О детях, проклятых родителями, которые в славянской мифологии пополняют ряды нечисти, я кратко писала в книге. Но за шесть лет нового материала по этой теме накопилось очень много. Именно практического материала, из терапевтической практики.
Родительское проклятие, хоть в мифологическом, хоть в психологическом смысле звучит как императив «Не живи!» Нет-нет, но это вовсе не о реальных попытках избавиться от ребенка и не о действительном пожелании родному дитяти сгинуть, сколь зловеще это ни звучит.
Такие родители отнюдь не изверги, в таких семьях, как правило, вовсе не было какого-то жестокого физического насилия и издевательств. Напротив, там могло быть много любви и заботы. И все же, большинство моих пациентов так или иначе сталкивались с такими родительскими посланиями-проклятиями.
Поэтому эта статья будет немного в необычном для меня формате: о мифологеме/ архетипе расскажу кратко, а о психологическом феномене подробнее.
Итак, в представлении наших пращуров, душой ребенка, заслужившего родительское проклятие, завладевает Сатана, точнее, Вий в дохристианский период. В том случае, когда проклятие было сказано всерьез, если отпрыск совершил какой-то тяжкий проступок, он мог сразу умереть (тогда он становился маленьким Упыренком, но это другая история).
А если родитель сгоряча, в запале сказал что-нибудь вроде: «Чтоб тебя леший побрал», ребенок как бы оставался в мире Яви, продолжал вести жизнь, похожую на человеческую: ел, спал, что-то по инерции делал, чему раньше научили. Но он не мог вступать в полноценное общение с другими людьми, порой, относился к ним даже враждебно, если, скажем, его пытались оторвать от многочасового разглядывания стены и заставить что-то сделать. Сам он ничем не интересовался, желаний у него не было вовсе.
Дело в том, что такой ребенок, с виду живущий в этом мире, на самом деле вынужден был существовать в «том» и по законам «того» – потустороннего мира. Ведь части его души запретили жить! Отныне он видит живых людей и слышит их голоса, он не способен откликнуться на них, потому что от мира живых его отделяет невидимая граница.
«Преданным анафеме» (об анафеме поговорим ниже) может оказаться и тот, кто вовсе не совершал никакого серьезного проступка, да и родитель, чаща всего, не желает своему чаду никакого зла. Родителю, в большей степени матери, достаточно произнести в минуту раздражения по неосторожности что-то вроде: «Да провались ты!», «Бес бы тебя побрал!», «Иди ты к черту!»
Согласно мифу, в сутках бывают такие минуты, когда любые пожелания, произнесенные с большим чувством, исполняются слово в слово, и ребенок действительно оказывается имуществом Черта.
Таких несчастных детишек наши предки называли потерчатами (от слова потерять), или стратчуками (от малороссийского диалекта «стратити» – утратить), еще из таких детей получаются игоши – безрукие и безногие уродцы, проказничающие по ночам наподобие полтергейста, способные вызывать галлюцинации. Отсутствие конечностей у игоши – символ невозможности непосредственного контакта с внешним миром.
Но поскольку «родительское проклятие» – именно архетипическое явление, оно относится не только к мифологемам и отдельным человеческим судьбам, но и к человечеству в целом. И вот здесь как раз уместно вспомнить об анафеме в прямом смысле этого слова.
Анафема – церковный термин древнегреческого происхождения, высшее наказание в Православной церкви, церковное проклятие. Люди, отлученные от Церкви (которая мыслилась как мать, выполняющую свои функции по духовному питанию и защите верующего), и «в миру» подвергались остракизму, то есть, были полностью изолированы от социума. Остальным прихожанам запрещалось с ними вести любые дела, да и просто общаться.
В языческих культурах существовало то же самое. Высшей мерой наказания было «Объявление вне закона» (существовало даже в Петровскую эпоху под названием «шельмование»). Это означало изгнание из общества, что подразумевало гражданскую смерть, да, собственно, вообще человеческую, ибо, люди, как мы знаем, животные социальные.
