ученика седьмого класса «А» школы № 3 г. Загуляевска Миркина Артема
Этим летом я ездил к деду в село. В мои законные каникулы мать всегда норовит сплавить меня к своему предку – типа, помогая старику, учишься доброте, сынок. Я немного ломаюсь, но в конце концов еду. Не мозолить глаза родительнице и быть под присмотром – это ж святое, я понимаю.
Поэтому уже в середине июня мы погрузили меня, бедного, с большой сумкой и мамиными наставлениями в маршрутку, следующую до Червяти. И вот так оно началось, мое лето. Правда, Червять – это еще не хана цивилизации и не край земли, поэтому дед там не живет. Судьбе угодно было засунуть старика в натуральный медвежий угол. Километров тридцать в сторону по корявой бетонке. Там несколько еще жилых домов и несколько обвалившихся – все, что осталось от поселка Гранитное при бывшем карьере. И жителей-пенсионеров человек пять, не больше.
Значит так. Алгоритм достижения цели такой: в Червяти выпрыгиваем из автобуса и делаем долгий просительный жест в пространство – какой-нибудь абориген на раздолбанной «ниве» или «жигулях» непременно подхватит. Вообще говоря, народ здесь общительный и добрый. Давно бы коммунизм наступил, небось, если б не водка, нищета и всеобщее «а пофиг». А да, еще дороги. Ну, российские дороги – это хит, перепевать не буду.
Пожилой мужик, попахивающий пивасиком, подбросил меня прямо к калитке дедового дома, махнул рукой на мою робкую попытку сунуть ему стольник и газанул. У него какое-то хозяйство за карьером, вроде пасека, что ли. Через десяток километров от нас другой хутор-доходяга. Велика страна моя родная.
Дед у нас как дед. Худощавый, подвижный, лысый. На вид – среднестатистический проект. А вот сколько ему лет, никто не знает. Вроде как за семьдесят. Но мать говорит, на ее памяти он совсем не изменился. А самой уже под полтинник катит. И ей он не дедушка. Потому что еще моя баба Мила, помню, тоже называла его «дед». Значит, думаю, бродит тут приставка «пра», и может быть, даже не одна. В общем, в паспорт его я бы заглянуть не рискнул. Чтобы не испытать арифметического шока. И где он, кстати, тот паспорт? Никогда его не видел. Не просить же у собственного деда предъявить документ.
А сам свой возраст он ни за что не скажет. Чуть что – склероз. Это прямо как пароль у стариков.
В город деда Митя не ездит, врачей не признает. Вообще-то, дедуля у меня ого-го, молоток. Огород держит, черную козу Пенелопу и кур. Собирает по лесам иванчаи всякие с листом брусники, сушит. Каких-то червяков из болота местного добывает. Гирудотерапия называется. Грибочки у него по застрехам на бечевках мотаются, ягодки… Я как-то поинтересовался, не завалялось ли где в избе сушеного мухоморчика – сказал, не держим, мол, а сам глаза под бровями спрятал, хитрован, и сразу про школу спросил.
А красота тут! Ели широколапые, сумрачные стоят, россыпь березок по пригоркам. Речка прозрачная. Воздух – такой густой, просто кисельный, на травах. То по грибы и ягоды с дедом Митей, то рыбачить, то на охоту с собой возьмет, то хозяйствуем. Лето проходило, как один день.
***
Короче, прибыл я, на крыльцо поднялся, смотрю: а дед у печки сидит, в пол смотрит. Плечи опустил, тяжелые свои руки на коленях сложил. На меня даже глаз не поднял. Я ему: «Привет, деда!». А он не шевелится и не отвечает. У меня, понятно, внутри все закоченело от страха. Не кайфово сделалось. Дед все-таки старый. Если вдруг что, куда бежать? У меня и связи нет – тут на все леса и болота одна мегафонина херачит, а я на своем сотовом эмтеэс привез. Да еще неизвестно, поедут ли сюда эти дятлы на скорой.
