Ирина ПАВЛОВА
Вчера на сайте Дом-музей Ефима Честнякова д.Шаблово я прочитала о том, как отмечали Яблочный Спас в доме-музее Ефима Честнякова, удивительного русского художника, получившего заслуженную мировую славу только после смерти. Земную свою жизнь этот человек провел в родной деревне Шаблово Кологривского уезда Костромской губернии. Пахал, сеял, косил, учил детей и рассказывал им сказки, которые сам сочинял.
Прочитав заметку о празднике в Шаблово, я вспомнила, как почти пятьдесят лет назад впервые увидела его картины в мастерской великого русского реставратора Саввы Ямщикова, когда готовилась первая московская выставка Ефима Честнякова. И тогда же услышала рассказ об этом художнике.
Деревенский затворник
Он пережил три революции, две мировые войны и войну гражданскую. А еще — коллективизацию деревни, которую по сути тоже можно назвать войной, поскольку она положила начало разрушению крестьянского мира. Но на полотнах Честнякова — покой, тишина, всеобщее благоденствие. Девушки с добрыми детскими глазами, по-детски доверчивые старики, дети с мудрым взглядом — чистые благородные лица, полные внутреннего спокойствия и достоинства, присущего людям, живущим в ладу с собой и окружающим миром. Они словно пришли из другой эпохи и трудно поверить, что это люди XX века. А между тем они — односельчане Ефима Честнякова, первые зрители его картин, которые, честно говоря, не понимали их ценности. Видно, и правда «нет пророка в отечестве своем».
Об одаренном, талантливом художнике узнали случайно, но, как стало теперь понятно, — по воле Божией. Это случилось летом 1967 года, когда экспедиция Костромского художественного музея колесила по Кологривскому району. Искали в заброшенных церквях иконы, собирали по избам старинную утварь, но ничего интересного обнаружить не удавалось. Так бы и уехали ни с чем, если бы не зашли в один из домов воды напиться. «И когда мы стали пить воду, — вспоминал руководитель экспедиции Владимир Макаров, — я обратил внимание на картонку, которой был прикрыт горшок».
Сначала показалось, что это рисунок любителя. А когда на свет вытащили, увидели руку профессионального художника, обладавшего глубоким философским взглядом на мир. Начали расспрашивать местных жителей, есть ли еще картины этого автора, кто был этот человек. В ответ услышали рассказ местном учителе Ефиме Васильевиче Честнякове, который занимался с детьми рисованием, лепил фигурки из глины, писал пьесы и разыгрывал их с деревенскими ребятами на подмостках самодеятельного кукольного театра, организованного им у себя дома.
Рассказали старожилы Шаблова и о том, что по рождению Ефим Васильевич был не Честняковым, а Самойловым. Но поскольку он был единственным сыном в семье, честняком, как называли единственного сына в семье, надежду родителей, опорой которым должен стать в старости, он назвался Честняковым.
Участники экспедиции нашли и привезли в Кострому не только картины Ефима Честнякова и его акварели, но и рисунки, глиняные фигурки, листки со стихами и дневниковыми записями. А бригада Московского реставрационного центра проделала сложнейшую работу по восстановлению картин. Ведь Честняков держал их без подрамников, отчего холсты рвались, он сшивал их суровыми нитками, наклеивал на обороте заплатки. А после смерти автора картины вообще хранились кое-как, покрывались пылью, копотью.
«Когда разложили первые привезенные из Костромы холсты на полу, — рассказывал мне Савва Ямщиков, — кто-то из моих художников говорит: «Вы с ума сошли, ребята, это вы никогда этого не вытащите! Это в таком состоянии!»
Но московские реставраторы «вытащили»! «Приходилось промывать, укреплять, — вспоминал Ямщиков, — и открывались краски, потрясающие своей яркостью. Не базарной, а яркостью настоящей, светом, идущим изнутри. Мы тогда поняли, что имеем дело с художником высочайшей одаренности, с незаурядным человеком, с одним из тех, кого называют «гением места».
«А что касается внутреннего, философского осмысления его картин, —я могу сказать, что он божественен. Высшее проявление божественности рассуждал Ямщиков, — это незамутненность и умение быть понятным ребенку. Ведь при том, что его картины насыщены и несут богатую смысловую нагрузку, они просты. Но не упрощены. Честняков в своем творчества не отступал от своих принципов, он зрителя подтягивал до своего мировоззрения, до своего уровня знаний».
Без прошлого нельзя
Мало кто знает, что Ефим Честняков в 25 лет поехал в Петербург — учиться. Сначала в Тенишевской мастерской у Ильи Репина, который высоко ценил талант молодого художника: «Вы идете своей дорогой, я вас испорчу. Вы уже художник. Это огонь, этого уже ничем не удержишь».
Потом он учился в Академии художеств, в Казанской художественной школе, в мастерской Дмитрия Кордовского при Академии художеств. Публиковал детские сказки со своими иллюстрациями как в журналах, так и отдельными книжками. Пытался в заинтересовать петербургскую художественную общественность, бывал в художественных салонах объединения художников «Мир искусства». Но с утонченными интеллектуалами не сдружился, не нашел с ними общего языка, уехал домой.
Когда случилась революция, Ефим Васильевич поначалу ее принял: обещания всеобщего благоденствия звучали заманчиво. «Пусть дадут помещение, материал, я буду рисовать новую Россию!» — надеялся он. На центральной улице Кологрива в особняке князя Абашидзе открыли дворец пролетарской культуры, где Честняков, у которого появилась, как ему показалось, возможность воплотить свои просветительские мечты, стал там преподавать. Он учил детей рисовать, лепить, играть на музыкальных инструментах, слушать музыку. Но это продолжалось недолго: нужно было вести хозяйство, да и ходить на работу за 20 км по бездорожью оказалось тяжело. При поддержке Кологривского пролеткульта Честняков организовал в Шаблово детский сад. Но в 1925 году его закрыли. Новой власти не по нутру пришелся воспитатель, рассказывающий ребятишкам о Боге и Небесном Царствии. С советской властью общего языка художник не нашел, да и не искал. В лозунги не верил. И детей учил не тому, что для власти было желательно. Большевики заставляли жизнь с 1917 года начинать, о прошлом забыть, а он так не мог: в деревне прошлое совсем близко, во всем память чувствуется.
В 1925 году сестру художника Александру сослали в Казахстан за связь с эсэрами. С тех пор официально имя Ефима Васильевича нигде не упоминалось. Нет даже свидетельства о смерти.
Показать людям
Пока шла реставрация картин Ефима Честнякова, в мастерской Саввы Ямщикова перебывала вся Москва. Кто-то даже пошутил, что здесь не было Пушкина, Лермонтова, Толстого и Достоевского. Остальные все были. И все говорили: «Надо показать это людям».
Первую небольшую выставку устроили в помещении Российского реставрационного центра в Кадашах. У входа было столпотворение из желающих попасть на эту выставку, но не все тогда успели.
Грандиозным событием стала выставка работ Ефима Честнякова, проходившая в 1979 году в Москве, в Центральном доме художника на Крымском валу. «Мы сделали суперпрофессиональную выставку, — гордился Ямщиков. — Она имела грандиозные успех везде — не только в Костроме, куда мы ее в первую очередь из Москвы повезли, но и в Париже, и во Флоренции, им в Милане».
Звезда Ефима Честнякова не закатилась. Она и сейчас светит нам, а его картины, выставленные в Романовском музее Костромы, в Доме-музее Ефима Честнякова на его родине в Шаблово, на других выставочных площадках дают зрителю возможность убедиться, что «над небом голубым есть город золотой».