Более того, каждому, будь то человек знатного рода или свободный земледелец, дозволялось убить приговоренного при встрече без выплаты виры его родне, а тинг или вече выражали экзекутору респект и уважуху, в смысле, почтение и признательность (подробнее об объявлении «вне закона» я писала здесь).
А теперь рассмотрим, как этот архетипический паттерн развивается на интрапсихическом уровне, то есть, в отдельной человеческой душе.
Родительский наказ «Не живи» главным образом ослабляет наше либидо. Либидо, конечно, не во фрейдистском понимании, а в юнгианском, как витальность в самом широком понимании – жизненную энергию, жажду жизни, наслаждение жизнью, стремление к проживанию своего бытия в максимальной его полноте, способность и желание двигаться, действовать, творить, менять, чувствовать. И все это выдерживать! Потому что «Я могу и мне можно».
Вообще, либидо, витальность, это то, что отличает живое от мертвечины.
Психолог Олеся Берген, специализирующаяся на тревожных расстройствах, выделяет четыре группы в послании «Не живи»:
1. «Ты не существуешь, тебя нет».
Есть невербальные способы запрета на жизнь:
Самый травмирующий – это смерть мамы в родах или вскоре после рождения ребенка. Сюда же отнесем отказ от малыша и послеродовую депрессию, при которой у мамы просто нет сил вливать свою витальность в ребенка, так как у нее самой эта витальность просто отсутствует.
Однако чаще это невербальное проклятие проявляется просто через игнорирование потребностей ребенка, отстраненность и холодность родителей, нежелание включаться в его жизнь, отсутствие интереса к его чувствам и переживаниям.
Самый простой способ умертвить часть души ребенка – это наказание молчанием. А еще тактильная депривация: редко обнимают, гладят, берут на ручки. Такого ребенка могли часто оставлять одного, мало разговаривать с ним, запрещать выражать эмоции.
2. «Тебя не должно было быть. Ты живешь по ошибке»
Тут рассказы мамы, что вообще-то она планировала сделать аборт, что она сама или папа хотели ребенка другого пола, что рождение ребенка было подвигом, мол, все были против, обстоятельства самые тяжелые, невовремя, слишком рано и т.д., и т.п.
3. «Без тебя было бы лучше»
Сюда входят сказания о тяжелой беременности и мучительных родах: «Ты достался мне очень тяжело, я чуть не умерла».
Отдельный жанр – это новеллы об угрозе жизни и чрезвычайно хрупком здоровье самого ребенка: «Ты был такой хиленький, слабенький, врачи были уверены, что ты не выживешь. Ох, и намучались мы с папой тогда!»
Это проклятие трансформируется в мироощущение ребенка, а потом взрослого, как «Я неполноценный, с дефектом, уродством. Мне никогда не стать таким, как надо».
Притчи о не сложившейся по вине ребенка судьбе – еще один мощный инструмент для проклятия. «Ты появился невовремя», поэтому карьера не построилась, личная жизнь не сложилась...
«Ты был кошмарно сложным ребенком – болячки, капризы, первые полгода для нас были просто адом».
«Из-за тебя пришлось перевестись на заочку/ жить со свекровью/ отказаться от переезда/ выйти замуж за папу, хотя любила другого/ вкалывать на двух работах, чтоб тебя прокормить…»
И, конечно, прямые послания:
«Ты так нас всех замучил! Лучше б тебя вообще не было!»
«Уж лучше бы я аборт тогда сделала, чем так с тобой мучиться»
«Мне тебя проще собственными руками придушить, чем все это терпеть»
Послание может формироваться не только родителями, но и средой. Оно может исходить от близких, значимых, авторитетных людей, от которых ребенок находится в сильной зависимости. Это могут быть бабушки/ дедушки, старшие сестры/ братья, воспитательницы, врачи.
