Она пришла ко мне на работу, когда только закончилось утреннее совещание у главврача.
– Что-то случилось? – я пошёл ей навстречу.
Мои коллеги видели нас, главврач тоже обратил внимание. Её всегда замечали ещё издалека: она сияла, даже если была подавлена чем-то.
– О Господи, – Иван тоже увидел нас.
– Что такое? – Михайлов – наш обожаемый главврач – улыбнулся. – Кто эта девушка?
– Тысяча несчастий, вот кто, – сокрушался Иван.
Михайлов перевёл взгляд с нас на него. И снова.
– А ведь она вам нравится.
– Кто? Да Бог с вами, Алексей Иванович, что вы такое говорите! – Иван густо покраснел. – Это же худшая девица в округе.
Он убежал.
– Меня приняли обратно, – сообщила Бестия.
– Я рад. Ты только с этим пришла? – я оглянулся – на нас смотрели Михайлов и ещё несколько любопытных.
– Они сказали: ты приходил просить за меня.
Я повёл её к выходу.
– Я просто напомнил им их диагнозы. У ваших творческих через одного алкоголики и сумасшедшие, и себя они всегда прощают.
Она остановила меня и дотянулась губами до моей щеки.
– Я же говорил, что мне не нужна благодарность, – отстранил я её.
– Говорил.
Я испугался, с какой неистовой силой в этот миг вернулась моя страсть. Я закрыл за собой дверь «перевалочной», она осталась снаружи. Я не чувствовал ног, пока шёл к окну. Мягкая рука коснулась спины.
– Мой мальчик…
Я прижал её к себе, хотя знал, что нарушаю рабочий кодекс, что дверь не заперта, но я бы отдал жизнь и все последующие за одно это объятие. Как в бреду, я шептал ей слова, которые прежде она от меня никогда не слышала, а я и не думал, что способен их произнести.
Мы привели себя в порядок. Наташа напоследок прижалась ко мне, а после ушла.
Очень скоро меня вызвали на ковёр к главврачу. Он был суров как никогда.
– Вы же понимаете, почему здесь стоите? – начал он.
Я понимал.
– Я правильно услышал – вы женаты? – он в упор смотрел на меня. – Ведь я это услышал.
– Нет, я не женат.
Он поднялся.
– В рабочее время, Виктор Петрович, среди бела дня вы занимаетесь такими делами! Когда толпы пациентов и сотрудников ходят по коридору. Ещё и не пойми с кем!
– Она – моя подруга, – мой тон был тоном защитника, который разорвал бы любого, приблизившегося к заветным границам.
– И самый преданный пациент, я смотрю.
Я заметил на его столе истории её операций и болезней.
– Я приношу извинения за то, что нарушил рабочий кодекс, – сказал я. – Если это отразилось на репутации учреждения, я его покину.
– А ты не слишком ли горяч в словах, парень? – рассердился Михайлов. – Я тебя не для пустых извинений вызвал.
Он перевёл дух и успокоился.
– Кроме меня, никто об этом не знает. Ты понял?
Я кивнул и ждал, чего он потребует.
– Что же она до сих пор лишь подруга?
– Так получилось, – ответил я.
– Долго расписаться? – настаивал мой глав. – Две комнаты – не одна.
Я понял, о чём он. Вот она, его цель.
– Это невозможно, Алексей Иванович. Хотя от трёх комнат, – выделил я важное числительное, – я бы не отказался. Доплачу сверху, сколько потребуется.
– А ты хваткий парень, я смотрю, – хохотнул Михайлов.
Я кивнул и улыбнулся, вспомнив, как она меня в щёку поцеловала. На цыпочки поднялась – и поставила эту влажную печать, которую я до сих пор чувствовал.
– Неужели это всё – о ней? Уму непостижимо, – Михайлов окинул взглядом её истории.
– О ней одной, – подтвердил я. – Только о ней.
***
В шестьдесят первом году, до которого я всеми возможными способами открещивался от рабочих поездок в Германию, она, наконец, рассердилась на нерадивого отпрыска и сама пожаловала ко мне.
К тому времени я уже жил в большой трёхкомнатной, в которую дышал великолепный город. В нашем доме была консьержка, а соседи – сплошь люди науки.
Был субботний день. Я курил, любуясь Ленинградом, когда услышал звонок.
Я открыл дверь: на пороге стоял Герхардт Бройт. Мы оба не ожидали этой встречи и долго не находили слов. Наконец, я посторонился, давая понять, что он может войти.
Герхардт увидел обувь в прихожей и тоже разулся. Он нервничал и постоянно прислушивался, но из всех углов ему отвечала тишина.
– Кофе будешь?
– Да, не против.
Я проводил его в гостиную, где всегда было уютно и светло.
Я возился на кухне. Он рассматривал наши фотографии.
– Я здесь в составе выставки, – говорил он. – Может, слышал, на Невском проспекте. Мои гравюры тоже участвуют.
Я вспомнил, что, действительно, по радио приглашали посетить выставку немецких художников, но эта информация прошла мимо меня: я не особенно увлекался живописью.
– Надолго?
– Послезавтра улетаем в Новосибирск, потом в Киев и Минск.
– Сколько же вас?
– Пятеро. Мы все из Комитета художников.
Я достал из шифоньера скатерть, расстелил её и поставил перед гостем пирог и кофе. Он пронаблюдал за моими действиями и снова посмотрел на фотографии.
– Она на гастролях до конца месяца.
– Я знаю. Хотел посмотреть, с кем она сейчас.
Я молчал. Он обернулся.
– Адрес дали в её театре. Советских певиц у нас хорошо знают. Место работы найти было несложно.
– В Германии такие дела творятся, а делегации разъезжают как ни в чём не бывало, – заметил я.
– Политика культуре не помеха, как оказалось. Ну, или хорошие связи, – небрежно ответил он.
Я понимал, что появись она в эту минуту – и моя жизнь раскололась бы навсегда. Я ничего не мог сделать. Я же сам приближал этот момент и берёг её для этого момента. Моя миссия завершалась.
– Может, коньяк? – предложил я и, не дожидаясь ответа, достал из бара бутылку и налил. – Prost!
– Prost! – наши фужеры встретились.
Герхардт не сдался. Я думал, он тихо живёт в своём доме с престарелой матерью и тихо мечтает, что вот когда-то к нему приедет его Бестия и они будут счастливы в отведённые для этого дни. Я был бессилен.
Когда мы почти осушили бутылку, домой вбежал спешащий куда-то мелкий. Он бросил в прихожей сумку, влетел в ванную, на кухню: мы слышали, как он хлопает дверцей холодильника, что-то наливает и пьёт, едва переведя дух.
Вероятно, он заметил открытую дверь на балкон и понял, что я дома.
– Эрвин, ты тут? – крикнул он по-немецки.
Продолжение читайте здесь:
А здесь - начало этой истории: https://dzen.ru/a/ZH-J488nY3oN7g4s?share_to=link
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!