Не помню, когда именно начались мои поездки в Заречное, сколько мне тогда было лет. Мама почти всю жизнь прожила в городе, а её родители остались в посёлке. Их дом был крайним, на самом обрыве, и его первым можно было увидеть, подъезжая к берегу на моторной лодке, которой лихо управлял дедушка.
Он страстно любил читать. Когда у него испортилось зрение, не знаю — всегда видела его в очках с толстыми линзами. Возможно, с детства был близорук, а потом эта болезнь прогрессировала. Дедушка с бабушкой были местной интеллигенцией: он работал директором школы-интерната, вёл там историю и географию, а бабушка была заведующей детским садом. Сотрудников было мало, и она ещё выполняла обязанности воспитательницы, а со своего огорода постоянно приносила овощи, чтобы у детей было разнообразное питание.
Дедушка, по-моему, был единственным в посёлке, кто выписывал периодические издания. В одной из холодных кладовок их избы я нашла горы старых журналов. Какие-то то ли «Атеисты», то ли «Пропагандисты», то ли «Агитаторы» были мне, девятилетней или восьмилетней, совсем не интересны, но вот журнал «Вокруг света» сразу привлёк моё внимание броскими фотографиями на обложках: негры, папуасы, экзотическая природа.
Я стала раскапывать это богатство, сортировать номера по годам, потому что фантастические романы в сокращённом варианте печатали по частям на протяжении нескольких месяцев, и, чтобы прочитать их, нужно было всё разложить по порядку. Так я познакомилась с замечательными произведениями отечественных и зарубежных фантастов.
Недели и месяцы, проведённые на летних каникулах в Заречном, были счастливым временем. Там была и рыбалка, и походы в лес по ягоды и грибы, и общественная баня с тазами и мочалками, и пекарня с удивительно вкусным ноздреватым хлебом, и медлительные важные коровы, и детский сад, где бабушка распевала с малышами нехитрую добрую песенку: «По малинку в сад пойдём, в сад пойдём, в сад пойдём и малинку соберём, соберём, соберём...» Но больше всего мне запомнилось, как я читала «Вокруг света» и грызла вяленых чебаков и подъязков, лёжа на животе на тёплом деревянном полу за русской печкой в доме бабушки с дедушкой. От солёной рыбы губы пересыхали, начинали как будто натягиваться и ныть, но отказаться от пиршества тела и духа я не могла.
Лет в девять мне посчастливилось найти в дедушкиных журнальных номерах замечательный роман Гарри Гаррисона «Неукротимая планета».
Имя у главного героя символическое — Язон, как у древнегреческого мифического Язона (Ясона), который на корабле «Арго» приплыл вместе с другими аргонавтами в Колхиду за золотым руном. Чтобы помочь царскому сыну, собрались герои со всей Эллады. И тот, и другой Язон оказываются в новом, непривычном для себя мире, где им приходится сталкиваться с серьёзными проблемами и совершать подвиги. На этом, правда, сходство мифического героя и гаррисоновского персонажа заканчивается, но для фантаста важно именно это. Да, и ещё одно совпадение: согласно мифу, золотое руно стережёт дракон, который очень напоминает животных с планеты Пирр.
Язон динАльт волей случая встречается с Керком Пирром (его фамилия совпадает с названием его планеты), и понеслось...
— Вот тут-то ты и ошибся, — возразил Язон, стараясь говорить хладнокровно. — Дело в том, что я полечу с тобой.
— Не болтай вздора, — сказал Керк, заказывая вторую порцию жаркого. — Пирр — планета смерти, а не достопримечательность для пресыщенных туристов. Я не могу позволить тебе лететь со мной.
Но Язон упрямо летит на Пирр, потому что старые миры ему наскучили, он исчерпал их возможности, а себя ещё не исчерпал.
До знакомства с Керком Язон не встречал никого, кто превзошел бы его самого или мог хотя бы равняться с ним. Это было вовсе не самомнение, а голый факт. И вот он стоит перед новым фактом: похоже, есть планета, где каждый превосходит его. Язон знал, что не сможет спать спокойно, пока не побывает там и не убедится в этом своими глазами. Даже если это будет стоить ему жизни.