Вот кусочек моей личной истории проклятия:
Я родилась с пороком сердца, порок – один из самых легких, сейчас подобное устраняется даже без хирургии. Но это было в те годы, когда еще и УЗИ не было, во всяком случае, в нашем городе. Мне поставили неверный диагноз. К счастью, даже не помню, как он правильно называется, но с такими пороками дети в те времена доживали максимум до подросткового возраста.
Бедные родители! Мне было около трех лет. В этот же вечер я увидела по телевизору что-то про свадьбу, нацепила на голову какую-то белую тряпку: «Папа, смотри, я невеста!» Папа бросился на кухню, рыдал и бился головой о стену. Мама, пропахшая валерианкой и сигаретами, как-то меня отвлекала.
А потом к нам впервые приехала бабушка по папиной линии, деревенская медсестра, и авторитетно заявила: «Я видела таких деток, они долго не живут. Но вы не плачьте так, вы ж еще молодые, других родите».
Само собой, мне в три год не объясняли, что происходит, но ребенок все чувствует нутром, лимбическим мозгом, чует запах, видит тьму, кожей ощущает это зловещее «Ты не должна жить».
Эта история закончилась в высшей степени удачно, скажу я, дабы не гневить светлых Богов. Я жива, не имею никаких ограничений по здоровью. Но сколько я выслушала историй про мое чудом не случившееся умирание, про подвиги родителей, спасающих хворое чадо, про то, что вот мне-то курить точно нельзя «потому что, сама знаешь» (само-собой, «чертям назло» я этим и занялась при первом же подходящем случае).
А еще я по этой «причине» не ходила в садик, хотя, во дворе была первой заводилой, дралась хуже любого мальчишки. Из-за «этого» я была освобождена от физкультуры в школе, зато гоняла на велосипеде сутками, прыгала по гаражам и все, что нормально (и не очень) для нормального ребенка я тоже делала, не синея, не задыхаясь, не теряя сознания, а с огромным интересом и удовольствием. И, увы, куда более рискованно и безрассудно, чем ровесники.
Ведь мне нужно было доказывать, что я живая, что я могу и мне можно.
А в более старшем возрасте у меня было что-то вроде клинической смерти. Во время операции, не буду вдаваться в детали анамнеза, хирурги нечаянно пропороли мне сосуд. Из меня вытекло более литра крови, отек мозг, слиплось легкое. Очнулась я через девять дней и увидела поседевшую маму.
Мне понадобились годы личной терапии, мне понадобилось стать психологом, ведьмой, жрицей Богини, проводником, писателем, сталкером, чтобы оправдать свое существование!
Но когда я несколько лет назад читала тот самый великолепный стих Аглаи Датешидзе «Про дыру», меня снова рвало в лоскуты.
Процитирую в сокращенном виде, не могу удержаться:
Хочешь гляди, а не хочешь, так не гляди:
Я уродилась с огромной дырой в груди.
И чтоб ночами от ужаса не кричать,
Все родные решили не замечать.
Доктор, порассмотрев на стене ковры,
Через меня, сообщил мне, что нет дыры.
Мама навешала елочной мишуры.
Папа велел мне стыдиться своей хандры.
Я лила в нее кофе, несла цветы,
Чтобы как-то спасаться от пустоты.
Я вставляла туда мужчин, подруг,
Книги, идеи, работу и все вокруг […]
Стыдно подумать, что делала, где спала
С кем ночевала, что ела, о чем врала.
Как наутро, сделав приличный вид,
Всем говорила, что вовсе и не болит...
В новеньких платьях, дыхание затая,
Тайно мечтала, что я, наконец, - не я.
Красила волосы в неисправимый цвет,
Рьяно старалась нарушить любой запрет.
Годы идут, и я снова ответ ищу.
Радуюсь разному, и о больном грущу.
Рая не будет. Но кажется, будто свет
Светит мне в душу. И в ней говорит поэт.
Ну а когда недостаточно света дня,
Луч пробивается будто бы из меня.
