Клавдия ругала себя: вот дура. Не смогла ничего толком выяснить. Даже имени не добилась. Не человек, а тайна за семью печатями. Ей, истосковавшейся без впечатлений, приезд незнакомки – как манна небесная. Клавдия вся издергалась, извелась. Но пока решила ни к кому не обращаться. Лучше с этой девахой подружиться. Все-таки, живая душа. Пусть.
Она почистила лук и картошку, достала из подпола банку огурцов. Нажарила полную сковороду. Наскребла муки, нажарила оладьев. У Клавдии получались дивные оладьи и без всякой сметаны. С черничным вареньем – в самый раз. Между делом поглядывала в окно: там пыль столбом. Деваха выметала грязь и паутину. К обеду развешивала на веревке свои постирушки – воды полколодца, наверное, вычерпала.
Клавдия, кряхтя, залезла на печку и вытащила оттуда большую корзину. Особенно не раздумывая, поместила на дно корзины сковороду, миску с оладьями, завернутую в полотенце, варенье и огурцы. Порасмыслив, сняла с гвоздя полотняный мешочки с сушеной малиной и грибами, отсыпала на газеты, завернула в кулечки. Отправилась, уверенная, что с дарами ее девка не прогонит.
Зина, и правда, не прогнала. Она, наряженная в халат Глафиры, домывала полы. Изба, обновленная, освеженная, вроде как, преобразилась, как человек, заросший грязью после желанной баньки.
- Ой, да какая ты хозяюшка! А по виду – белоручка. Поди, и не обедала? А я принесла. Разносолов особых нет, но все горяченькое! – Клавдия ввалилась в избу со своей корзинкой, тщательно вытерла ноги о тряпицу и протопала к столу.
Зина хотела возразить, но дома у Глафиры, кроме сахара и чая ничегошеньки не было. А от корзинки бабы Клавы соблазнительно пахло жареным, а она уже сутки ничего не ела. Клавдия накрывала стол, и Зина, обожавшая простую пищу, уплетала жареную картошечку, бессовестно шуруя вилкой, отскребая прижарок. Огурчики прошли на ура. А оладьи Зина слопала, практически не жуя.
Разговорились. Клавдия рассказала, где находится магазин и сельсовет, сколько народу в деревне проживает, какая рыба в речке ловится и сколько грибов она собрала прошлой осенью.
- А работу можно здесь найти какую? – спросила Зина.
- Работу? Если только на ферме. Там все время руки требуются. Молодежи нет никакой. Тебя с руками оторвут, - затрещала Клавдия, - только… это… ты пойдешь на ферму-то? Ты вон какая…
- Какая? Обыкновенная, - ответила Зина, - да не смотрите вы на меня так, - улыбнулась, - я дворником в Малых Порожках работала.
Клавдия ахнула.
- Ты из Малых Порожков, что ли? Дворником? А я думала, актриса какая-то в изгнании. А кто твои родители?
Зина назвала имена и фамилии родителей. И вдруг Клавдия изменилась в лице. Она побледнела и быстренько засобиралась домой.
- Вот тебе малина сушеная и грибы, - буркнула Клавдия, - заваришь себе с чаем. Задумаешь грибной суп, зайдешь за картошкой ко мне. У меня хорошая картошка уродилась. Год урожайный был.
- Баба Клава, а в какой стороне ферма? – спросила Зина.
Клавдия махнула рукой куда-то на восток.
- Туда иди. Не ошибешься. Ладно, пошла я.
Она пулей выскочила из избы, забыв у Зинаиды корзину. Дома бухнулась на лавку, чтобы отдышаться. Потом выхватила «маленькую» из буфета, и налила содержимое в стакан. Уж как она берегла эту проклятую водку, как экономила… Выпила залпом. И через несколько минут водка, чуть размягчив окаменевшую от страха душу, вылилась горькими слезами.
- И-и-и-и, - заскулила Клавдия, - Господ-и-и-и-и, ты боже мой, - нашел меня мой грех. Нашел меня мой грех, и-и-и-и-и…
***
Клавдия не всегда ведь бабкой была. И в этой деревне она не всю жизнь бедовала. Дом принадлежал тетке Катерине, седьмая вода на киселе – Катерина для Клавдии. Родителей не было, все детство в детдоме. Потом, случайно, напоролась Клавдия на эту тетку. Катерина к тому времени уже беззубая и бесконечно одинокая, просекла, что не надо бы отвергать внучатую племянницу-медичку.
Катя отписала дом Клавдии, за что и получила бесплатный медицинский уход каждые выходные. Гордилась, конечно, племянницей. Хвасталась:
- Это какая справная девка у Нюрки-алкашки получилась! Акушеркой в городе работает, квартира есть, за мной ухаживает! Конечно, все силы в нее вложила, любила сиротиночку!
