Начало здесь 👇
Удобный случай не заставил себя долго ждать. Семнадцатого ноября Генка, как и положено отмечал свой профессиональный праздник.
С самого утра в дом Веры Григорьевны стали съезжаться его друзья и сослуживцы из города. Геннадий вытопил жарко баню, и теперь встречал гостей стоя у мангала. Людка суетилась на кухне, готовя праздничный стол. И только Вера Григорьевна сидела в своей новой комнате и зло чертыхалась.
- Ирод распроклятый! На какие шины гуляет? Поди на прежнем то месте работы не одну бабку обобрал. Другие в его возрасте звёздочки на погонах считают, а этот все в участковых ходит и даже в ус не дует. Все устраивает его. Чтоб тебе пусто было!
Гулянка затянулась до самой поздней ночи. Гости безобразным образом оккупировали весь дом. Кто-то даже пытался прилечь на кровать Веры Григорьевны, но та отстояла её. А утром, когда все разъехались, Генка, у которого голова гудела с похмелья, вошел к ней в комнату сам.
- Тёщенька, - обратился он к ней подозрительно слащаво, - поищи в своих закромах...
- Чего поискать то? - раздраженно спросила Вера Григорьевна.
- Ну что вы сами не видите что-ли? Болею я.
- Вчера у тебя водка рекой текла, а сегодня побираешься, - женщина ухмыльнулась, чувствуя что настал нужный момент, - да ладно уж, что я не понимаю. Только водки и самогона у меня нет, все извела на настои. Но за то есть коньяк.
От этого известия Генкино лицо расправилось, просветлело и расплылось в довольной улыбке. Он жадно выхватил из рук тёщи четушку, тут же открыл и залпом принялся пить. А когда бутылек наконец то опустел, он поставил его на стол и только тогда лишь поморщился.
- Фу, какая гадость! И запах такой... такой... Даже сравнить с чем не знаю. Но чувство такое, будто я не коньяк испил, а труп разложившийся облизал. Ты, где, мамаша, его взяла то?
- Ма-ма-ша. Только от одного места отлегло, опять за свое, - подумала Вера Григорьевна, - ну ничего, я тебя научу уму разуму.
- Мамаш, ты оглохла что-ли? Где пойло чёртово брала?
- Где, где? Ясно где, в магазине. Не для тебя брала, а себе. Не по нраву было, мог бы не пить.
Геннадий почесал затылок и снова взяв в руку бутылек поднёс его к носу.
- Б-бее.
В горле его засвербело и накатил рвотный рефлекс. Бросив бутылку под ноги и зажимая рот обеими руками Генка помчался в уличный туалет.
- Вот же, изверг! Все добро сейчас переведёт.
Вера Григорьевна устремилась за ним и дождавшись Генку у крыльца, тут же спросила, - ну что, зятек? Полегчало?
- Ой, что-то мне намного хуже стало, - ответил Геннадий, а потом и вовсе завыл, хватаясь за печень, - внутри все жжёт адским огнём. Пойду я, полежу наверное.
Вера Григорьевна наблюдая в этот момент за зятем, отметила, как он вмиг поскучнел и посерел. И удовлетворенно улыбаясь, сказала, - ну что ж пойди, полежи.
Почти сутки Геннадия не было ни слышно, ни видно. Женщина пару раз подходила к дверям Генкиной с Людкой спальни и приложив ухо вслушивалась в тишину.
- Издох он там что-ли? - сетовала Вера Григорьевна, - не ровен час меня в его смерти обвинят.
Но вечером следующего дня Генка все-таки выполз из своего убежища. И старушка, только взглянув в его блеклые буркала, поняла, - а Софийкино средство то действует.
Бледный весь, Геннадий дрожал как осиновый лист и только выйдя из комнаты, заорал, - Людка, дура, шкалик неси!
Такое обращение вызвало у Людмилы негодование, - Ген, ты это чего?
- Беги в магазин, кому говорю, видишь мужу плохо.
- Ген, так тебе завтра на работу. Ты и так там два дня уже не показывался.
При этих словах глаза Геннадия наполнились кровью. Он мигом подошел к жене и сжав кулак, заехал им ей прямо в челюсть.
- Ты меня не беси, я сказал бегом! - прорычал он сквозь зубы.
С детства зашуганная матерью Людка спорить больше не посмела и побежала в магазин. И даже Вера Григорьевна ничего не сказала, а просто развернулась и ушла к себе.
С тех пор Генка как с цепи сорвался. Пил безбожно. С работы погнали его, потому как в неприглядном виде ползал он пьяным по селу.
А потом и вовсе набедокурил... Звонящему полковнику ответил не по уставу, да к тому же нахамил.
Людмила и не знала, что делать с ним. Попробовала вызвать его на разговор...
