Восточная Африка,
окрестности Обока.
Ледьюк встретил мейстера Вриза на окраине Обока. Капитан пребывал не в самом радужном настроении – попросту говоря, был мрачен, как грозовая туча. На днях он получил из Франции не слишком приятные известия и решил для успокоения нервов прогуляться по окрестностям – и вот, такая встреча! Собственно, не встреча даже – так, случайность. Трансваалец ехал верхом во главе небольшой процессии, и француза не заметил, что не помешало тому остановиться и внимательнейшим образом осмотреть встречных.
Смотреть, собственно, было особо не на что. Мейстер Вриз оседлал невысокого конька; он был в неизменной своей широкополой шляпе и суконной куртке. Ледьюк подивился - как он ухитряется переносить абиссинский климат, будучи одетым столь неподходяще? Хотя - кто их разберёт, этих буров? Они живут в климате, мало отличающемся от здешнего и, надо полагать, давно привыкли переносить и палящий зной, и ночной холод, который здесь тоже не редкость. На побережье-то ещё ничего, а вот стоит углубиться подальше, и перепады температуры становятся поистине невыносимыми - для цивилизованного европейца, разумеется. Но это хоть не похоже на выматывающую влажную, душную жару, от которой, помнится, не было спасения в Индокитае…
А они солидно вооружились, подумал капитан. Поверх куртки Вриз нацепил патронташи-бандольеры, у седла висел чехол, из которого выглядывал приклад штуцера. Сопровождал его широколицый, бородатый то ли слуга, то ли телохранитель – по внешности, несомненный бур, в такой же точно суконной куртке, широкополой шляпе и с бандольером через плечо, он был вооружён американским карабином со скобой Генри для перезарядки. Кроме того, у обоих на затянутых поверх курток поясах висели кобуры с длинными американскими револьверами, и Ледьюк машинально отметил, что оба явно разбираются в огнестрельном оружии. Впрочем – удивительно, будь оно иначе – недаром про буров говорят, что они ложаться спать в обнимку со своими винтовками…
Позади верховых трое афаров вели в поводу низеньких местных лошадёнок, навьюченных тюками и объёмистыми седельными сумками. В одном из них, вооружённом копьём-ассегаем, Ледьюк опознал проводника; двое других видимо были наняты в качестве погонщиков и прислуги. Судя по обилию багажа, мейстер Вриз собирался отсутствовать не меньше недели, однако не было похоже, что он собирается вести торговлю с чернокожими аборигенами – в этом случае, караван был бы куда длиннее, а поклажи во вьюках не в пример больше. Может, мейстер Вриз решил на досуге подстрелить, скажем, льва? Что ж, дело его, подумал Ледьюк – сам то он ещё ни разу не удалялся от Обока дальше, чем на пару миль, хотя офицеры местного гарнизона не раз приглашали его поохотиться. более, что прибыл с пароходом из Франции долгожданный гребной винт, и теперь требовалось затевать непростую операцию по его замене. Но самое скверное было в адресованном ему официальном пакете, и именно его содержимое вынудило капитана Ледьюка предпринять прогулку для успокоения нервов.
Крейсеру «Вольта» предписывалось оставаться в распоряжении адмирала Ольри в Обоке до получения новых распоряжений. Ремонт в Тулоне вместе с отдыхом во Франции откладывались таким образом на неопределённое время, и хоть берега залива Таджура были капитану Ледьюку не столь отвратительны, как берега Тонкинского залива, радости в этом было немного. Может, подумал капитан, провожая взглядом процессию, возглавляемую мейстером Вризом, напроситься в следующий раз к нему в попутчики? Это там, в Аннаме, ему и в дурном сне не приснилось бы высунуть нос за пределы города; здесь же, вроде, спокойно, а если хорошенько подготовиться к подобной прогулке – так может быть даже и любопытно. Проветрится, поохотится, отдохнёт от портовой суеты… Когда-то, ещё зелёным мичманом, Ледьюк пописывал занимательные статейки в один из парижских журналов – так может и теперь главный редактор издания, с которым он был знаком ещё Сорбонне, не откажется взять несколько путевых заметок, вышедших из-под пера старинного знакомца? Флотское начальство поощрительно относилось к упражнениям офицеров как в области географии и этнографии, так и на ниве журналистики – так почему же лишний раз не попасться им на глаза именно в таком качестве? Это будет полезно для карьеры, да и деньги не будут лишними – в последнее время он испытывает некоторые затруднения (карты и рулетка в офицерском казино в Сайгоне, ничего не поделаешь!), а издание, в котором работает его сорбоннский приятель, славится весьма приличными гонорарами…
***
Абиссиния,
залив Таджура.
