Михаил Вашкевич. Фото из книги Г. Зябловой "Строка на обелиске"
Григорий Иоффе
8 сентября 1941 года войска Гитлера и Маннергейма замкнули кольцо вокруг Ленинграда. Началась беспримерная история сражения немецко-финских нацистов с населением города, и главным оружием оккупантов в этом сражении был голод.
30 сентября фашистские дивизии были остановлены у стен Ленинграда.
И наши, и немецкие войска начали окапываться, переходя к обороне. Никто тогда, конечно, не знал, что это великое противостояние двух армий продлится больше двух лет – до января 1944-го. Не знал этого и мой отец, младший лейтенант Аркадий Иоффе, обживавший в те дни со своим взводом позиции в районе Лигово, у развилки Петергофского и Таллинского шоссе.
21-я мотострелковая дивизия внутренних войск НКВД СССР, к которой был прикомандирован его конно-прожекторный взвод, была сформирована июле–августе 1941 года на базе 13-го оперативного полка НКВД, 14-го мотострелкового полка НКВД, 6-го – Ракверского и 8-го – Хаапсалусского погранотрядов Прибалтийского пограничного округа, охранявших южное побережье Финского залива. В дивизию влилась окружная школа младшего начсостава пограничных войск. Командовал дивизией полковник М.Д. Папченко
К сказанному надо добавить, что штаб дивизии находился всего в двух
километрах от передовой, в здании, где до войны располагалась больница
имени Огюста Фореля (проспект Стачек, 158). В народе говорили просто:
больница Фореля, а кондукторы 36-го трамвая по пути в Стрельну объявляли еще проще: следующая остановка – Форель.
Бывшая больница имени Фореля. 1942 год. Фото фронтового фотокорреспондента Николая Хандогина
О Н. Хандогине: https://dzen.ru/media/id/61e03317c576b86e739cdf25/nikolai-handogin-i-viacheslav-pakulin-vstrecha-na-nevskom-63c17db3d3265f3f0223f6e4
Всякий документ, историческая справка – вещи безусловно полезные.
Единственное, чего им чаще всего не хватает – это эмоции. Они констатируют, информируют, докладывают, могут даже порадовать или напугать неожиданной информацией… Но лишь подкрепленные свидетельствами очевидцев, живым наблюдением, они становятся подлинным отражением события или целой эпохи. И не могу я здесь ограничиться сухими цифрами и фактами о той же 21-й дивизии и ее штабе. Тем более, что есть впечатления очевидцев, записанные «здесь и сейчас», точнее – там, в блокадном Ленинграде, и в те дни, когда все это было увидено людьми с передовой, так же, как видел это папа, когда верхом служебным делам ездил в город и заглядывал домой, в Аптекарский переулок.
Один из таких очевидцев - герой документальной повести Галины Зябловой "Строка на обелиске". С Галиной Георгиевной – вот такое странное сближение! – мы работали вместе в 70-е годы в газете «Скороходовский рабочий». А в конце 80-х она написала и опубликовала (Лениздат, 1989) книгу о трех бойцах той самой 21-й дивизии.
Подробнее о Галине Георгиевне Зябловой: https://dzen.ru/a/ZF6ha_XfKk3j8tFi
Герои книги – бойцы, прошедшие Финскую войну: скульптор Ростислав Хотинский и студент Технологического института Марк Гейликман, а также бывший матрос Балтфлота Михаил Вашкевич – воевали в отдельном разведбатальоне дивизии. Первые двое погибли, прикрывая отступающих товарищей, настоящими героями, третий, Вашкевич, описал подвиг своих товарищей, но и сам не дожил до Победы: уже работая корреспондентом дивизионной газеты «За Родину», он умер от тяжелой болезни. Не от вражеской пули. От войны.