Через мою дыру, словно в лупу дней,
Люди рядом видят себя ясней.
Сами приходят и часто благодарят.
Вечно в нее мне что-нибудь говорят.
Дети целуют краюшки пустоты,
И доверяют мне тайно свои мечты […]
Кто-то заметил, что тихая пустота
Всех принимает о объятия. И тогда
В ней происходит чудо. И если встать,
Не шевелясь, начинает нас исцелять […]
А еще я благодарю не только светлых, но и темных Богов за то, что, когда Хель вытолкала меня за дверь, видно, неплотно ее затворила. Теперь я знаю, где эта дверь и могу подглядывать в щелочку… А это чертовски полезно для работы с бессознательным.
Впрочем, достаточно обо мне.
Возвращаемся к тому, как работает послание «Не живи» в целом.
Представители разных направлений глубинной психологии называют послание «Не живи» по-разному.
Например, психоаналитик Рональд Лэйнг ввел термин «онтологическая неуверенность» –то есть неуверенность в собственном бытие, в своей принадлежности к этому миру. Этот же феномен описывает Балинт, именуя его «базисным дефектом» – некое состояние постоянной дефицитарности, чего-то будто всегда не хватает для ощущения «я живой», «я нужен жизни».
Могу еще повспоминать корифеев глубинной психологии, но, признаться, лень. Я больше люблю мифологические метафоры – душа «мыслит» образами, символами, а не терминами. Поэтому для меня – это Игоши в душе, вечно мерзнущие, голодные, позабытые-позаброшенные калечные детки.
Наказ «Не живи, не будь, не имей значения, не занимай место» влияет на человека тотально, так как он с детства не может чувствовать себя полноценно живым. Он, конечно, как-то живет, и может временами и местами даже вполне любить жизнь, но чувствовать себя и жить эту жизнь порой ему очень тяжело.
Это, действительно, такое ощущение, будто ты существуешь отдельно от этого мира, не имеешь значения для реальности. Ты будто призрак. И внутри та самая дыра.
Этот раскол, расщепление – отнюдь не шизофрения, где «расщепуха» тотальна. Это и не эндогенная депрессия, хотя, реактивная, конечно, у «проклятых» еще как бывает, но поддается терапии, как и тревожные расстройства, замечательно.
Это даже не мазохистический тип характера, в поп-психологии названный «синдромом жертвы», где человек эксплуатирует свою беспомощность, чтобы хоть что-то получить от жизни, особо на нее не влияя.
Это не параноидальное: «Ну, да, еще бы, он-то, у него-то… А я, у меня…».
Это и не нарциссический дихотомия «авторитет – ничтожество», где пропасть между двумя полюсами комплекса – величием и убожеством, настолько велика и непреодолима, что становится невротическим пространством, заселенным всевозможными бесами.
Это вообще не про волю, не про дух, не про слабость и силу. Это про чувства и ощущения, когда ты не думаешь, а чувствуешь, что ты не такой, как «все нормальные люди». Основное последствие проклятия «не будь» проявляется именно в ощущении «я не такой, как надо, а такому, как есть – нет места».
Такой человек вполне нормален, он чаще всего прекрасно социализирован, и все же, он неизменно чувствует некое противопоставление себя остальному миру. Ему кажется, что другим можно, а ему – нет. Ему чудится, что другие могут, а он – нет, что другие живут как-то по-настоящему, а он – нет. Мнится, что другие могут быть сильными, яркими, умными, удачливыми, а он – нет. С другими интересно, с ним – нет.
Такой человек может блистать эрудицией, остроумием и красноречием. Но внутри он ощущает себя чужим на празднике жизни. А может и сидеть в уголочке, изображая скучающее безразличие. Но это не стеснительность, не стыд. Это невозможность ощущать себя живым среди живых, это ощущение себя инопланетянином среди людей.