- Гена, пить бросай, у меня дитя твоё под сердцем. Ни чаяла я, ни гадала под старость лет такое счастье обрести. Да только как с таким тобой его воспитывать? Ты ж по пьяни сам ребёнка и зашибешь. Так что выбирай кто для тебя дороже... или водка, или мы.
От этих слов у Геннадия на глазах выступили слезы. Он встал перед Людмилой на колени, руки её к сердцу своему прижал и словно набедокуривший котенок заглянул в ее глаза, - вот те крест, больше ни одной капли в рот. Все сделаю для вас... пить брошу, на работу устроюсь. Только не бросай меня, я без тебя уже не смогу. Я и сам пить не хочу, да будто кто-то из нутри меня подначивает - пей, Генка, пей. И так мне худо становится, что кажется, не выпью, то сразу умру.
И впрямь стал Геннадий после этого разговора как будто прежним. Людмиле не хамит, по дому что-то делает. Пару раз ездил в город, пытался связи поднять, чтобы вернуться на прежнее место. Обещали помочь и сказали ждать. Людка от счастья прямо светится. Ждёт, когда все в норму придёт и можно будет с лёгкой душой сообщить матери радостное известие о будущем наследнике.
Да только не долго продлилось её счастье. Однажды домой с работы пришла, а муж её, Геннадий снова в кухне горькую пьёт. А рядом довольная Вера Григорьевна.
- Мама, Гена! Да как же это так?
- А я всегда тебе говорила, что нет надежды на мужиков. Думала, что именно тебе повезёт? Так вот пргляди на своего благоверного... Какой от него теперь толк.
В ту же ночь Людмила затемпературила. А к утру и вовсе открылось кровотечение. Испугалась Людка... Руками щупает живот, а там никакого движения.
Она и заблажила на весь дом, прося вызвать ей скорую.
А приехавший фельдшер, после быстрого осмотра, забрал её с собой.
- Собирайтесь, дамочка, - сказал, - поедем на экстракцию.
Для Веры Григорьевны это слово было диковинным, но по лицам доктора и заплаканной дочери поняла, что означает оно явно что-то нехорошее.
- Гена, а куда это Людку то повезли? Что значит экс- экс- рация?
Ещё не до конца протрезвевший Генка тут же достал телефон и загуглив громко прочитал, - экстракция - это проведение операции для извлечения плода...
- Какого такого плода? Ты что мелешь то, пьянь колхозная?
- А то и мелю, что Людка ваша беременна.
- Ох, батюшки родные! Так что же мы сидим? - спохватилась Вера Григорьевна, - в больницу ж тебе ехать нужно. Ведь выскребут её коновалы, и разговаривать даже не станут.
- А вы?
- А я... А мне тут срочно по делу одному сходить кой-куда нужно. Ты давай, не сиди. Машину выгоняй и мчи скорей в больницу, а меня до соседнего поселка подбрось.
Три минуты и Генка с тёщей уже мчали по зимней дороге в сторону города...
- Останови мне здесь, - скомандовала Вера Григорьевна, указывая на развилку дорог. Там начиналась соседняя деревня.
И только зять скрылся за поворотом, она подошла к неказистому домику и со всех сил застучала в окно.
- София! Софийка, отворяй скорей! - кричала она до тех пор, пока в окне не зажегся свет.
- Ты чего это в такое время? - удивилась заспанная бабка София, - случилось чаво?
- Вертай назад все как было.
- Ты это про что? - выпучила глаза ведьма.
- А то ты не знаешь, старая бестия. Ты чего натворила? Я тебя о чем просила, а ты что наделала. Внука или внучки меня лишить задумала?
- Ты о чем меня просила? От зятя избавиться? Так я то и сделала, а все что окромя... так это просто последствия.
По морщинистым щекам Веры Григорьевны побежали слезы, - Софийка, ну неужели ничего теперь сделать нельзя?
Бабка София покачала головой, - настойка на могильной земле самая сильная. Она из человека до конца жизни не выветриться и никуда не уйдёт. Так он и будет пожизненно мучиться. Я же тебя предупреждала о том, как бы жалеть не пришлось. А ты мне что на это ответила?
- Да я даже подумать не могла, что внуками своими придется пожертвовать.
- Да я! Да я! Ну ты же сама хотела, чтобы Людмила мужа своего возненавидела? Вот теперь она уж точно его на порог твоего дома не пустит. Все как просила, все, так и исполнено. Так что вариться нам с тобой в дьявольском котле за этот грех... не перевариться.
***
Через неделю выписали Людмилу из больницы. Вернулась она в дом одна, пустая, как телесно, так и духовно. По ночам Вера Григорьевна слышала, как дочь рыдает в подушку и сердце в её груди ныло вместе с ней в унисон.
- Люда, Людочка..., - каждый день Вера Григорьевна пыталась завести признательный разговор, но так и не решалась. Да и как в таком признаться? Особенно после того, как Людмиле в больнице дали самое страшное для женщины заключение - неспособность больше иметь детей.