«Болезнь остановила его… Ночевки в подвалах, на сырой земле, в землянках дали о себе знать… “Главная моя забота – остаться жить, потому что вопрос этот пока остается открытым” – это строчка из последнего письма Михаила Федоровича Вашкевича. Скончался он 28 марта 1943 года от туберкулеза и истощения, как сказано в выписке из истории болезни. “Где похоронен, неизвестно”, – помечено там же. Родные приносят цветы на Пискаревское кладбище и кладут их к братской могиле, обозначенной годом тысяча девятьсот сорок третьим».
1941 год и начало 1942-го. Блокадный город. Больница Фореля. Окопы на передовой. Фронтовые будни. То, что видел в те дни и в тех же окопах мой отец, я вижу теперь глазами Михаила Федоровича Вашкевича. Читаю страницы его дневника.
14 октября.
Когда идешь от Нарвских ворот к больнице Фореля, то с каждым шагом
все очевиднее приближение фронта. Все больше и больше попадается зданий, изуродованных снарядами фашистских вандалов, все меньше и меньше мирных жителей. Дорогу в нескольких местах пересекают баррикады с бойницами для винтовок, пулеметов. Оборудованы дзоты и пр. Сама больница Фореля имеет многочисленные следы разрывов снарядов и мин. Стены зданий в некоторых местах покрыты дырами от осколков, как оспой. Во дворе и на огородах, окружающих больницу, воронки от авиабомб, снарядов и небольшие выбоины от мин. Как-то совсем рядом со мной один из осколков попал по туго натянутой проволоке – раздался звук, как от разрыва гитарной струны.
27 октября.
После полуторамесячного перерыва был на Красной. От Зорьки писем нет.
Видимо, и она мои не получает. Неужели город находится в осаде? Погоре-
вал я в пустой комнате немного, грустно как-то сделалось – особенно когда
затопил печку (чтобы хоть немного прогреть стены), захотелось увидеть у
стола всю свою семью.
Старушки-соседки живут плохо. У Ольги Ивановны при одной из бомбежек от сильного взрыва случился нервный паралич. С питанием у них кризис.
В городе ничего не достать. Живут чаем и 200 граммами хлеба. Стараются
меньше двигаться, чтобы сохранить энергию…
Когда я уходил из дома, началась бомбардировка района проспекта Маклина и Пряжки. Стекла дребезжали от разрывов. Все население квартиры сгрудилось в передней: все почему-то считают это место менее опасным. А главное, оно ближе к выходу. На улице свистели снаряды и падали где-то вправо от мостика через канал. За Пряжкой полыхал пожар. У женщин, идущих мне навстречу со стороны пожарища, на глазах слезы – видимо, только что видели что-то страшное.
29 октября.
Сегодня впервые был на передовой линии, видел врагов, выпустил по ним первые пули… Линия фронта встречала периодическими выстрелами орудий и минометов, «фейерверками» – трассирующими пулями и световыми ракетами. Все это было в стороне от нас, но тем не менее при каждой вспышке ракеты мы припадали к земле. Последнюю сотню метров к передовой «прошли» на четвереньках.
До света пришлось ждать около часу. Мы залезли в какую-то нору, выры-
тую в земляном валу. Разгоряченные и вспотевшие, быстро остыли и начали дрожать от холода и сырости. Я почти не чувствовал ног – одеревенели от неудобной позы и холода.
Линия нашей обороны довольно примитивна – земляной вал, в котором
вырыты ячейки для стрельбы и устроены нары для спанья. Сзади наших бойцов, в двух шагах от рва, – канава и ручей. Часть нар залита водой. Бойцы, грязные от копоти и дыма костров, глины, обросли бородами. Пулемет стоит прямо на глиняной куче – без всяких бойниц и блиндажей.