Поселение «Новая Москва»
- А ну, поднимайтесь! Burning Daylight[1], как говорят американцы - вставайте, не то проспите всё на свете!
Матвей со стоном продрал глаза. Вчера они вернулись поздно вечером; смыли с себя корку соли, пыли, грязи, покрывавшую кожу все те дни, которые пришлось провести в саванне, проглотили ужин и повалились на койки с намерением проспать по крайней мере до полудня. После этого Матвей намеревался заняться фотопластинками – в этой вылазке, уже третьей по счёту за последний месяц, он нащёлкал их полторы дюжины.
Но, как говорится – человек предполагает, а Бог располагает. Похоже, выспаться ему сегодня не дадут…
- Мне что, так тут и околевать, вас дожидаясь? – голос Остелецкого сделался нетерпеливым. – Пять минут вам, господа. Скоренько приведите себя в порядок - и прошу ко мне. Есть о чём поговорить.
Возле глинобитной хижины, которую занял штабс-капитан, и где расположился штаб их маленького отряда, царило оживление. Матвей к своему удивлению обнаружил здесь всю «свиту» Остелецкого - мрачные, бородатые, с ног до головы обвешаны оружием, они выглядели так, словно готовы хоть сейчас сорваться с места и отправиться, куда будет велено. Лошади дожидались тут же – засёдланные, с туго набитыми седельными сумками и затянутыми в ожидании команды к выходу подпругами. Рядом, возле коновязи сидели на корточках двое проводников-афаров, из числа тех, что постоянно сопровождали Матвея и его товарищей. Один из баюкал в руках старенькое, времён ещё Крымской войны, солдатское ружьё – несколько десятков таких было получено с воинских складов в России для меновой торговли с местным населением. Ружьё было выдано чернокожему проводнику в качестве поощрения вместе с двумя фунтами пороха, горстью пистонов и некоторым количеством круглых пуль. «Премированный» гордился подарком до чрезвычайности, буквально купаясь в завистливых взглядах соплеменников.
- Наконец-то! – Остелецкий возник на пороге. – Вот и видно, молодые люди, что на воинской службе вы не состояли, хотя бы и в юнкерах. Иначе знали бы, что распоряжения начальства надлежит исполнять бегом!
Штабс-капитан был босиком, в полотняной исподней рубахе, выпущенной поверх кавалерийских бриджей. Волосы у него были мокрые – видимо, решил Матвей, принимал «полевой душ» - так штабс-капитан называл ведро, привешенное к потолочной балке в отгороженном углу хижины. К дужке ведра была привязана палка; потянув за прикреплённый к ней шнур, можно было наклонить ведро, обрушив себе на голову маленький освежающий водопад.
- Новости, господа, не сказать, чтобы духоподъёмные. – начал Остелецкий. Они расположились вокруг грубо сколоченного стола, составлявшего главный предмет меблировки «штабной» хижины за пёстрой занавеской стояла походная койка штабс-капитана, в другом же углу располагался упомянутый уже «полевой душ».
- А где наш медикус? - осведомился Егор. У него, как и у Матвея, глаза были красные, припухшие от недосыпа.
- Тимофей сейчас занят. Выступает в роли патологоанатома, то бишь делает вскрытие. Вы ведь слышали об исчезновении гонцов, которых атаман послал к негусу?
Матвей и землемер переглянулись. Они, как и прочие переселенцы, были осведомлены о неурядицах, всё чаще случавшиеся между «новомосковцами» и афарскими племенами, населявшими окрестные земли. Дело в том, что кое-кто из поселенцев почти сразу начал тащить у местных жителей всё, что плохо лежит. Сперва дело ограничивалось мелкими кражами на базаре, исправно действующий под стенами крепости. Дальше-больше, начались угоны скота, грабежи и даже похищения чернокожих девушек. Какое-то время аборигены терпели обиды - слишком уж велики были выгоды от общения с белокожими пришельцами, да и султан обещал самолично перерезать горло всякому, тронувшему чужеземца - но любому терпению, положен предел. Когда полдюжины вооружённых ружьями поселенцев (сплошь полу-уголовный сброд, присоединившийся к экспедиции ещё в Одессе) угнали из-под носа у законных владельцев стадо коз, афары не выдержали и взялись за оружие.