Увы, я не могу подобрать точных, «именно тех» слов, чтобы описать это состояние. Это мироощущение, самовосприятие, которое просто с тобой (или ты в нем?). Оно сплетено в паутину, прячущую тебя от мира, из самых разных чувств, состояний и переживаний. Это такое чувство (у кого постоянное, у кого периодическое – в зависимости от силы проклятия), что тебя будто бы нет, мир есть, люди есть, а тебя нет и места тебе в жизни нет, и в тебе нет жизни.
Такая лёгонькая дереализация, ты будто бы слегка под наркозом. А как иначе? Иначе – больно.
Любой, часть души которого превратилась в Игошу, наверняка поймет, о чем я говорю, прочувствует шкурой, кончиками волос, рептильным мозгом и вставшей шерстью на холке, которую никто не замечает.
Проклятие «Не живи!» бесспорно влияет на отношения с телом.
Часто человек не понимает простейшие потребности: когда нужно потеплее одеться, когда уйти в тень от солнца, не чувствует на тренировке, что «перетумачил». У него нет нормального ощущения голода – понимания, когда, сколько, чего именно нужно съесть. Сбитые циркадные ритмы.
Проклятому трудно замечать потребности тела, пока что-то не заболит, либо без гиперстимуляции: жесткий секс, тренировки, нагрузки на разрыв аорты. В самых патологических формах – самоповреждения.
Все это ради того, чтобы почувствовать себя живым.
Очень часто обнаруживается некая «заморозка» определенных частей тела, разотождествление с ними, нечувствительность. У многих моих пациентов был нечувствительный таз, у других ноги, область между лопаток, поясница – это такое ощущение, что какая-то часть тела постоянно или время от времени будто бы под новокаином. Что касается меня лично, я около года в терапии «размораживала» грудь.
Что касается поведенческого уровня:
Люди с Игошами в душе не во всех случаях, но часто «любят, умеют, практикуют» сбегание в зависимости и саморазрушение: от запрещенных веществ до тренировок на износ. Необоснованный риск – сюда же. Они не истерики, не drama-queens/ kings, но могут специально раскачивать эмоциональные качели. Причина та же – в апогее ссоры можно наконец чувствовать себя живым.
Кроме того, проклятие закладывается в очень раннем возрасте, там еще нет способности к синтезу, к восприятию и выдерживанию амбивалентности. Младенческий мир черно-белый, там либо глобально хорошо, либо тотально плохо. Поэтому у Игоши – замороженной в раннем детстве части души, разбег от обожаю до ненавижу – мгновение.
А еще, вырастая, ребенок с посланием «Не живи» может будто специально выбирать поведение, ведущее к неприятностям и наказаниям. Например, будучи ребенком из вполне себе благополучной семьи, выбирать общение в самых отмороженных компаниях. Ох, как я это в подростковом возрасте любила! А родители никак не могли понять мой жгучий интерес к «детям подземелья», как они называли большинство моих приятелей.
А происходит это, эх, прямо хочется написать капслоком и красным шрифтом потому, что:
Проклятому ребенку легче разместить свое постоянное чувство вины в реальном поступке, чувствовать себя виноватым за драку, поджег кадки с фикусом в музыкальной школе, «двойку» за поведение, чем нести тяжкое бремя ответственности за то, что он вообще есть.
Еще одно злокачественное следствие родительского проклятия – это хроническое чувство вины, которое ребенок несет потом всю жизнь, ну или, по крайней мере, до прохождения долгой, качественной терапии. «Хроническая» вина, как и хроническое заболевание – терпимо, жизни напрямую не угрожает, но качество ее портит изрядно.
Откуда берется эта вина?
За проклятием «Не живи» спрятано неумение родителей справиться с собственными чувствами и ответственностью. В своих неудачах, неоправданных надеждах они винят ребенка, пытаясь скинуть хотя бы часть груза на него.
Такая ноша для дитя непосильна. Он точно не вывезет. Поэтому часть души уходит в потусторонний мир, погружается в анабиоз.
