Мне было около тридцати, когда я поехал работать в Сургутский район, в Ватьеганск, крановщиком. Мы разбирали и собирали установки, бурившие нефть. Помню, мне очень хотелось хоть раз взглянуть на нефть во время добычи, но на поверхность она не выходила, можно было только «полюбоваться» мазутом, который доставляли в котельные.
Места там были красивые, леса дикие: грибов, ягод было полно. Помню, как видел пару играющих росомах в лесу — зверь это страшный, сильные. Сейчас, по прошествии сорока лет, места те опустели. Нефть, из-за которой проложили дороги, построили посёлки, уничтожила природу, но тогда, конечно, всё выглядело совсем иначе. Вокруг было полно озёр, они вплотную подступали друг к дружке, между ними оставались только узкие, заболоченные полоски земли. Сейчас опустели и посёлки, ничего не осталось.
Раз осенью, когда созрела клюква, я отправился за ягодами на болото. Кустики стояли высокие, но ягод было не много. За несколько часов мне удалось собрать литра два. Наконец, плюнув, я решил вернуться, и тогда заметил во мху глубокий след. Точнее, две цепочки следов: похоже, что два человека шли рядом в резиновых сапогах, и, судя по всему, один из них был ребёнком.
На самом деле я далеко забрался от посёлка. Семь-восемь километров были для меня не большим расстоянием, бывало, я уходил и дальше — в молодости я был куда крепче, чем теперь. Тогда мне казалось, что в семьдесят я ещё буду в силе, но случилось иначе. Не всё можно предугадать, не всё случается так, как нам хочется.
Я шёл в сторону железной дороги, собираясь выйти по ней к посёлку. Путь лежал между озёр, свернуть там было некуда и две цепочки следов двигались вместе со мной. Было в этом что-то такое… будто я шёл вместе с попутчиками. Странно было думать об этом, будто я заочно познакомился с ними, узнал об их существовании, ещё не увидев. Их история стала частью моей, потому что я увидел их следы и узнал о них.
След был свежим, видимо, люди прошли совсем недавно. Хотя, чем дальше мы уходили, тем больше я удивлялся: для чего было забираться так далеко в лес с ребёнком? Да ещё по болотам. Может, матери не с кем было его оставить, вот и повела с собой за ягодами?
Железная дорога проходила между озёр. Над водой, среди деревьев, шум поезда разносился далеко и казалось, что ещё немного, и я увижу его, но это, конечно, был обман слуха. Я думал, что, наверное, мать и ребёнок тоже идут к железке. Может, они заблудились и хотели выйти по ней к городу.
Я решил ускориться и догнать их, и прибавил шаг. Всё-таки было очень странно встретить так далеко от посёлка женщину с ребёнком, ну кто потащил бы малого в лес в такую даль?
И вдруг до меня дошло.
Опустившись на корточки, я осмотрел след внимательнее, но, наверное, мог бы уже и не присматриваться, потому что и так стало ясно, что за мать здесь ходит, и что это за ребёнок: следы, глубоко утопающие во мху, которые я принял за следы от сапог, а тяжесть человека — за вес тела в сочетании с вёдрам с собранных ягод, на самом деле это был вес зверя и округлые следы от лап. Я шёл по следам медведицы с медвежонком.
Сворачивать было некуда и я пошёл дальше, думая, что, если сейчас она поднимется, то хоть в озеро ныряй — не поможет, поплывёт ведь.
Но я дошёл до дороги без происшествий, след повернул в лес, а я двинулся вдоль оврага, ища место, где бы перебраться на другую сторону: по мху не больно-то разбежишься, так что и не перепрыгнуть.
Наша встреча так и не состоялась. Я так и не увидел их, своих спутников, которые прошли, не узнав, что были рядом. Они были тенями, которые не обрели форму, и поэтому навсегда остались там, на тропе моей памяти. Предположением, не получившим форму, душами, не облечёнными в плоть.
И тот тридцатилетний человек, который мог пройти десять километров по болотам и не устать, жить на краю леса и не знать, что ждёт впереди, он не помнил всех тех лет, которые унесли всё, чем я обладал, оставив меня наедине с моей памятью. Он просто шёл через болота.
