Что в те часы происходило со временем, никто не заметил. Бежало оно, или тянулось невероятно, можно только гадать. К себе Пушкин впускал только самых коротких своих знакомых, хотя всеми интересовался: беспрестанно спрашивал, кто был у него в доме, но: «Мне было бы приятно видеть их всех, но у меня нет силы говорить с ними», — скажет он Данзасу вечером 27-го.
Всё лечение в первый вечер после ранения и в ночь на 28 января заключалось в холодном питье и в прикладывании примочек со льдом к животу.
В 5 часов утра 28 января боль в животе усилилась настолько, что терпеть её было уже невмоготу. Послали за Арендтом, который очень быстро приехал и при осмотре больного нашёл явные признаки перитонита. После приёма экстракта белены и каломеля (ртутного слабительного) облегчения не наступило.
В 10 часов утра 28 января А. И. Тургенев непосредственно в квартире Пушкина запишет:
«Сегодня впустили в комнату жену, но он не знает, что она близ его кушетки, и недавно спросил, при ней, у Данзаса: думает ли он, что он сегодня умрёт, прибавив: “Я думаю, по крайней мере, желаю. Сегодня мне спокойнее, и я рад, что меня оставляют в покое; вчера мне не давали покоя“».
Наконец около 12 часов по назначению Арендта дали в качестве обезболивающего капли с опием, после чего боли сразу значительно уменьшились, и Александр Сергеевич стал более активным. Приказал позвать жену и детей. «Он на каждого оборачивал глаза, — вспоминал Спасский, — клал ему на голову руку, крестил и потом движением руки отсылал от себя».
В какой-то момент спросил:
— Тут ли Карамзина? Где Карамзина? Я хочу, чтобы она меня благословила.
Послали за Екатериной Андреевной, которая через несколько минут и приехала. Как проходила их последняя встреча, она напишет в письме сыну, А. Н. Карамзину:
«…Пушкин бессмертный жил два дни, а вчерась, в пятницу, отлетел от нас; я имела горькую сладость проститься с ним в четверьг; он сам этого пожелал. Ты можешь вообразить мои чувства в эту минуту, особливо, когда узнаешь, что Арнд с перьвой минуты сказал, что никакой надежды нет! Он протянул мне руку, я её пожала, и он мне также, и потом махнул, чтобы я вышла. Я, уходя, осенила его издали крестом, он опять мне протянул руку и сказал тихо: «перекрестите ещё», тогда я опять, пожавши ещё раз его руку, я уже его перекрестила, прикладывая пальцы на лоб, и приложила руку к щеке: он её тихонько поцеловал и опять махнул. Он был бледен как полотно, но очень хорош; спокойствие выражалось на его прекрасном лице».
Позже других в квартире на Мойке появятся В. Одоевский, А. Веневитинов, Е. Долгорукова. Узнав о дуэли Пушкина лишь днём 28 января, тотчас приехал к умирающему поэту Владимир Даль. Он неотлучно находился при нём до самой его смерти, принимая активнейшее участие в лечении. Стал тем единственным, по сути, врачом, кто стремился облегчить страдания умирающего.
В. И. Даль — писатель, этнограф, медик по образованию, участвовал в качестве армейского хирурга в турецкой и польской военных кампаниях, много оперировал.
От Данзаса известно:
«Около часу приехал доктор Даль. Пушкин просил его войти и, встречая его, сказал: «Мне приятно вас видеть не только как врача, но и как родного мне человека по общему нашему литературному ремеслу»...
Нашли полезным поставить ему пиявки. Пушкин сам помогал их ставить; смотрел, как они принимались и приговаривал: «Вот это хорошо, это прекрасно».
Через несколько минут потом Пушкин, глубоко вздохнув, сказал: “Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского, мне бы легче было умирать”».
Немного истории: нам, смотрящим два века спустя на отношения между лицейскими друзьями, будет уместно именно здесь подвести некий итог. Эту пару, Малиновского и Пущина, Пушкин ставил рядом не впервые. В черновом варианте стихотворения «19 октября 1825 года» у Пушкина были строки сожаления, что вместе с Пущиным посетить опального поэта в Михайловское не приехал Малиновский:
Что ж я тебя не встретил тут же с ним,
Ты, наш казак* и пылкий и незлобный,
Зачем и ты моей сени надгробной
Не озарил присутствием своим?
* «Казак» — лицейское прозвище Малиновского.
О гибели Пушкина Малиновский, надо думать, узнал позже случившегося. Но даже, если узнал бы каким чудом сразу, то добраться до Петербурга из своего уездного захолустья на Украине при всём желании у него возможности не было.
Пущин же вернулся из ссылки в 1856-ом. Остановился в Петербурге на Мойке, у родственников. Разумеется, знал, что на этой же улице была последняя квартира Пушкина. В «Записках о Пушкине» он напишет:
«В Петербурге навещал меня, больного, Константин Данзас. Много говорил я о Пушкине с его секундантом. Он, между прочим, рассказал мне, что раз как-то, во время последней его болезни, приехала У. К. Глинка, сестра Кюхельбекера; но тогда ставили ему пиявки. Пушкин просил поблагодарить её за участие, извинился, что не может принять. Вскоре потом со вздохом проговорил: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского!».
Вот последний вздох Пушкина обо мне. Этот предсмертный голос друга дошёл до меня с лишком через 20 лет!..»
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Не противьтесь желанию поставить лайк. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—179) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!», продолжение читайте во второй подборке «Проклятая штука счастье!»(эссе с 29 по 47)
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 59. Александра Фёдоровна занималась, назовём вещи своим именем, сводничеством
Эссе 61. Пушкин желал брака с юной прелестницей? Он его получил
Эссе 76. Принято было очевидное отрицать