Вместе с тем, у проклятого человека появляется задача соответствовать ожиданиям. А как иначе? Ведь ему нужно выплачивать долги за свое существование, компенсировать ущерб, который он нанес родителям своим рождением.
Если проклятие пришло не от родителей, а возникло в среде, у ребёнка всё равно возникает эта необходимость. Ведь отчаянно страшно «не жить». А остаться в живых можно только при условии, что мама рядом.
Последствия – либо чрезмерная зависимость от родителя (ведь ты знаешь, какой ценой твоя жизнь досталась и благодаря кому), либо контрзависмость с девиантным поведением и проч., что, по сути, две стороны одной медали.
Далее человек проецирует образ родителя на всех значимых людей в своей жизни. Им он тоже будет «выплачивать долги», «компенсировать жертву». Да еще и постоянные сомнения: а то ли ты сказал, а так ли сделал, достаточно ли был… При этом другие-то здесь вообще ни при чем, это, на самом деле, внутренние диалоги с собственными Игошами – отщепленными частями души.
Кроме всего прочего здесь рождается еще одна расщепленка, которую в глубинной психологии принято называть шизоидным паттерном (шизоид не равно шизофреник). Звучит это как «Подойди поближе, мне одиноко, ой, нет-нет, отойди, а то я боюсь». Очень хочется принадлежать к «своим», дабы чувствовать себя живым, нужным, значимым, и в то же время так страшно быть поглощенным «чужими».
При этом такие травматики зачастую невероятно привлекательны для других. И немудрено, ведь там столько пустоты для проекций – можно вложить любую фантазию.
Что ещё?
Проклятые дети, вырастая, часто ощущают свою неправильность, ненужность, никчемность. Они будут без устали искать свою цель, предназначение, место, и каждый раз разочаровываться, понимая, что снова пришли не туда.
При этом человек может быть де-факто очень успешным: иметь великое множество классных навыков, знаний, он может прекрасно уметь и работать, и зарабатывать, иметь вполне себе благополучную, в общем понимании семью, друзей, увлечения. И все равно, ему часто (или всегда) кажется, что это не его заслуги, что нет особой ценности, что это все не про него и не с ним.
И вместе с тем проклятый ребенок может обладать удивительным природным жизнелюбием. Но часть его души все равно заморожена. Витальности, активности, воле, жажде жизни приходится постоянно бороться со внутренним запретом на эту энергию, с возможностью воспользоваться этим даром Богов во всей полноте.
К слову, у меня именно так и было. Я по природе Жезл, огненная стихия, если выражаться в терминах оккультных учений. Но мой Игоша порой затапливал меня ледяной водой, замораживал до посинения. Сколько лет пришлось учиться пользоваться этим океаном правильно, трансформировать сверхчувствительность в нормальную эмпатию с границами, в творчество, в наслаждение от тонкого восприятия всех оттенков и привкусов жизни.
P.S. Тема эта, пожалуй, самая острая и болезненная из всех, что я поднимала в общедоступных статьях. Об этом сложно не только говорить, но и писать. И, тем ни менее, я понимаю, что у Читателя, почувствовавшего в своем сердце Игошу, возникнет ко мне логичный вопрос: «А что делать-то?!»
К большому сожалению, здесь нет однозначных рецептов, практик, алгоритмов, инструкций. И, к еще большему сожалению, само тоже не пройдет. Самостоятельно дома по гайду с четким руководством опять-таки не выйдет. Увы, я не знаю метода, кроме долгой терапии.
Так зачем я написала эту статью? А соль в том, что даже просто распознав Игошу в своей душе, приняв его, как часть себя, а не болезнь, уродство, ущербность, поняв, что вы такой не один, и выход есть, вы уже сделали первый шаг. А далее – выбор за вами.
Продолжение статьи читайте здесь.
С верой в Вас и Ваше наилучшее настоящее.
Благодарю за лайк и подписку на канал "Дорога в Тридесятое Царство".