Этот рассказ из книги моей мамы - Нелли Матвеевны Зверевой. Она называется "Истории моей жизни". Мамы уже нет, но ее добрые рассказы согревают сердце до сих пор.
Первые поминки
Во время войны голод обрушился на нас очень быстро. Нашей семье приходилось особенно трудно, потому что из нас четверых только у мамы была рабочая карточка. Мы с мамой и старенький дедушка, мамин папа, имели карточки иждивенческие. Это значит – по 300 грамм хлеба в день и почти ничего больше. Продукты все исчезли из магазинов сразу же после объявления войны, а до американской тушенки было еще далеко.
Ситуация усугублялась еще и тем, что надо было по крохам собирать и посылать посылки папе в лагерь. Есть хотелось постоянно. Ощущение сытости было забыто. Не было ее и тогда, когда мама на половину своей школьной зарплаты (как сейчас помню – 60 рублей) купила вилок мороженой капусты и сварила из него щи. Сытости не было все равно.
Мамочка буквально вылезала из кожи, чтобы прокормить семью и поддержать обожаемого мужа. Она брала большую нагрузку в школе, да еще подрабатывала шитьем. А мы, дети, продолжали учиться в школе и даже посещали кружки во Дворце пионеров. Мы возвращались домой по абсолютно темному городу. Окна домов были плотно завешаны, а фонари погашены из-за того, что в любой момент город могли начать бомбить.
Но жизнь шла. Мы учились, общались, что-то все время организовывали. Неожиданно в нашем классе произошла ужасная история. Буквально в течение недели одна из одноклассниц заболела и скоропостижно умерла. На похоронах был весь класс.
Мы не были с этой девочкой близкими подругами. Она появилась в классе несколько месяцев назад – семья эвакуировалась с Украины. Тогда я впервые испытала ужас смерти, оказавшейся так близко. После похорон ее родители позвали всех ребят на поминки. Они жили в достатке, поскольку по работе были связаны с торговлей. Стол был уставлен не просто хорошей едой, а какими-то немыслимыми яствами. Испуганные и зажатые, мы в оцепенении глядели на это изобилие. А родные девочки говорили нам: «Ешьте, ешьте, не бойтесь».
И мы набросились. Мы ели, ели, ели и совершенно не заметили, как нам, сытым, стало… весело. Мы ели и смеялись. Где-то там, на подкорке мы понимали, что это ужасно! Что смеяться нельзя! Но мы ничего не могли с собой поделать. Впервые за полгода мы были сыты. Остановиться было невозможно. Это было выше наших сил.
Будучи уже взрослой, я еще долго не могла ходить на поминки. Воспоминание жгло, и мне спустя столько лет становилось стыдно за себя, за бездушие, неумение сдержаться.
Какой же это ужас – война и голод!