Они познакомились в библиотеке. Он – простой рабочий парень, пробующий себя в журналистике. Лицо незамысловатое, выделялся лоб – лоб страдающего мыслителя. Характер резкий, бескомпромиссный, придирчивый. Она – из рода графов Шереметевых. Красавица, которых принято называть неприступными. Но вместе с тем обаятельная, отзывчивая, прекрасно воспитанная – сказывалось дворянское происхождение и столичное образование.
Текст: Николай Андреев, фото предоставлено М. Золотаревым
Это начало типичной истории, миллион раз испытанной на практике: он безумно влюбляется в нее с первого взгляда, она к нему равнодушна.
Он – Андрей Платонов, она – Мария Кашинцева. 1921 год. Воронеж.
«Я ВАС СМЕРТЕЛЬНО ЛЮБЛЮ»
Через неделю после встречи в библиотеке он пишет ей письмо. Тон энергичный и напористый: «Мария! Я не смог бы высказать Вам всего, что хочу, я не умею говорить, и мне бесконечно трудно рассказать о самом глубоком и сокровенном, что во мне есть. Поэтому я прошу прощения, что пишу, а не говорю (писать как-то несуразно). Простите меня за все и послушайте меня. Мария, я Вас смертельно люблю. Во мне не любовь, а больше любви чувство к Вам. Восемь дней мое сердце в смертельной судороге. Я чувствую, как оно вспухает во мне и давит душу». И далее набор таких же напыщенных словес о чувствах, любовных страданиях, одиночестве. Заканчивает Андрей так: «Я умру без Вас, у меня все растет и растет сердце».
Ну что должна думать девушка, получив письмо с такими пафосными строками? «Вот дурачок-то…». И засмеяться. И забыть его.
Но он не дал о себе забыть. Пишет ей письмо за письмом. А живут-то в одном городе, потому действительно «писать несуразно», проще встретиться. Но она избегает встреч, потому рождается страстный эпистолярный монолог о любви, о любовной горячке. В его записной книжке есть запись того года: «Люби и верь – и будешь счастлив!» Он любил и верил, потому тон от письма к письму все энергичней, все напористей:
«…И опять... смертельная любовь, тоска, вселенная, поля и кладбища, и я один среди них, радостных, сытых людей земли, один с точным ослепительным знанием, что я не их, не из этого мира...».
«…Вы молчите, молчите. Боже мой, нет во мне слов. Заперта во мне Вами душа, Вы только можете ее отпереть…».
«…Ради тебя зазвенят звезды и луна будет новым солнцем, чтобы светить твоему сыну синим пламенем в тихие летние ночи, когда земля вся будет в радости, игре и огне смеха…».
«…Вы – мой экстаз. И я люблю Вас такую – сущую, реальную... с глазами Девы Марии и с тоскою Магдалины…».
Иногда он вставляет в письмо стихи:
Тьма, и дождь, и бесконечность,
И не видно ни звезды.
Тихо мрут над гробом свечи,
Мертвый жизни не простит.
Вряд ли юную девушку привлекли кладбищенские мотивы.
А он продолжает осаждать неприступную крепость.
Платонова не смущало, не пугало, что вокруг «его экстаза» постоянно вьется рой ухажеров. Он заливается соловьем:
«Лунное тихое пламя выжигает из меня жизнь…»
«Любовь может быть только к Вам, и только у меня. До сих пор любви не было, и после нас ее не будет никогда…».
«Зачем так рвете сердце, Мария! По всему телу идет стон от тоски и любви…».
И твердыня пала!
Случилось это в деревне под Воронежем, куда Мария поехала выкорчевывать неграмотность. Но, скорее, это был побег от назойливого и напористого Платонова. Много позже она набросает автобиографическую повесть «История молодого человека и молодой девушки 20 века», и там есть такие строки: «Поняв, что А. занял в ее сердце огромное место, она бежит в деревню, на работу. Только что ее отец и мать окончательно разошлись. И любовь А. пугает ее. Она травмирована – раздоры отца и матери довели ее до того состояния, что она не верит ни в какое чувство».
Не верила в чувство, но уступила напору. Может быть, потому, что, как говорила одна моя знакомая, «проще отдаться, чем объяснять, почему не хочешь отдаться».
В деревне на сеновале был зачат их сын Платон.
И стали они жить вместе. Именно – «жить вместе», потому что официально свой брак не зарегистрировали, и лишь в 1942 году они, что называется, расписались.