В 400–500 метрах – пулеметная точка и блиндажи фашистов. Простым
глазом и в бинокль отчетливо видны фигуры разгуливающих солдат. Около
девяти часов утра к блиндажам подошел высокий офицер в длинной, стального цвета шинели. Шел он с фасоном, перескакивая через канавы. Как только подошел к блиндажам, солдаты потянулись к пришедшему. Видя скопление фашистов, мы открыли огонь. Враги попрятались и открыли по нас минометный огонь. Большинство мин падало за нами метрах в пятнадцати, но три мины упали в пяти-шести метрах. Мы залезли в норы и ячейки для стрельбы.
В ответ на огонь фашистов наша артиллерия повела стрельбу по их передовым позициям. Мы с радостью отметили, как несколько наших снарядов ударили в башню и зеленый дом, расположенные в 500 метрах от нас и занятые врагами.
31 октября.
Я был во второй разведке. По приходе домой узнал, что в окопном журнале «Разведчик» помещено мое стихотворение «Городу Ленина». Кроме того, я написал ряд частушек, критикующих отдельных красноармейцев (по заданию редакции).
6 ноября.
Ходил в разведку в третий раз. Прошли деревню Новую – все дома разрушены, от некоторых остались одни трубы. За развороченными стенами – опрокинутые шкафы, разбитые зеркала, кровати, в грязь закатанное тряпье. Сколько слез и обобранных семей!
В лощине, ближе к передовой, следы недавних боев: остов сгоревшего самолета, гусеницы подбитого танка, неразорвавшийся снаряд, убитая лошадь, десятки воронок от разрывов снарядов и мин.
Последние 150 метров шли по ходу сообщения. Следуя заданию, весь день
вели наблюдение за движением групп противника между деревнями Ново- и Старо-Паново, а также по траншеям их передовой линии. Все это нужно, чтобы не быть застигнутыми врасплох, предвидеть, что затевает враг.
Фашисты ходят по окопам в касках, уже покрытых белой краской или прикрытых белыми платками. Стрелять из простой винтовки далеко – 700 метров, мы стреляли из винтовки снайпера – с оптическим прицелом.
В ночь на седьмое батальон вышел на передовую, для усиления стоящих
там частей.
(Вспомним эту ночь на 7 ноября 1941 года. Москва на осадном положении.
В 8 часов утра начинается парад на Красной площади. Боевые марши, исполняемые оркестром штаба МВО под управлением Василия Агапкина. Батальоны курсантов, артиллеристы и пехотинцы, зенитчики и моряки. Конница, пулемётные тачанки, танки Т-34 и КВ-1. Речь Сталина. С Красной площади войска отправляются на фронт, на защиту Москвы. - Г.И.)
20 ноября.
…Днем я был в «Союзпечати». (Довоенное место работы Вашкевича. –
Г.И.) Там узнал еще ряд печальных новостей. Две бомбы попали в Почтамт.
В городе – голод. Дают по 125 граммов хлеба. Мария Васильевна Демина спросила меня, нет ли в кармане хлеба или сухаря. «Пухну, – говорит, – от недоедания». У нее дочь больная и внучка. Свой и без того скудный паек старается передать им, а сама действительно плоха.
Печален и Ленинград. Лица у всех бледные. Большие разрушения на улице Гоголя. Многие граждане носят в петлицах круглые плоские стекляшки лимонного цвета – так называемые «светлячки» – светятся в темноте (наверное, фосфорные).
Обратный путь от Нарвских ворот я прошел под обстрелом – то слева,
то справа рвались снаряды.
27 января 1942 года.
Разбужен был сегодня дребезжанием стекол – наша дальнобойная батарея,
расположенная в километре позади нас, выковыривала фашистов из теплых землянок на тридцатиградусный мороз… Пишу при свете коптилки, резервуар – флакон из-под одеколона, горючее – соляровое масло, фитиль – кусок бинта, вместо стекла – огрызок пробирки, укрепленный над небольшим язычком пламени вертикально, на двух скрепках из жести.
Вчера был в Ленинграде… Целый день я ходил по городу. Громады домов во многих местах зияют пустыми амбразурами окон, провалами в несколько этажей подряд, дырами, пробитыми снарядами. Некоторые дома выглядят рябыми от бесчисленного количества дырок, выбитых осколками снарядов и мин.