Бросил я сумку и к деду: ты чего, мол? А он снова молчок, только рукой пошевелил и поднимать ее начал. Медленно так. Как иногда бывает, когда человек припоминает что-то и ко лбу в задумчивости тянется. Только тянулся он не ко лбу. Руку-то поднял и меня вдруг за локоть – хвать! Так уцепился, что я боль от его железных пальцев прямо через ветровку тогда почувствовал. Откуда бы в старике такой силе взяться, думаю.
А потом он меня к себе притянул и вот тогда лицо на меня поднял. Привычное лицо деда с привычными седыми бровями. Только застывшее это лицо было, будто маска, бессмысленное. И глаза еще красные, да. Как у восставших мертвецов или инопланетян из компьютерного месилова. «Деда Митя, ты что?!» – кричу. Разве человек, которого сто лет знаешь, может вцепиться в тебя, как клещами, и взгляд лампочками красными включить?
– Пришел мой срок, Артем, – говорит дед. И каждое слово с трудом вырывается у него изо рта, с каким-то шипением. – Теперь ты. – С этими словами он руку свою переместил вниз и остановился на моих пальцах. Сжал с той же медвежьей хваткой. И вот тогда заколбасило меня не на шутку. Помню, что голова очень закружилась. Чертовы печь, стол, шкаф, скамья с брошенной сумкой моей вдруг попрыгали со своих мест и стали выкобениваться передо мной, как подвыпившие девицы на тусовке.
Помню еще, что услышал: «Не ищи меня». Прямо с таким змеиным, шипящим «не ищ-щ-щи». А больше ничего не помню.
***
Очнулся я потом, не знаю уж, сколько времени прошло. Открыл глаза – лежу на полу, дверь нараспашку, изба пуста. «Деда, ты где?». Ни ответа, ни привета. Вышел во двор, и там никого. Пенелопа хозяйничает в огороде, ощипывает молодую поросль, куры квохчут.
Побрел я, спотыкаясь, по неезженой старой колее между домами. Голова еще была не моя как будто. Куда ж ты делся, дед?
– Не ищи его, - вдруг произносит кто-то за правым плечом. Оборачиваюсь. Анна Никифоровна, соседка наша, сочувственно выглядывает из-за заборчика. Здоровенная, как каланча, сухопарая старуха в клетчатом переднике.
– Вы что-то знаете? Где дед? – спрашиваю ее дрожащим голосом.
– А ты не уезжай, – продолжает она, как будто не слыша меня. – Оставайся.
Только присмотревшись, я увидел, что и у этой глаза красноватым отдают. А у следующей избы Николаев стоит, хмурый такой старикан, и тоже взглядом полыхает. И у другой развалюхи кто-то, и у следующей. Мамма мия. Стоят и смотрят на меня.
– Не уезжай, – повторила Никифоровна. – Оставайся с нами. И большие руки ее с растопыренными, как у резиновой перчатки, пальцами вдруг начинают расти, расти, и вот они уже вытянулись на добрый метр – и прямо ко мне, через дыру в ветхом заборе… Я в ужасе отшатнулся.
Взгляд мой упал на ельник, который в безветренный день отчего-то был неспокоен, шевелил ветвями, шелестел подлеском. Почудилось мне, что среди деревьев мелькают уже знакомые красные огоньки. Вот и все, сейчас еще зомбаки из леса попрут, и хана. Капец мне, ребята. Запас здоровья на нуле, и ни одной бензопилы или гранатомета какого в обозримых окрестностях. Считай, нулевой игрок.
Сжался я от страха, в общем. Только глаза закрыть смелости не хватило.
А никто и не думал нападать. Стоит это старичье, смотрит на меня тоскливо и ведет себя тихо. А на еловой опушке появились еще другие, из леса пришлые. И тоже – стоят и смотрят. В июньском тепле, среди птичьих трелей и шмелиного жужжанья тянется тихое: «Не уезжай…». Чего это здесь происходит?