Стычка закончилась сравнительно малой кровью – из налётчиков пострадали, не слишком серьёзно, три человека; афары же потеряли двоих убитыми и ещё были ранены крупной дробью, которой поселенцы заряжали охотничьи ружья. Ашинов, узнав о происшествии, велел бросить грабителей в яму для дальнейшего разбирательства, а сам отправился улаживать конфликт. И – не преуспел; вождь обиженного племени заявил, что поселенцы давно уже обижают его людей – отнимают скотину, крадут женщин, принуждая жить с собой, - и пообещал в следующий раз спалить Новую Москву дотла. А ежели Магомет Лейте, продавшийся чужакам, примет их сторону – то он, вождь, знает, где искать справедливости. При этих словах он махнул рукой куда-то на северо-восток, где в сотне вёрст дальше по побережью располагался французский порт и крепость Обок.
Ашинов, немало встревоженный таким поворотом (только международных инцидентов им не хватало!), предпочёл конфликт наскоро замять. Вручив вождю солидную компенсацию в виде десяти франков серебром и трёх винтовок с патронами, он вернулся в Новую Москву – после чего без промедления выслал гонцов, но уже не Мохаммеду-Лейта, а прямиком к негусу. Гонцы отсутствовали больше недели; встревоженный долгой задержкой «вольный атаман» отправил на разведку и поиски вооружённый отряд. Это случилось через день после того, как землемер Егор с Матвеем отправились в очередную «топографо-этнографическую» вылазку.
Разведчики вернулись только вчера под вечер, когда уже стемнело; молодые люди видели, как они входили в крепость, но от расспросов воздержались, поскольку и сами только что возвратились и натурально валились с ног. Зря, как теперь выясняется, расспросить, похоже, было о чём – тем более, что одним из вернувшихся был сам Остелецкий. Штабс-капитан счёл необходимым самолично разобраться в истории с гонцами и отправился с поисковой партией - о чём Егор с Матвеем знать, разумеется, не могли, поскольку отсутствовали в это время в Новой Москве.
- Следы пропавших гонцов мы отыскали довольно быстро. – объяснял меж тем Остелецкий, - спасибо следопытам-афарам, без них точно ничего бы не получилось. А так – дошли, словно по дорожке из хлебных крошек из сказки. Читали, надеюсь?
Матвей кивнул. Сказки братьев Гримм он прочитал ещё в сопливом детстве и, конечно, запомнил, как Гензель сумел отметить лесную тропу.
- Тела были спрятаны в небольшой балке. Их успели разыскать гиены и грифы, да и жара, сами понимаете… Всё же трупы доставили в Новую Москву, и наш друг Тимофей как раз занимается ими. Честно говоря – не завидую, занятие малоприятное…
Матвей представил себе мёртвые тела – посиневшие, раздутые, обглоданные падальщиками – и его передёрнуло.
- Однако же, кое-что он установить сумел. – продолжал штабс-капитан. – по меньшей мере один из гонцов был убит не стрелой, не афарским ассегаем, а вот этим.
И он выложил на стол две пули – тёмно-серые, с тупым, обрезанным кончиком, и глубоко отпечатавшимися следами винтовых нарезов.
- Американские, калибр .44-40. – заявил землемер Егор, повертев смертоносные кусочки свинца в пальцах - Сильные патрончики, такие подходят и к револьверам, и к винтовкам-магазинкам Винчестера со скобой Генри. Гильзы искать не пробовали?
Матвей, неплохо изучивший своего напарника по дальним вылазкам в саванну, едва сдержал усмешку - землемер случая козырнуть своими знаниями в области огнестрельного железа. Хотя – вопрос насчёт Гильз показался ему толковым. Сыщики из романов с продолжением, печатавшимся время от времени в «Ниве», обычно начинали свои расследования с обследования места происшествия – и подчас обнаруживал какую-нибудь важную улику. Ту же гильзу, хотя бы…
Видимо, Остелецкому пришло в голову то же самое.