Для меня такой характер был художественным и психологическим открытием, и я, забыв обо всём на свете, читала о приключениях Язона на Пирре. Он воочию убедился в том, что целая планета противостоит людям, борется с ними не на жизнь, а на смерть. Но только тем людям, что живут в городе, так называемым жестянщикам. С корчёвщиками же, обитающими в джунглях, всё обстоит иначе. Сложность положения не только в том, что каждой «расе» приходится решать свои проблемы, — они ещё смертельно ненавидят друг друга и ведут нескончаемую войну. Сначала Язон знакомится с жестянщиками, затем с корчёвщиками и находит с ними много общего, хотя и не может занять ничью сторону, потому что у него есть более важная цель.
Собака остановилась и повернулась в его сторону. Постояла, глядя на Наксу, потом подошла к Язону. Вблизи это была совершенно кошмарная тварь. Голые защитные пластины, маленькие глазки с красным ободком и поблёскивающие слюной клыки отнюдь не внушали доверия. И однако Язону не было страшно. Между человеком и зверем установился обоюдный контакт. Язон машинально протянул руку и почесал зверю спину, словно по себе чувствовал, где именно она чешется.
— А я и не знал, что ты говорун, — сказал Накса; впервые в его голосе прозвучала дружеская нотка.
— И я не знал… до этой минуты, — ответил Язон.
Он заглянул в глаза зверю, ещё раз почесал уродливую спину и подумал, что загадка вроде бы проясняется.
Мне очень хотелось в этот момент быть на месте героя, который открыл в себе телепатические способности, внутреннее зрение.
Пирряне воспринимали свой мир как данность, им некогда было размышлять, когда и почему он стал таким: не было времени, все силы тратились на выживание. Только человек со стороны, умный, одарённый, способный к неординарным поступкам, смог сложить из осколков целостную мозаику.
Эта картина таила в себе какой-то глубокий смысл… Но что именно? Язон нахмурился, соображая. Бегущие животные, пиррянские животные…
Вдруг он сел на носилках, сон как рукой сняло. Ну конечно же!
— Что случилось? — спросил Рес, подъезжая вплотную.
— Ничего, едем дальше, — отозвался Язон. — Нам бы только выбраться живьём из этой переделки. Я знаю, как вашему народу получить то, чего он хочет, и прекратить войну. Есть способ, мы его применим.
Как мне нравилось это постепенное превращение Язона из ни на что не годного слабака (в сравнении даже с детьми-пиррянами) в настоящего мессию.
Биленкин, Ефремов, Брэдбери, Лем, Кларк, Шекли, Азимов, Гансовский, Берестов, Саймак, Софронов, супруги Немченко, Голубев, Сапарин, Морозов, Обручев, Немцов, Платов, Юрьев, Андерсон, Каттнер, Голдинг, Булычёв, Горбовский, Силецкий, Браун, Балабуха, Чендлер, Рыбин, Варшавский... Всех не перечислить. Некоторые рассказы были простенькими и наивными, но все заставляли думать.
В журнале «Вокруг света» (1979, № 5) напечатали, например, рассказ Игоря Росоховатского «Сражение». Он начинается так:
16 апреля 2260 года всё было готово к штурму. Танковые части заняли позиции, на аэродромах сосредоточились эскадрильи гравилётов, с лязгом распахивались дверцы контейнеров с термоядерными бомбами...
Ждёшь какого угодно сражения с каким угодно противником, но оказывается, что ошибаешься.
А так рассказ заканчивается:
Штурм Зоны продолжался шесть с половиной часов, а подготовка к нему заняла несколько лет, и в ней участвовали учёные Земли, Луны, Марса и Венеры. Последний вулкан был укрощён.
Когда обе армии, действующие с двух противоположных сторон Зоны, соединились и Командующий встретился со своим другом, был уже полдень.
— Победа! — сказал Командующий, указывая на табло.
— Полная победа, все точки подавлены, — подхватил Командир, улыбаясь во весь рот. Он наклонился к Командующему и так, чтобы не слышали окружающие, сказал: — Надеюсь, теперь тебя уже не мучит вопрос, насколько изменились люди за три столетия?
Командующий покачал головой, упрямо выдвинул подбородок:
— Вопрос остался. И на него ещё предстоит ответить...
— Да ведь это не так существенно, — с категоричностью, свойственной молодости, ответил Командир. — Да, кстати, кажется, в те времена слово «противник» обозначало нечто иное, чем сейчас...
Интересно, настанут ли такие времена, когда люди перестанут воевать друг с другом?
А вот одно из самых ранних впечатлений от замечательного журнала «Вокруг света» и, возможно, моя первая встреча с фантастикой. Листаю страницы, немного читаю, рассматриваю картинки и вдруг натыкаюсь на рисунки, которые трудно понять. Начинаю читать и сразу очарована.