Душа моя не выдержала такого издевательства над здравым смыслом бытия. Развернулся я и рванул по дороге что было сил.
А дальше как-то ничего. Добрался я до города без вещей, с одним стареньким, зажатым в руке «самсунгом». Матери выложил все, как на духу. Кто бы сомневался – она не поверила, попеняла, что от деда сбежал и сумку бросил. Хорошая, говорит, была сумка, приличный кожзам, удобные ручки и карманчик потайной… Какой, к черту, карманчик? Вспылил я, и мы поругались.
***
И зачем вам вся эта лажа, Таисия Андреевна? Сочинения какие-то идиотские. Мы же не в первом классе. У деда я был или рубился каждый день дома за компом, проходя очередной уровень зомбовойн. Это никому не интересно.
Вы не расстраивайтесь, что в этот раз с Турцией у вас обломилось. Чего там делать, жареных крабов по пляжам собирать да в море плескаться. Эка невидаль. Вон у Юльки Сиволаповой отец обанкротился. Правда, он матери ее еще не сказал, что все счета заблокированы. Трындец, вожделенная песцовая шуба уже растаяла в воздухе. А законная половина и не в курсе. Физик Иван Сергеевич завтра на чердак полезет и ногу сломает. Попробуйте его предупредить – мне он не верит. Вам, впрочем, не поверит тоже. А еще у Надьки, соседки моей по парте, фурункул на спине выскочил. Теперь она все время о нем думает. Мне телефон ее сообщил. Вот когда она за карандашом в рюкзак сунулась и аурой меня своей задела, он эсэмэску и кинул. И нафига мне это знать?
Теперь все время так – какие-то сообщения вылазят. Или гугл сам собой включается и шерстить заоблачный интернет начинает – чужие судьбы мне пачками выдает. И те, что уже случились, и те, которые еще в проекте.
Дед-то не одну руку мою сжал, а с мобильником. Сечете? Тайное знание в мальчике с гаджетом нарисовалось. Оба-на! Я и не подозревал, что мой скромный дедуля способен на такое. Только вот печалька – я и «самсунг» неразделимы навеки. Не, серьезно. Пробовал я от этого гада избавиться. Не выходит. Это меня крючит, если ему урон наносят. В августе я в реанимации очутился, когда, устав от нахлынувших знаний, кирпичом по нему саданул. А изделию китайской промышленности хоть бы хны.
Сижу вот и думаю, что мне с этим барахлом делать. Голова пухнет от чужих грехов, смертных и не очень. Человечество убивает, прелюбодействует, вожделеет жену ближнего своего и творит кумиров. Вокруг меня клубятся ауры. Спать не дают по ночам. Днем ни минуты покоя.
Чуваки с коварными планами о завоевании мира стали то у школы, то у дома меня подстерегать. Это когда я своим языком длинным сам сарафанное радио включил, не удержался. Жесть. С некоторыми из них мне страшно даже рядом стоять, не то, что разговаривать. Если б вы знали, о чем думают эти гориллы и как черны их души. И нафига завоевывать этот мир – мне он неинтересен.
В общем, решил я в село податься. Зомбакам дедовым сдамся. Ничего хорошего в этом городе меня не ждет. А может, они еще добрые, зомбаки-то? Ведь у них всего и есть – только лес да речка. Им больше и не надо. Жили и жить будут, пока гнусное человечество до них не доберется. Авось, не доберется. А про красные глаза и резиновые руки – это я гнал. Наверное, у меня тогда крышу слегка перекосило, вот и запомнилось совсем не то, что было на самом деле. Очень надеюсь на это.
И коза Пенелопа почему-то мне все снится. Как она там?
Вы, Таисия Андреевна, только не говорите никому, где я. Матери не до меня, у нее новый хахаль объявился. Она, как с отцом развелась, все любови свои бесконечные крутит. Лет на десять еще этот сериал растянется, если телефон не врет. Так что двину я прямо сегодня, после уроков.
И если что, сочинение я так и не сдал. До свидания.
---
Автор рассказа: Анна Мухина