- Вы многовато от нас хотите, молодой человек. Убийство произошло не в гостиной и даже не на городской улице, а в саванне. Судя по найденным следам, мёртвые тела везли к этой балочке на лошадях. Мы, конечно, попытались пройти по следам копыт, чтобы отыскать то место, где этих бедняг подстрелили – но куда там!
- А остальные? – спросил Матвей. - Остальные убитые – их тоже застрелили?
- Тимофей говорит, пока непонятно. А может, и вовсе не будет понятно – если в других телах и были такие вот пульки, сейчас они, может статься, в желудке какой-нибудь гиены, и мы так ничего на этот счёт и не узнаем. Но и этих двух довольно, чтобы понять – дело тут неладно. Много вы видели у Афаров современных винтовок?
- Что об этом думает Ашинов? – спросил землемер. – Вы ведь наверняка уже с ним потолковали, обсудили?..
- Обсудил, а как же... – кивнул штабс-капитан. – Собственно, о результатах поисков он от меня и узнал, после чего ударился в панику: то кричал, что убийцы были посланы за ним персонально, то принимался бормотать о каких-то своих недоброжелателях, нанявших в Европе головорезов для нападения на Новую Москву. А когда справился с паникой – немедленно объявил всеобщую мобилизацию. Так что вам, молодые люди, не стоит расставаться пока с оружием – мало ли, как дело обернётся?
Матвей кивнул. Вот, оказывается, зачем Остелецкий собрал возле «штабной хижины» свою личную свиту – готовится к неприятностям. Что ж, вполне разумно…
- В-общем, посмотрим, как оно сложится дальше. – подвёл итог штабс-капитан. – Винтовочки вы, конечно, держите под рукой, но и всё прочее забрасывать не стоит. А я пока попробую кое-что разузнать….
И поднялся с плетёного из тростника табурета (продукция местных умельцев, приобретённая на новомосковском рынке) давая понять, что разговор закончен.
***
Абиссиния,
залив Таджура,
поселение «Новая Москва»
Из «штабной» хижины Матвей прямиком отправился в фотолабораторию. Она располагалась в армейском шатре, под самой крепостной стеной – Остелецкий не стал менять место дислокации своего отряда, наоборот, отхватил под его нужды изрядный кусок внутреннего дворика крепости. Молодой человек уже предвкушал, как расставит на столе из скверно обструганных досок баночки с реактивами, как плотно запечатает полог и окошки парусиновыми клапанами - и тогда начнётся таинство проявления изображения на стеклянных прямоугольниках, особым образом покрытых желатиносеребряной фотографической эмульсией. Это называлось «сухой коллоидный процесс» - в отличие от «мокрого коллоидного процесса», требовавшего немедленной, до высыхания, обработки экспонированных пластинок, такие пластинки можно брать с собой в экспедиции. Правда, светочувствительность их гораздо ниже, но, несмотря на это, он уже наловчился делать довольно приличные снимки неподвижной натуры – зданий, пейзажей, даже людей, если те давали себе труд попозировать, не шевелясь и не сходя с места.
Подойдя к шатру, Матвей обнаружил, что входной полог слегка отдёрнут. А ведь ему полагалось быть зашнурованным снизу доверху – он сам вчера проделал это, когда перед тем, как отправиться спать, отнёс в фотолабораторию аппарат и кофр с отснятыми пластинками. Кто-то забрался внутрь в его отсутствие? Но здесь нечего делать посторонним - если кто и навещал шатёр, то сам Остелецкий да изредка медик Тимофей, разделявший страсть гимназиста к фотографии. Остальных же отпугивала едкая вонь реактивов, батареи стеклянных пузырьков, но, главное – страшные кары, обещанные штабс-капитаном всякому, что будет хватать руками тонкое оборудование.
Винтовку, вопреки совету штабс-капитана, Матвей с собой брать не стал. Незачем, если поднимется тревога, добежать до соседнего шатра, где под охраной часового в сколоченных из реек пирамиде составлено было оружие группы – дело нескольких секунд. Но револьвер он постоянно носил с собой, в мягкой кожаной кобуре на поясе – и сейчас потянулся к его рукоятке. Не то, чтобы он ожидал неприятностей, но мало ли?
В лаборатории никого не было – во всяком случае, на первый взгляд. Но когда он повернулся к стеллажу с химической посудой – проверить, всё ли на месте? – за спиной, из отгороженного парусиновой ширмой угла, где стояла койка (Матвей иногда, засидевшись допоздна за обработкой фотопластинок, оставался там на ночь) раздался шорох.