Врала, врала бессовестно. Да ей на Клавдию чихать было с высокой колокольни. С самого начала! Была такая родственница, Анна. Что там у нее стряслось, непонятно. Уехала на заготовки, в лесхоз девкой, вернулась пузатой. Все зашипели, Аньку затакали, заклевали. Та, дура, чуть не вздернулась. Как будто одна она такая, без мужа рожает!
В общем, родила и отказалась. И опять все родственнички: ах, бессовестная, ах, стерва! Дитенка бросила! Аньке пофигу, Анька запила. Запила и с той поры не просыхала. Свалялась с таким же горемыкой лесником, ушла к нему на кордон. Что там было, ежу понятно – пили по черному. Допились до того, что сгорели вместе с избушкой. От пожара и лес занялся. Знатные поминки получились. Была Анька – и нет ее.
Аньку-алкашку судили, рядили и мертвую. Гудели всем селом больше года. А маленькую Клавку никто ни разочку не навестил. Она выросла, на медика выучилась и отыскала родных. Правда, из всех только Катерина и осталась, всех Бог прибрал к тому времени. Клавдия и тетке была рада. Вот они, эти детдомовские, какие: всем сердцем прикипают к тем, кто не больно этой любви и достоин.
Каждые выходные к Катьке моталась. Жалко. В огородишке ковырялась, с сеном помогала. Душевная. Одно плохо – не везло в любви, ни мужа, ни детишек. Так Клавдия всю свою нерастраченную любовь в работу вложила. Женщины радовались, если на смену Клавдии попадали: ребеночек родится в лучшем виде. Ни разрывов, ничего плохого не случится.
А любой знает, если объявили тебя лучшим, то планку надобно держать. Стоит ошибиться или случай несчастный произойдет – народная любовь во вселенскую ненависть превратят. Люди…
Клавдия стала замечать, что у нее дрожат руки. Она начала бояться. И поговорить дома не с кем. А однажды у нее случилось очень тяжелое дежурство: совсем молоденькая мамочка с осложнениями. Пришлось вызывать хирурга, делать кесарево, откачивать младенца (пуповина обернута вокруг маленькой шейки, от чего асфикция), у матери – кровотечение… Все в мыле, но спасли.
Хирург Борис Львович, здоровенный мужичина, с утра улыбнулся:
- Что, Клавка? Думала, в маленькой родилке и проблемы маленькие? Думала – опытная акушерка? Нет, моя дорогая. Них.. ты не опытная. Тебе просто везло.
Клавдия молчала, худенькие плечики ее тряслись. Борис Львович глянул на нее, хмыкнул, накапал из мензурки спирта, развел один к одному и вручил Клавдии.
- Выпей. Легче станет. Да не олотись ты, все нормально. Ситуация простецкая. Сколько их еще будет, Клавка.
Вот это фамильярное «Клавка» ужасно Клавдию обижало. Она выпила разбавленный спирт махом и чуть не задохнулась. На глазах выступили слезы. Спирт пошел по пищеводу, и как будто внутри Клавдии развели костерок. Тот сжег все ее страхи. Клавдии стало очень хорошо, правда язык заплетался.
- Не называйте меня Клавкой, - попыталась сказать она хирургу, - это звучит по-хамски!
- А, по моему, очень мило! – ответил Борис и поцеловал Клавдию крепко-крепко. Так обычно целуют уверенные в себе мужчины, сознающие безграничную власть над безропотными девушками, такими как Клавдия.
С той поры Клава горела в страстях. Одна – Борис. Другая – водка. И та, и другая оказались для Клавы губительными, и та, и другая иссушили, измучили, извели ее. Борис был безнадежно женат, и уходить от жены не собирался. Да и вообще, он таких Клав десятками, как орехи щелкал. Клавдия была лишь «третьим лебедем с краю». Она наблюдала изподтишка за бесконечными романами Бориса и удивлялась, как до сих пор его никто не убил. И почему жена все ему прощает? Да что это за гарем такой, Господи?
Она приползала домой, наливала в стопку прозрачную жидкость, выпивала, закусывая соленым (Катиным) огурчиком и уплывала в неведомую страну по тихой молочной реке с кисельными берегами.
Клавдия любила посидеть вечером на кухне и поговорить с хорошим, все понимающим человеком – с самой собой. Та, вторая, умная и рассудительная Клавдия появлялась лишь тогда, когда Клавдии первой удавалось выпить. Клавдия вторая материализовалась из кухонной тишины, смотрела на Клавдию первую печальными и мудрыми глазами и внимательно слушала. Она не отвечала, не разговаривала – разговаривала Клавдия первая. И Клавдии первой было легко и спокойно со своим фантомом.
Время шло, и Клавдия, разрываемая пагубными страстями, тихонько катилась к своей пропасти и совсем не замечала, что пропасть становится с каждым годом все ближе и ближе.
Автор: Анна Лебедева