«ГДЕ НЕТ СТЫДА И ЖАЛОСТИ К САМОМУ СЕБЕ…»
Сохранилась записка Марии Платонову: «Ваше чувство не ко мне, а к кому-то другому. Меня же Вы совсем не можете любить, потому что я не такая, какую Вы идеализируете. И еще – Вы любите меня тогда, когда есть луна, ночь или вечер – когда обстановка развивает Ваши романтические инстинкты. Муся». Но ведь и другое верно: Платонов был не таким, каким он выказывал себя в письмах. Человек в любви глупеет – это закон. И в письмах он смотрится влюбленным дурачком. Но Платонов по жизни совсем не такой, каким проступает из бурных любовных строк. Если почитать записные книжки писателя, то тон записей там спокойный, нет надрыва, нет словесной пошлости. Посмотрим, к примеру, записи 1921 года – года знакомства с Марией. Это записи человека технического склада – много о технике, об электричестве, об устройстве машин, о мелиорации. Видно, что пишет рассудительный человек, человек думающий, размышляющий. Вот, пожалуйста: «Свобода живет только там, где человек свободен и перед самим собой, где нет стыда и жалости к самому себе». Или: «В сущности нет ни детей, ни взрослых – есть одинаковые люди. <...> Великая ложь – смотреть на детей сверху: они хитроумный, удивительный и наблюдательный народ». Это можно сказать и о Платонове – удивительный и наблюдательный человек.
В записных книжках нет ничего от того человека, который в письмах вел любовную осаду. Можно даже сказать так: письма писал кто-то из героев будущих произведений Платонова. Рождался его индивидуальный стиль, который назовут «платоновским» – ему нет аналогов в русской литературе. Писатель Виктор Некрасов отметил: когда впервые увидел Платонова, удивился несовпадению Платонова-писателя и Платонова-человека, Андрей Платонович не имел ничего общего с персонажами своих произведений.
А первое письмо Платонова Марии с некоторыми коррективами было использовано в романе «Чевенгур», где персонаж по фамилии Дванов изъясняется в любви девице Крашениной: «Софья Александровна, я вас смертельно люблю. Во мне не любовь, а больше любви чувство к вам. Целый день мое сердце в смертельной судороге. Я чувствую, как оно вспухает во мне и давит душу. Я живу в каком-то склепе, и моя жизнь почти равна смерти. Я весь болею и хожу почти без сознания. <…> Вы моя смерть и мое вечное воскресение. Может, я говорю пошло и глупо, но во мне поет музыка, и мне больно и хорошо...» Эти строки напоминают письма писателя Марии, однако Дванов совсем не Платонов.
Много позже Андрей Платонович напишет: «Истинного себя я еще никогда и никому не показывал…» Так что его любовные письма можно считать неким литературным экзерсисом.
«ТЫ ЕДИНСТВЕННАЯ ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ВСЕГДА ДЛЯ МЕНЯ ПРЕКРАСНА»
Семья Платоновых в 1926 году перебирается в Москву. Он уже вполне чувствовал себя писателем. Заключен договор с издательством «Молодая гвардия» на издание сборника рассказов, Платонов предлагает свои вещи другим издательствам, журналам. Но жить на что-то надо. И он уезжает в Тамбов – там ему предложили должность губернского мелиоратора. Как он вспоминал, «когда мне стало дурно, я без слова уехал, чтобы давать хлеб семье». Мария и Тошка остаются в Москве.
Тяжело в Тамбове добывать хлеб. Пишет Марии: «Обстановка для работ кошмарная. Склоки и интриги страшные. Я увидел совершенно неслыханные вещи. <...> Мелиоративный штат распущен, есть форменные кретины и доносчики. Хорошие специалисты беспомощны и задерганы. От меня ждут чудес». И еще: «Меня ненавидят все, даже старшие инженеры <…> Ожидаю или доноса на себя, или кирпича на улице».
В письмах из Тамбова настоящий Платонов – исчезла любовная горячка, нет надрыва, нет любовного бреда. В строчках – житейские бытовые подробности. Но осталась тоска, бесконечная тоска: «Единственное утешение для меня, это писать тебе письма и кончать «Эфирный тракт». <…> Но я знаю, что все, что есть хорошего и бесценного (литература, любовь, искренняя идея), все это вырастает на основании страдания и одиночества».
Он тоскует в Тамбове по жене, по сыну, переживает за них: «Оба вы слишком беззащитны и молоды, чтобы жить отдельно от меня. <...> Вас легко обидеть…» И в следующем письме: «Просить о приезде тебя не смею. Ты не выживешь здесь – такая кругом бедность, тоска и жалобность».
Он делится с Марией творческими планами: «Я не буду литератором, если буду излагать только свои неизменные идеи. Меня не станут читать. Я должен опошлять и варьировать свои мысли, чтобы получались приемлемые произведения. Именно – опошлять». Подчеркнуто Платоновым. Вот уж неожиданно! Уж чего-чего, а пошлость в произведениях Платонова не разглядишь и в электронный микроскоп. С чего вдруг он использовал это слово?
А Тамбов, при всех ужасах жизни и работы, оказался для Платонова тем же, чем Болдино для Пушкина. «Я такую пропасть пишу, что у меня трясется рука», – пишет он Марии. И в следующем письме: «Я работаю как механизм и очень утомлен».
Но все же непросто складывались их отношения. Он зовет ее в Тамбов, но ставит условие: «Только приезжай для радости и покоя, а не для дурных драм. Я сделаю все, что возможно в тамбовских условиях, чтобы тебе тут было хорошо». Она, видимо, много чего резкого писала ему в письмах, если у него вырываются такие строки: «Я был очень растревожен твоими выпадами и открытой ненавистью ко мне. Ты знаешь, что дурным обращением даже самого крепкого человека можно довести до сумасшествия. <…> ты всегда понимаешь меня как-то исподволь, и я сам удивляюсь твоему толкованию моих мыслей. Ты мне приписываешь часто то, что мне и в голову не входило». И тут же: «Я не могу жить без семьи. Я мужчина и говорю об этом тебе мужественно и открыто. Мне необходима ты, иначе я не смогу писать».
«СЛИШКОМ ЛЮБИМОЕ И ДРАГОЦЕННОЕ»
Сын Платон был любим Андреем и Марией. Тоша, Тошка, Тотка – так ласково они его называли. Души в нем не чаяли. В 1925 году Платонов пишет: «Тотка – настолько дорогой, что страдаешь от одного подозрения его утратить. Слишком любимое и драгоценное мне страшно – я боюсь потерять его, потому что боюсь тогда умереть».
В июне 1926 года Платоновы переехали в Москву. Жили скудно. Ютились то в одном случайно снятом углу, то в другом.
В 1931 году Сталин прочитал повесть Платонова «Впрок», опубликованную в «Красной нови», и пришел в негодование, исчеркал поля журнала злобными комментариями: «дурак», «болван», «пошляк», «балаганщик», «беззубый остряк»... И отправил в редакцию отклик: «Рассказ агента наших врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения и опубликованный головотяпами-коммунистами с целью продемонстрировать свою непревзойденную слепоту». Понятно, что после такого отзыва Платонова перестали печатать, издавать. Но как бы ни было трудно материально, Мария и Тоша отправлялись летом в Крым. Сын ни в чем не знал отказа, родители его обожали. Потому арест Тоши в 1938 году стал для них ужасным ударом. Их 15-летнего сына обвинили в шпионской деятельности.
Тогда многие пострадали, что называется, ни за что. Многие липовые обвинения заканчивались расстрелами и длительными лагерными сроками. А вот Платона Платонова арестовали действительно не просто так. Платон и его приятель Архипов написали письмо корреспонденту немецкой газеты с предложением: они ему некие секретные сведения, а он им – деньги. Чекисты письмо перехватили. Какого-то внятного или логичного объяснения поступка двух юношей не существует. Никакими секретными сведениями Платон и Архипов не располагали. Конечно, деньги молодым всегда нужны, но все же не до такой степени! А если еще вспомнить, что в то время пропаганда призывала население к бдительности, в обществе – густой навар шпиономании... И вдруг двое юношей сами напрашиваются в «шпионы». Может, шутка? Но уж чересчур тупая даже для 15-летних подростков.
Платон Платонов получил десять лет лагерей и поражение в политических правах на пять лет. Отправили его в Норильлаг – Норильский исправительно-трудовой лагерь. Гиблое место.
Андрей Платонов решил бороться за сына. Он пишет письмо наркому внутренних дел Ежову. Пишет прокурору РСФСР Панкратьеву. Пишет Сталину. И произошло чудо: в октябре 1940 года Платона освободили. Судя по всему, многое для освобождения Тошки сделал Михаил Шолохов. Автор «Тихого Дона» относился к Андрею Платонову с уважением, ценил его творчество, помогал морально и материально.
Но год в Норильлаге оказался для Платона трагическим: он заболел туберкулезом. Мария Александровна позже вспоминала: сын вернулся из лагеря смертельно больным, его вынесли из вагона на носилках – он был крайне истощен, не мог ходить. Платонову удалось достать путевку для сына в туберкулезный санаторий Шафраново под Уфой. Но было поздно.
Платон умер 4 января 1943 года. Мария шесть дней не разрешала хоронить сына. Стояли сильные морозы, покойник лежал в холодной комнате: она не могла смириться с тем, что придется расстаться с сыном навсегда. Платонов был близок к помешательству. «С черным, как чугун, лицом стоял над сыном Платонов, неотрывно глядя на него, и вид у Андрея был такой нездешний, отрешенный, как если бы вместе с сыном уходила и его жизнь», – вспоминал один из знакомых Платоновых.
После похорон Андрей и Мария официально оформили свой брак. В 1944 году у них родилась дочь Мария. Теперь она их радость и отрада.
ЕДИНСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ
Во время Великой Отечественной войны Платонов – корреспондент «Красной звезды». Он постоянно ездит в длительные командировки в действующую армию. Пишет Марии: «В одном из прежних писем я писал тебе, чтобы ты обязательно продала мой гражданский костюм, пальто и ботинки. <...> Зная твое своенравие, повторяю свою просьбу. Денег у тебя сейчас почти нет или очень мало. А ты носишь ребенка, идут самые решающие месяцы. <…> Прошу тебя, сделай это скорее и пойми мое беспокойство».
После рождения Маши письма Платонова начинались так: «Дорогая Мума, дорогая маленькая Кхы!», или «Здравствуй, дорогая Муся, затем маленькая Мусенька», или «Дорогая Муся и маленькая Мума».
...Жизнь Платоновых после войны по-прежнему скудная, почти нищенская. Андрея Платоновича не печатают, не издают. К 50 годам Платонов выглядел глубоким стариком, измученным, тяжело больным. У него, как и у Тоши, открывается туберкулез. В последний год жизни он пишет письма из санатория и из больницы. Последнее письмо жене датировано 30 апреля 1949 года: «Моя дорогая Мария! Поздравляю тебя с днем рождения. Мне тяжело, что я не могу уже второй год провести этот день вместе с тобой. Ты знаешь, как я люблю тебя. Сейчас я хочу еще раз сказать тебе, что ты была и будешь до конца моей жизни самым любимым человеком для меня и единственной женщиной, которая всегда для меня прекрасна. Пусть это напоминание о моей любви к тебе заменит в нынешнюю годовщину твоего рождения мой подарок тебе...»
Платонов умер 5 января 1951 года. Юрий Нагибин подробно описал в дневнике похороны великого писателя. И есть в дневниковой записи такие строки: «Гроб поставили на землю, у края могилы, и здесь очень хорошо плакал младший брат Платонова, моряк, прилетевший на похороны с Дальнего Востока буквально в последнюю минуту. У него было красное, по-платоновски симпатичное лицо. Мне казалось: он плачет так горько потому, что только сегодня, при виде большой толпы, пришедшей отдать последний долг его брату, венков от Союза писателей, «Детгиза» и «Красной Звезды», он поверил, что брат его был, действительно, хорошим писателем. Что же касается вдовы, то она слишком натерпелась горя в совместной жизни с покойным, чтобы поддаться таким «доказательствам»…
Конечно же, сразу обращаешь внимание на строчку: «Что же касается вдовы, то она слишком натерпелась горя в совместной жизни с покойным…» Многозначительное слово – «натерпелась», но вряд ли можно ему доверять. Все было в семейной жизни – и горести, и счастье. Была любовь. Она длилась три десятка лет – страстная с его стороны, спокойная – с ее. Их роман доставлял ему страдания, они выясняли отношения, вспышки ревности и у него, и у нее, горечь расставаний, радость встреч... Но ведь из этого состоит жизнь любой семьи.
Мария Кашинцева стала его Музой – он сам так ее называл. И оставалась Музой до конца его дней. Его единственной любовью.
Мария понимала, не могла не понимать, что рядом с ней живет гениальный человек, творец, чьи произведения останутся в веках. Она прожила после его смерти почти столько же, сколько длилась их совместная жизнь. Тщательно занималась его архивом, привела его в порядок, готовила рукописи к печати, верила, что наступит час, когда у него будут миллионы читателей.
В перестройку и после нее произведения Андрея Платонова выходили миллионными тиражами. Но Мария Александровна не дожила до этого счастья – она умерла в 1983 году.
...Из Тамбова он писал ей: «Ты знаешь, мне пришло в голову: если собрать твои и мои письма, проредактировать их, переделать, – то можно составить интересный роман».
Может, когда-то и будет издан этот роман.
