Прочел всю повесть от начала до конца не отрываясь, одним духом. Честно. Давно не испытывал такого читательского удовольствия.
Не без фирменных фолкнеровских закидонов произведение, но и то в приемлемых количествах, касающихся только психологического портрета взрослеющего мальчика-охотника, его возмужания, его ощущения мира и леса. Возможно, эти отступления необходимы для достижения лучшего качества текста. В смысле, лучшего воздействия на читателя. Возможно, если бы не они, это был бы не Фолкнер. Это можно понять и принять. Все прочее повествование напряженно, динамично и в то же время гармонично, картинно (в хорошем смысле), звучно, и прочитывается с искренним участием и волнением. Увлекает. Чего, согласитесь, не всем признанным мастерам художественного слова удается достичь. За исключением, разумеется, авторов детективов, фэнтези и прочей дребедени. Но справедливости ради надо сказать, что и немногих из этих «жанровиков» можно отнести к мастерам художественного слова.
Все повествование построено вокруг многолетней борьбы спаянной группы охотников с огромным медведем, Старым Беном, злым гением и проклятьем всей округи, лесным царем. Невозможно счесть, сколько Бен разорил зимовий, сколько перетаскал скота у окрестных фермеров, сколько передавил охотничьих собак.
Охотники по рекомендации старшего брата принимают в свой круг десятилетнего мальчика. Необходимо, чтобы и старый медведь познакомился с ним и дал добро на участие в охоте. По совету старого вождя-полукровки, Сэма Фазерса, мальчик отправляется в лес один, с компасом и часами, без оружия, иначе медведь не покажется. Так говорит Сэм Фазерс. В течение светового летнего дня мальчик должен пройти по лесу девять миль до того места, где видели медведя в последний раз (это огромная коряга посреди небольшой прогалины в глубине леса, изуродованная, истерзанная когтями зверя), увидеть медведя, и вернуться в лагерь. Мальчик должен выслужить у леса «сан и звание охотника, если достанет на то смирения и стойкости». Под лесом здесь подразумевается и медведь.
Встреча состоялась, но не прежде, чем мальчик избавился от компаса и часов: он понял, что пока эти предметы с ним, медведь не покажет себя. Дальше самое интересное: лишившись компаса и часов, мальчик заблудился и некоторое время ходил кругами, как научил его Сэм Фазерс, надеясь наткнуться на свой след и по нему выйти к компасу и часам, которые он повесил на ветке дерева, росшего на краю небольшой полянки. Но наткнулся он не на свой след, а на след медведя, настолько глубокий и свежий, что его на глазах мальчика стала медленно заливать черная болотистая вода. Мальчик пошел по следам, «поспевая за будто с неба падающими отпечатками… без трепета и колебанья, слегка задыхаясь, с колотящим грудь крепко и часто молоточком сердца – и внезапно вышел на прогалину. Глушь беззвучно ринулась навстречу и сгустилась, оформилась в деревья, куст, часы и компас, сверкнувшие под солнечным лучом. И он увидел медведя. Нет, медведь не явился, не появился ниоткуда – предстал неподвижный в стоячих зайчиках зеленого знойного полдня, не громадиной из снов, а каким мерещился наяву или чуть крупнее – размеры скрадены пятнисто-сумеречным фоном – и смотрит. Шевельнулся. Двинулся не спеша через прогалину, на миг облило его горячим солнцем, опять остановился, глядит через плечо. Ушел. То есть не ушел – утонул, без единого движения растворился в чаще…»
Видимо медведю мальчик понравился: он его и к часам с компасом вывел и себя показал.
Мальчик вернулся в лагерь затемно. С этого дня началось его приобщение к охоте.
От этого дня до последней охоты прошло шесть лет. К исходу этих лет мальчик возмужал, набрался опыта, изучил лес и повадки его обитателей; своего первого оленя он подстрелил давным-давно; стал охотником не хуже других. И даже лучше многих из них, так как приобщался к лесу с отроческих лет, когда все новое усваивается налету и накрепко.