— Осторожно! Мьют!
Кусок железа врезался в переборку прямо над головой Хью с такой силой, что, не промахнись пращник, пробил бы её наверняка. Хью Хойланд резко пригнулся, оттолкнулся ногами от пола и, пролетев несколько метров по коридору, выхватил нож. Перевернувшись в воздухе у поворота, он встал на ноги. За поворотом коридор был пуст. Оба товарища догнали его.
— Ушёл? — спросил Алан Махони.
— Ушёл, — ответил Хойланд. — Я видел, как он нырнул в люк. Кажется, у него было четыре ноги.
— Четыре или две, нам всё равно теперь не поймать мьюта, — сказал Морт Тайлер.
— Вот ещё, ловить его! — воскликнул Махони. — На кой Хафф он нам сдался!
— А я был бы не прочь поймать его, чтобы потолковать кое о чём, — ответил Хойланд. — Клянусь Джорданом, возьми он на два дюйма ниже, быть бы мне в Конвертере.
— Перестаньте через каждые два слова богохульничать, — укоризненно сказал Тайлер. — Слышал бы вас Капитан! — И он благоговейно приложил ладонь ко лбу, как и подобает при упоминании Капитана.
Настоящее мастерство — всего несколькими фразами очертить контуры совершенно иного мира, где приметы развитой цивилизации (переборка, люк, невесомость, Конвертер) соседствуют с архаикой (пращник, метание ножа), а люди — с мутантами. Роберт Хайнлайн сразу вставляет в реплики персонажей фразеологизмы, которые говорят читателю: тут даже ругаются не чёртом, а Хаффом, клянутся не богом, а Джорданом и с благоговением произносят слово «Капитан» как имя пророка.
Я читала роман «Пасынки Вселенной» запоем. Пара номеров отсутствовала, поэтому повествование было прерывистым, и всё равно всё было понятно и настолько поражало воображение, что я подолгу, как зачарованная, вглядывалась в чёрно-белые утрированные рисунки. Вот карлик Бобо, вот его хозяин двухголовый Джо-Джим, это разные мьюты, старуха-оружейница, так называемые учёные Эртц и Нарби и, наконец, главный герой Хью, к которому сразу проникаешься симпатией.
Когда я уже стала опытным читателем и фантастики всякой прочитала много, то однажды перечитала роман Хайнлайна (уже не журнальный, а книжный вариант) и ещё раз убедилась в том, как он хорош. Главное ведь не количество конечностей у мьютов и другие детали, которые может напридумывать всякий фантазёр, а новые идеи. У героев Хайнлайна совсем другие представления о пространстве и времени, чем у нас, и это даёт возможность читателю осознать базовые концепты своего (земного) мировосприятия.
Эти строки я, малявка, перечитывала много раз и переживала вместе с Хью.
— Сейчас я покажу тебе звёзды, — сказал Джо.
В темноте рука Джо-Джима легла на другой узор из восьми огоньков.
Мироздание.
Со стен стеллариума на Хью смотрели отражения звёзд, со скрупулёзной достоверностью воспроизведённые зеркалами телескопов; звёзд, испускающих ровный безмятежный свет. Бриллианты, с небрежной щедростью рассыпанные по искусственному небу, — бесчисленные светила лежали перед ним, над ним, окружали его со всех сторон. Один посреди звёздной вселенной!
— О-о-о! — невольно выдохнул Хью и вцепился в ручку кресла, чуть не обломав ногти, но даже не заметил боли. Страха он больше не испытывал. Только одно чувство владело им. Грубые будни Корабля не убили к нём стремления к прекрасному, и сейчас он впервые в жизни переживал невыносимо сладостную муку встречи с ним. Прекрасное ошеломило его и вызвало боль.
Интересно, что возникает раньше — чувство или представление о нём? У меня такое ощущение, что до этих строк я не знала, что значит быть ошеломлённой Прекрасным.
Чтение книг вообще развивает человека, и круг детского чтения, на мой взгляд, не должен ограничиваться исключительно детской литературой. Научная фантастика пишется не для детей, но ребёнок, пусть даже он не всё поймёт в ней, обязательно изумится новым образам и представлениям, а это может стать мощным стимулом развития его интеллектуальной и эмоциональной сферы, его фантазии.
Спасибо тебе, журнал «Вокруг света», за приобщение к мирам возможного будущего и выход за пределы обыденности, за научные гипотезы и искусство воображения.
