полочки в холодильнике — всё это просто было.
Как солнце, как ковёр в зале, как вечерние новости.
Казалось, что они существуют сами по себе, и ребёнок к их сиянию не имеет никакого отношения.
Зато просьба мамы протереть пыль или пропылесосить вызывала внутренний протест.
Лера ненавидела эти еженедельные хождения с тряпкой.
Пыль, как враг, возвращалась через неделю — зачем бороться с тем, что всё равно победит?
Однажды мама доверила ей флакон полироли.
Он пенился смешно, пах цветами и химией, и Лера натирала им всё, до чего дотягивались руки — особенно медные ручки и резные дверцы.
Когда мама вернулась, хватило одного взгляда, чтобы понять: с полиролью придётся повременить.
Флакон опустел наполовину, зато блестело даже то, что никогда не блестело прежде.
Потом появилась мохнатая палка — метёлка, которая, по заверениям продавца, должна была «притягивать пыль».
Чуда не случилось, но на короткое время уборка стала хотя бы забавной.
Как-то Лере поручили убирать за кошкой. Процедура была проста, но организм реагировал бурно: слёзы, судороги, рвотный позыв.
Родители решили, что она притворяется, и ругали за «сцену».
А Лера, дрожа, сидела перед унитазом, пока тело не успокаивалось.
Да, в их доме всегда было чисто.
Зеркала без пятен, сантехника блестит, унитаз белоснежный — идеальная геометрия порядка.
Так было тогда, так и осталось: у мамы до сих пор дома можно есть с пола.
Справедливости ради — Леру не особенно нагружали.
Разобрать шкаф или ящики — пожалуйста.
Сортировать канцелярию, блокноты, красиво складывать вещи — любимое занятие.
Порядок давал ощущение контроля, даже если этот контроль длился недолго.
Её комната была безупречной, но не её.
На стенах нельзя было ничего клеить, вещи разбрасывать тоже.
Мама неизменно наводила порядок, пока дочка была в школе.
Куклы, книги, тетради — всё лежало не там, где оставила Лера, а там, где посчитала правильным мама.
Комната выглядела как музей — аккуратный, правильный, без единой детали, которая могла бы рассказать, кто здесь живёт.
Взрослая Лера теперь благодарна за заботу.
Но та, маленькая, чувствовала себя чужой в пространстве, где всё идеально, но не по-твоему.
Поэтому, попадая к подругам, она с восторгом рассматривала беспорядок.
Разбросанные носки, наклейки на столах, постеры с артистами, блокноты и фломастеры на подоконниках.
Всё это казалось ей свободой — той, которой дома не было.
Прошли годы.
Недавно её собственный сын, подросток с вечным творческим хаосом, сказал:
— Мам, ты неисправимая чистюля!
Она вспыхнула:
— Это я чистюля? Ты бы пожил недельку с бабушкой!
И в этом ответе, наверное, было всё — наследие поколений, вычищенное до блеска.
Читать далее: