На следующее утро, когда сын ушёл в школу, а Наташа села завтракать, я спросил, готовя ей укол:
– Хорошо спалось?
Она очень боялась уколов, я знал это. Деваться было некуда, но дома девчонка хотя бы могла дать волю своим причудам: она просила меня считать вслух до семи, прежде чем жуткая игла войдёт в неё. Пока она приходила в себя после этой обязательной жестокой утренней процедуры, я варил ей кофе.
– Ты долго пробыла в Берлине?
– Где?
Пока доставал чашку, пока наливал в неё кофе и бросал в ароматную черноту сахарный кубик, я ловил оттенки эмоций на её лице. И главной оказался страх. Берлин был её тайной. Неужели она проболталась? Никто не знал о Берлине. Она никому не рассказывала. Те, кому девчонка хотела о нём взахлёб поведать, не пережили войну. Я уверен, что даже Герхардт не знал.
Подумать только. Ей дали Героя Советского Союза за тот кошмар, который она творила с нами в одиночку своими ловушками целых три года. Но почему же никто не знал о том, что эта девочка дошла до Берлина? Ей тогда было всего восемнадцать. Как она дошла туда, майн готт? Зачем? Искала сестру? Хотела отдать письмо? Но её страх дал мне понять, что она никогда по доброй воле не расскажет об этом. В том тёмном и ранимом уголке сердца, где мирно спала эта тайна, я и Герхардт были её врагами. Молчаливыми попустителями допроса, которые по приказу озверевшего штурмбаннфюрера могли встать вместе с ним и бить её в живот железными сапогами.
Я поставил кофе перед ней.
– Ты сказала вчера, засыпая, что пробыла пару дней в Стокгольме, столько же – в Копенгагене и сейчас выбираешь бусы в Берлине, – я слегка ухмыльнулся, убедившись, что она увидела мою ухмылку.
Она неуверенно мешала сахар.
– Потому и спросил.
– У твоего кофе – потрясающий запах, – сказала она.
Ещё в течение часа, пока я не сел за рабочий стол, Наташа с тревогой всматривалась в меня. Я чуть не спровоцировал у неё новый сильнейший стресс, но знал точно, что деловито-отчуждённые складки, морщинки, щербинки моего неожиданно артистичного лица не выдали моего наглого вторжения в её великую тайну.
Наступила зима. Одновременно с заботами о Бестии я срочно готовил статью для научного сборника, и силы, видно, оставили меня: я свалился с температурой под Рождество. Я немного надорвался. А ещё до этого я стал замечать, что Наташа собралась покинуть меня. Я не знал, как подготовиться к этому и какие найти слова. И стоило ли их вообще искать, мои дорогие люди?
Двенадцатилетие Эрвина я провёл в горячем бреду, и, словно сквозь туман, видел, что девчонка не отходит от меня, что-то вливает мне в горло, что-то кладёт на лоб.
Приходил Иван. Пронёсся мимо неё с нескрываемым презрением, осмотрел меня. Открыл форточку на кухне.
– Проветривать кто будет?
Сделал мне укол. Увидел на журнальном столике у тахты всё, чем она меня лечила. Она сейчас была совсем не похожа на певицу с множеством поклонников, которая собирала большие залы. В домашнем платьице, бледная, потерянная, она искала свет в конце своего тёмного пути. Она искала смысл. Она искала себя настоящую, но не находила.
Иван дал ей рецепт:
– Купишь и сразу дашь. Если до субботы без улучшений, положим в больницу.
Она закивала. Мой напарник не удостоил её взглядом за всё время пребывания в нашей квартире и говорил будто кому-то другому.
Новый год тоже прошёл тихо. Наташа с Эрвином старались не шуметь, но я слышал сквозь сон звон вилок о тарелки и чувствовал искажённый запах кушаний, которые приготовила девчонка к празднику. Моя девчонка, глупая девчонка.
Я оклемался только к середине января. Я снова заметил по её виновато бегающим глазам, что она вознамерилась оставить мой дом, но ещё не знала, как всё будет выглядеть и куда ей пойти.
– Из театра не звонили? – спросил я.
– Они не знают, где я. И едва ли им это интересно.
Действительно, несколько месяцев отсутствия никому бы не сошли с рук. Но всё же так быстро вычеркнуть человека из списков – это не слишком?
– Знаешь, я подумала… Наверное, мне стоит вернуться в посёлок. Там у меня дом.
Она говорила теперь всегда вполголоса, как кругом виноватая покорная жена.
– У Эрвина соревнования через неделю, – напомнил я.
Она опустила голову.
– Или ты хочешь, чтобы его воспитывал чужой человек?
Она испуганно посмотрела на меня: я очень резко это сказал.
– Тебя квартира не устраивает? – спросил я, не сбавив тон, и глаза её расширились от ужаса. – Тебе тесно?
Я видел, как она побледнела, но мой гнев был сильнее, я не думал её щадить.
– Если дело в деньгах, то что одному, что с вами, я плачу по счетам одинаково.
Я заметил, что в комнате прибрано, и на моём рабочем столе, где я ваял тексты для научных изданий, идеальный порядок. Я нервно искал рукопись последней статьи.
– Господи, где же она? – грохотал я. – Да где же она, чёрт возьми?!
– Повышай голос с другими, а не со мной.
Она едва дышала – так тяжело дались ей эти слова. Я обернулся. Она стояла, опустив глаза, и беспокойно пощипывала руку.
Мой гнев слился в невидимую щель.
– Что ты сказала?
Она посмотрела прямо на меня, от чего в груди съёжилось, будто я терпел вынужденную щекотку.
– Повышай голос с другими. А со мной не надо.
– А ты не прикасайся к моему столу.
Мне не хватало воздуха – я скорей вышел в кухню, широко распахнув там форточку.
Продолжение читайте здесь:
А здесь - начало этой истории: https://dzen.ru/a/ZH-J488nY3oN7g4s?share_to=link
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!