- Ни с места! Бросай револьвер, и не дёргайся, пристрелю!
И характерный щелчок взводимого курка, от которого сердце провалилось куда-то в желудок, а колени сделались ватными.
«…вот попал! И ведь на помощь не позовёшь…»
Матвей медленно разжал руку, револьвер упал на пол, чувствительно зашибив пальцы на правой ноге. Но он даже не дёрнулся – а вдруг неведомый психопат и правда, пальнёт? Доказывай потом, что ты и в мыслях не имел ничего такого…
- Поворачивайся, скубент, только медленно!
Незваный гость показался смутно знакомым – невысокий, чернявый, в холщовой рубахе и таких же штанах, с физиономией, прикрытой до самых глаз грязным платком, обильно заляпанных глиной, он зажимал под мышкой то ли узелок, то ли свёрток. Но не к свёртку был прикован взгляд гимназиста - в лицо Матвею смотрело дуло кургузого револьвера. Он сразу узнал систему – «Бульдог» английской фирмы «Веблей» с шестью патронами в гладком барабане. Матвей сам приценивался к такому в оружейном магазине, ещё в Москве, но в итоге отдал предпочтение американскому, системы .Джонсона. Жаль только, сейчас эта большая, мощная пушка валяется без всякого проку на земле и ничем не может помочь своему владельцу…
Однако, показывать чужаку своей растерянности Матвей не собирался.
- Что вам тут надо? Воровать пришли? Так я сейчас кликну на помощь!
- Вот только вякни словечко, и мигом схлопочешь свинцовую пилюлю! – окрысился чужак. - А то возомнил о себе, сучонок, бомбист недоделанный…
Умом Матвей понимал, что стрелять он не станет – часовой с карабином рядом, в двух шагах, возле палатки-арсенала, да и во дворе крепости полно вооружённых людей, сбежать не получится.
Чужак, видимо, думал так же - он осторожно, вдоль парусиновой стенки, скользнул к выходу и, скорчив напоследок, угрожающую физиономию, исчез. Матвей же стоял, словно Лотова жена, обратившаяся в соляной столб – так потрясло его это слово, «бомбист», которое он меньше всего ожидал услышать в подобной обстановке. И прошло не меньше минуты, прежде чем он вновь обрёл способность внятно размышлять.
Что делать – вот сейчас, в эту самую минуту? Что-то нужно, это понятно… Погнаться за чужаком, стрелять, задерживать? Поднимется суматоха, придётся объяснять – на бегу, наскоро, а злодей тем временем наверняка скроется. Пойти, рассказать Остелецкому? Да, это надо сделать в любом случае – и попросить в двух молодцов из его «свиты», чтобы вместе с ними разыскать «вора». Он ведь наверняка скрывается где-то тут, в Новой Москве, куда ему деться…
И тут Матвея как громом ударило - свёрток, который чужак уволок под мышкой! Он кинулся к столу, вытащил из-под него ящик. Сорвал брезентовую крышку и…
Содержимое ящика уменьшилось по крайней мере наполовину. Матвей быстро перебрал оставшееся – не хватало компонентов для изготовления запала адской машины, реактивов, свинцовых «бубликов» и хрупких стеклянных трубочек. Вор, кем бы он ни был, точно знал, что брать.
Он уселся на стул, не чувствуя ничего, кроме безнадёжного отчаяния. Ведь сколько раз давал себе слово – рассказать Остелецкому о своём «террористическом» прошлом, как и о содержимом ящика, привезённого из России. Уж лучше бы он утопил его в море – мелькала ведь такая мысль… Но – не стал, пожадничал, да и объяснение со штабс-капитаном всё откладывал, тянул, ждал чего-то… вот и дождался! Объясняться всё равно придётся – только теперь взрывоопасная «контрабанда» находится в чужих руках, и вряд ли нынешний их владелец настроен благожелательно. А виноват во всём - кто ж ещё, если не он, Матвей Анисимов, вчерашний гимназист, начинающий фотограф, путешественник, исследователь Чёрного Континента, и совершеннейший осёл…
[1] (англ) Буквально – «сжигать свет дня», тратить время впустую. Название известного романа Джека Лондона, написанного в 1910-м году