Над Невским каждые две-три минуты слышится визг пролетающего снаряда и через две-три секунды его разрыв где-то около Марсова поля.
По ночам город освещается заревом пожаров. Разрушения имеются почти
на каждой улице города. Троллейбусы застыли на остановках, покрылись
инеем, некоторые врылись в землю, подбитые осколками вражеских снарядов.
Квартиры граждан освещаются фонарями, коптилками и другими светильниками разных конструкций. Витрины магазинов выбиты. Кругом хаос: битое стекло, куски льда, разбитые вещи, обгорелые балки. Остекленных окон очень мало, большинство их зашиты щелевкой или фанерой…
На углу Невского и Садовой, как раз против входа в «Пассаж», толпа женщин с кувшинами, ведрами, бадейками: из выведенной на поверхность трубы бьет вода. Каждый старается захватить целительную влагу, да побольше, чтобы не ходить за ней каждый день.
Источник жизни у входа в «Пассаж» . 1941 год. Фото
Н. Адамовича
50-е годы. Восставший из руин Ленинград. Пеше-
ходный переход напротив «Пассажа». Справа, ря-
дом с переходом, черное пятно. Возможно, это люк
на том самом месте, где брали воду в блокаду
...Закрыты фотографии, Главпочтамт, не работает телефон.
В почтовых отделениях – залежи корреспонденции.
Во все концы города тащат мертвецов. Большинство умерших
завернуты в одеяла и привязаны к детским саночкам. Некоторые
зашиты как посылки. В городе голод, ежедневно от недоедания
умирают тысячи людей…
Возвращаясь, я наблюдал такую сцену: у решетки, когда-то снятой с Зимнего дворца, за Кировским райсоветом, упал человек.
Его котомка свалилась на землю. Поднимался он медленно, я решил,
что это глубокий старик. Когда подошел к нему с другой стороны улицы, он все еще стоял на одном колене, беспомощно пытаясь встать. Я помог ему и с горечью убедился, что человек этот моложе меня лет на десять – двенадцать. Оказалось – рабочий Кировского завода, идет с одеялом, чтобы работать, не уходя из цеха, так как ходить домой сил нет. Кроме
хлеба один раз в день он получает жидкую пшенную баланду. С завода каждый день выходят отремонтированные танки. Это совершают люди, умирающие от истощения у своих станков.
20 февраля.
Был в Ленинграде. Народ в городе повеселел. Прибавка хлеба, выдача кое-каких дополнительных продуктов благотворно подействовали на людей. Публика выглядит живее, чище, ходить начали быстрее. По дворам идет уборка нечистот, которых в связи с отсутствием воды накопились горы. В учреждениях появилось электроосвещение. С 25 февраля, говорят, пойдут трамваи. Работает радио, телефон.
Почтамт начал разгрузку завала писем (около 1500 мешков), в этой
работе деятельное участие принимает городская комсомольская организация.
Смертность от голода значительно уменьшилась, но все еще люди гибнут. На работе у меня умерли за эти дни инструктор Платов, плановик Богданов, молодая сортировщица Гридина… Истощение зашло так далеко, что многих уже не спасти. Во всех учреждениях образованы стационары, куда на десять дней помещают наиболее обессиленных и изголодавшихся работников и восстанавливают их силы под присмотром врача…
Подробнее - в книге «100 лет с правом переписки. Народный роман», изданной в 2022 году издательством "Петербург - ХХI век". Книгу можно купить в интернет-магазине OZON, в магазине "Фаланстер" в Москве, а в Санкт-Петербурге – в издательстве (peterburg21vek.ru ), в ИЦ «Гуманитарная академия», Арт-пространстве "Марс" (Марсово поле, 3), в магазинах "Подписные издания" и "Кот ученый", а также на Книжной ярмарке в ДК Крупской (секция 27, со двора).