Старый Бен также не терял времени даром. Имя его гремело на десятки миль вокруг; «длинна была повесть о взломанных и очищенных закромах, об утащенных в лес и пожранных поросятах, свиньях, телятах, о раскиданных западнях и ловушках, об изувеченных насмерть собаках, о дробовых зарядах и даже пулях, всаженных чуть ли не в упор и возымевших действие не более, чем горошинки, пущенные из трубочки малышом; и, пролагая эту трассу разрушения и разора, берущую начало задолго до рождения мальчика, несся напролом – вернее, с безжалостной неотвратимостью локомотива надвигался – косматый исполин».
Два раза в год, летом, в июле, и зимою, в ноябре-декабре, приезжали охотники в лагерь и охотились. В каждую охоту, один раз, не более, к лагерю подходил медведь посмотреть на новичков, на собак; проверить, умеют ли стрелять новички, и не нашлась ли уже собака, что сможет его удержать; осмотревшись, позволял устроить гон. Гон всегда заканчивался одинаково: собаки, подвывая дурными голосами, сопровождали медведя, держась в почтительном отдалении, даже не думая остановить его; охотничьи мулы впадали в ступор, как только запах медведя достигал их ноздрей, и категорически отказывались двигаться в направлении запаха; потешившись этой забавой, медведь прогонял собак в лагерь и не торопясь уходил по своим делам.
Настоящей собаки, отважной, достаточно крупной и сильной, способной притормозить медведя и держать его до подхода охотников на расстояние убойного выстрела, такой собаки не было. Без такой собаки охота на Старого Бена превращалась в театральное представление, волнующее, динамичное, но всего лишь представление. Бывали и зрители, местные трапперы, фермеры и лесорубы. Зрители неравнодушные, так как все они, или почти все, имели к Бену счет. Они собирались пред хижиной охотников, худые, оборванные, изможденные тяжелым непрерывным трудом, с плохонькими ружьями, выписанными по почте за пять долларов или доставшимися от дедушек. Некоторые были без оружия, некоторые приходили за десятки миль. От греха подальше их расставляли на номера, где заведомо не мог пройти зверь.
Медведь, понимая, что ради него собралась такая куча народу, подходил к лагерю и начинался гон. Когда ему это надоедало, гон заканчивался, участники обсуждали перипетии и довольные разбредались по домам.
Так продолжалось из года в год, пока не появилась собака. Она ознаменовала свое появление в лесу убийством оленихи с детенышем. Внутренности у них были выедены. Это преступление привычно отнесли на счет Бена. Затем у одного из охотников пропал жеребенок, труп которого, также без внутренностей, позднее нашли в лесу. Обвинение естественно пало на Бена. Но не так прост был старый вождь, Сэм Фазерс. Он понял, что это не медведь, но никому не сказал о своих подозрениях, и принял меры. Сэму удалось подманить зверя на приманку, на того самого жеребенка, и запереть в сарайчике. Потом он морил его голодом, но при этом поил, давал еду и опять морил голодом до тех пор, пока до сознания пса не дошло то, чего добивался Сэм: он не выйдет из сарайчика до тех пор, пока не подчинится Сэму. Сэм дал псу имя – Лев.
Да, это была собака! Настоящая собака! Та, которая надо собака! Огромный пес, невозмутимый, хладнокровный убийца. Когда охотники приехали в ноябре в лагерь на очередную охоту, Сэм показал им его.
«…Идет по дорожке от конюшни старик индеец в потертой овчиной куртке поверх ветхого комбинезона, в резиновых сапогах и шляпе, которую носил прежде отец мальчика, а рядом важно ступает великан пес.
– Вот это да, – произнес Бун (один из охотников). – А потрогать его можно?
– Можно, – сказал Сэм. – Ему все равно. Для него и люди и зверье – пустое место».
Теперь можно было открывать охоту с шансами на успех. Она и состоялась. Подробности – в прекрасном тексте.
Вместо эпилога.
Старого Бена охотникам удалось убить. Бен, погибая, забрал с собой Льва. Умер старый Сэм Фазерс, поняв, что в жизни его уже ничто не держит. В лесу поставили лесопилку, и она заработала. Лес, лишившись своего царя, тоже стал не нужен. Мальчик совсем повзрослел и охотился в других местах.
